Уильям Коллинз - Желтая маска

После целого дня, затраченного на такие уговоры, обещания и терпеливое устранение бесчисленных препятствий, результатом его усилий в новом направлении было прибавление еще шести пастушек. Так он доблестно дошел с двадцати трех до двадцати девяти, и теперь у него оставалась одна лишь забота — где бы еще раздобыть пастушку номер тридцать?

Он мысленно задавал себе этот важный вопрос, когда входил в тенистый переулок, по соседству с Кампо-Санто, на обратном пути во дворец Мелани. Медленно бредя посреди дороги и обмахиваясь платком после изнурительных тягот дня, он увидел молодую девушку, которая стояла у двери одного из домов, очевидно кого-то поджидая, чтобы вместе войти внутрь.

— Клянусь Бахусом! — воскликнул мажордом (пуская в ход одно из тех старых языческих выражений, которые сохранились в Италии и по сей день). — Да ведь это самая красивая девушка, какую я когда-либо видел! Если бы только она стала пастушкой номер тридцать, я с легким сердцем пошел бы домой ужинать. Спрошу-ка ее! От спроса беды не будет, а польза может быть большая. Постой, милая! — продолжал он, видя, что при его приближении девушка повернулась и хотела войти в дом. — Не бойся меня! Я мажордом маркиза Мелани, и меня все знают в Пизе как человека степенного. Мне надо сказать тебе кое-что замечательно хорошее для тебя. Не смотри на меня с таким удивлением; я сейчас дойду до сути дела. Не хочешь ли заработать малость — конечно, честным путем? По виду, деточка, ты не так уж богата!

— Я очень бедна, и мне до крайности нужен какой-нибудь честный заработок, — печально ответила девушка.

— Тогда мы с тобой отлично поладим; у меня как раз есть для тебя самая приятная работа и деньги хорошие на уплату. Но прежде чем нам толковать об этом, не расскажешь ли ты мне немного о себе: кто ты, и прочее? Обо мне ты теперь уже знаешь.

— Я всего лишь бедная работница, и зовут меня Нанина. Право, сударь, мне нечего больше сказать о себе.

— Ты здешняя жительница?

— Да, сударь! Вернее, раньше была. Но я на некоторое время уезжала. Я прожила год во Флоренции, занималась там шитьем.

— Совсем одна?

— Нет, сударь, с маленькой сестренкой. Я ждала ее, когда вы подошли.

— Ты раньше не занималась ничем, кроме шитья? Никогда не была в услужении?

— Была, сударь. Последние восемь месяцев я состояла при одной даме во Флоренции, а моей сестренке (ей уже одиннадцать, сударь, и она очень толковая) позволено было помогать в детской.

— Почему ты оставила это место?

— Дама и ее семья, сударь, уехали в Рим. Они готовы были и меня взять с собой, но не могли взять мою сестру. Мы с ней одни на свете, никогда не разлучались и не разлучимся… Вот мне и пришлось оставить место!

— А теперь ты вернулась в Пизу и не имеешь работы, так, что ли?

— Пока не имею, сударь. Мы возвратились только вчера.

— Только вчера! Твое счастье, девушка, скажу я тебе, что ты встретила меня. Наверное, у тебя есть в городе кто-нибудь, кто мог бы дать отзыв о тебе?

— Хозяйка этого дома могла бы, сударь.

— А кто она, скажи, пожалуйста?

— Марта Ангризани, сударь.

— Что?! Эта известная сиделка? У тебя, детка, не могло бы быть лучшей рекомендации! Я помню, как ее вызывали во дворец Мелани, когда у маркиза в последний раз был приступ подагры. Но я не знал, что она держит жильцов.

— Она и ее дочь, сударь, владеют этим домом с тех пор, как я себя помню. Мы с сестрой жили в нем, когда я была еще совсем девочкой, и я надеялась, что мы опять поселимся здесь. Но наша чердачная комнатка занята, а свободная комната, что пониже, обойдется нам гораздо дороже, чем мы можем себе позволить.

— Сколько же это будет?

В страхе и с дрожью в голосе Нанина назвала недельную плату за комнату.

Мажордом расхохотался.

— А что, если я предложу тебе столько, что ты сможешь оплатить комнату за год вперед? — спросил он.

Нанина смотрела на него в немом изумлении.

— Что, если я предложу тебе именно такую сумму? — продолжал мажордом. — И что, если взамен я попрошу тебя только надеть нарядное платье и предлагать угощение в красивой комнате гостям маркиза Мелани на его большом балу? Что бы ты на это сказала?

Нанина ничего не сказала. Она отступила на шаг или на два, и вид у нее был еще более растерянный.

— Ты, верно, слыхала про этот бал? — кичливо произнес мажордом. — Последний бедняк в Пизе знает о нем. Об этом толкует весь город.

Нанина все еще молчала. Чтобы ответить правдиво, ей пришлось бы признаться, что то, о чем «толкует весь город», не представляло для нее интереса. Последняя новость из Пизы, которая пробудила отклик в ее душе, была новость о смерти графини д'Асколи и об отъезде Фабио в чужие страны. Она была так же мало осведомлена о его возвращении в родной город, как и о слухах по поводу бала у маркиза. Что-то в глубине ее сердца, какое-то чувство, в котором она не имела ни желания, ни способности разобраться, привело ее назад в Пизу, в старое жилище, теперь связанное для нее с самыми нежными воспоминаниями. Думая, что Фабио все еще отсутствует, она считала, что теперь ее возвращение никак нельзя будет истолковать дурно; и она не могла устоять перед искушением вновь посетить те места, где она познала первое великое счастье и первое великое горе своей жизни. Среди всех бедняков Пизы она, пожалуй, была последней, чье любопытство могли возбудить и чье внимание могли привлечь слухи об увеселениях во дворце Мелани.

Но она не могла признаться во всем этом. Она могла только с великим смирением и немалым удивлением слушать, как мажордом, снисходя к ее невежеству и в надежде прельстить ее своим предложением, описывал ей подготовку приближавшегося празднества, восторженно останавливаясь на великолепии аркадских беседок и красоте пастушеских туник. Когда он кончил, Нанина робко заметила, что ей будет не по себе в пышном чужом наряде и что она очень сомневается в своей способности должным образом услужить важным людям на балу. Однако мажордом не хотел слушать никаких возражений и потребовал вызвать Марту Ангризани, чтобы она засвидетельствовала добропорядочность Нанины. К тому времени, как эта формальность была закончена к полному удовлетворению мажордома, появилась и Ла Бьонделла, не сопровождаемая на этот раз обычным спутником всех ее прогулок, ученым пуделем Скарамуччей.

— Вот сестра Нанины, сударь! — сказала добродушная сиделка, пользуясь первым удобным случаем, чтобы представить Ла Бьонделлу великому слуге великого маркиза. — Очень хорошая, прилежная девочка; и большая мастерица плести циновочки под блюда — на случай, если его сиятельству понадобятся. Куда ты дела собаку, дорогая моя?

— Я не могла протащить Скарамуччу мимо мясной лавки, в трех улицах отсюда, — ответила Ла Бьонделла. — Он уселся и желал любоваться колбасами. Боюсь, как бы он не стянул их!

— Прелестный ребенок! — сказал мажордом и погладил Ла Бьонделлу по щеке. — Она пригодилась бы нам на балу. Если его сиятельству понадобится купидон или юная нимфа или что-нибудь этакое маленькое и легонькое, я приду еще раз и скажу вам. А пока что, Нанина, считай себя пастушкой номер тридцать и завтра приходи в комнату экономки во дворце примерить свой наряд!.. Чепуха, не говори мне, что ты боишься и смущаешься! Все, что от тебя требуется, это быть миловидной, а зеркало уже давно сказало тебе, что это ты можешь. Вспомни, моя милая, о плате за комнату и не лишай хорошего случая себя самое и сестренку. Малютка любит сладкое? Ну, конечно! Так вот, если ты придешь услуживать на балу, я обещаю принести ей целую коробку засахаренных слив!

— Ах, пойди на бал, Нанина, пойди на бал! — закричала Ла Бьонделла, хлопая в ладоши.

— Конечно, она пойдет, — сказала сиделка. — Надо с ума спятить, чтобы упустить такой замечательный случай!

Нанина была в замешательстве. Она немного поколебалась, потом отвела Марту Ангризани в уголок и шепотом спросила ее:

— Как вы думаете, во дворце у маркиза не будет священников?

— Господи! Деточка, что за вопрос?! — возразила сиделка. — Священники — на костюмированном балу! Скорее ты увидишь турка, служащего обедню в соборе. Но допустим даже, что во дворце ты встретишь священников, что же из этого?

— Ничего, — глухо произнесла Нанина.

Она побледнела и отошла в сторону. Великий страх владел ею при возвращении в Пизу: страх снова встретить отца Рокко. Она не могла забыть о том, как впервые узнала во Флоренции о его недоверии к ней. От одной мысли снова встретиться с ним, после того как ее вера в него навек была поколеблена, она слабела и у нее замирало сердце.

— Завтра в комнате экономки, — сказал, надевая шляпу, мажордом, — ты найдешь свое новое платье готовым для примерки.

Нанина сделала реверанс и больше не выставляла возражений. Перспектива обеспечить себе кров на весь будущий год среди людей, которых она знала, да к тому же совет Марты Ангризани и горячее желание сестренки получить обещанный гостинец, — все это примирило ее с тяжелым испытанием, каким она считала свое появление на балу.