Луи Бодуэн - На гонках в Ле-Мане

— Вы знаете Кандидо лучше, чем я, — сказал Пьер Дюброю. — Он очень умный паренек. Если я возьму его с собой в Париж, перед ним откроется прекрасное будущее. Но поскольку я знаю, чем вы жертвовали ра­ди него, я не хочу, чтобы вы оказались в убытке.

При этих словах лицо Дюброя озарилось. Сен-Жюст понял, что попал в самую точку. Он продолжал:

— Вот что я предлагаю. В Париже Кандидо будет учиться. У нас достаточно связей, чтобы побыстрее оформить ему французское подданство. С другой сто­роны, он не забросит футбол. Я хорошо знаком с руко­водителями «Ред Стар», и они согласятся, чтобы Кан­дидо тренировался с профессионалами. Он будет про­грессировать, тренируясь с ними. Кандидо останется в «Велоспорте» — кстати, он очень любит этот клуб — и все матчи будет играть за вас... Если конечно, вы захотите его оставить.

Для Дюброя это было наилучшее решение. Он за­крепляет португальца в команде и не должен больше платить ему ни одного су как липовому работнику. Для порядка он все же сказал:

— Я очень люблю Кандидо и мне грустно, что я больше не увижу его в отеле. Но не хочу быть эгоис­том. Самое главное — это его будущее.

Беседа завершилась этими благородными словами, и Сен-Жюст поспешил в Менкур.

По возвращении Сен-Жюста ждал сюрприз.

Как он и думал, его друзья сидели перед телевизо­ром. Фильм Хичкока закончился, напряжение спало, и они рассеянно слушали диктора, рассказывающего, как обычно, о различных бедах, обрушившихся на этот не­счастный мир.

В полумраке гостиной Сен-Жюст не увидел Канди­до. Но, поскольку уже было одиннадцать часов, Пьер подумал, что португалец, не вполне еще выздоровевший, отправился спать. Лоретта, Доротея и Фабиен сидели в обществе высокого, бородатого и длинноволо­сого хиппи. На нем были джинсы, цветная рубашка, а на шее — тяжелое оловянное ожерелье.

Фабиен счел необходимым дать объяснение Пьеру и, указывая на  хиппи, сказал:

— Хочу тебе представить Мортимера, одного ир­ландского друга.

Ирландец, услышав свое имя, сделал приветствен­ный жест. Фабиен продолжал:

— Он не говорит по-французски и отказывается произнести хоть одно английское слово. Он их ненави­дит и объясняется только на галльском.

Несмотря на то, что Фабиен был серьезен, как рим­ский папа, история, казалось, была шита белыми нитками. Сен-Жюст понял это, заметив, как девушки перегля­дываются, прыская от смеха.

Пьер насторожился. Он спросил у Фабиена равно­душным голосом:

— А ты говоришь по-галльски?

Фабиен ответил с видом превосходства:

— Ты должен был бы знать, что галльский очень похож на бретонский.

На Пьера это не произвело никакого впечатления, и он задал новый вопрос:

— А ты говоришь по-бретонски?

— Разумеется, нет, — ответил Фабиен.

Пьер встретился взглядом с хиппи, и его осенило: взгляд этих черных глаз, это взгляд Кандидо! Не по­давая виду, что он все понял, Сен-Жюст подошел к так называемому Мортимеру, остановился перед ним и сказал:

— У вас прекрасная борода!

И резко потянул эту бороду вниз. Как он и думал, она осталась у него в руке. Последовал взрыв смеха.

Сен-Жюст вернул бороду Кандидо и повернулся к Фабиену:

— К чему этот маскарад?

— Мера предосторожности. Преступники знают Кандидо. Франк во всяком случае. Ты ведь и сам по­чувствовал необходимость изменить внешность. Они считают вас мертвыми, и, чтобы их не разочаровывать, надо сделать Кандидо неузнаваемым. Вот почему, от­правляясь в Менкур, я захватил с собой сумку. В ней был парик, фальшивая борода и разное барахло, необ­ходимое, чтобы придать Кандидо вид настоящего хип­пи.

Кандидо, который страшно забавлялся, вновь на­цепил свою бороду. Фабиен, очень довольный, спросил у Сен-Жюста:

— Правда, он хорошо загримирован? И ты не мо­жешь сказать, как тогда, что я не настоящий детектив?

Пьер согласился. Затем, посмотрев на часы, он дал команду разъезжаться. Лоретта осталась в Менкуре вместе с Кандидо. А Сен-Жюст отправился в Париж в «Порше» Фабиена.

Обратный путь занял так мало времени, что Пьер только и успел поблагодарить Фабиена, выходя у свое­го отеля. И лишь увидев огни удаляющейся машины, он вспомнил, что хотел занять у детектива деньги на ре­монт автомобиля Лоретты. В конце концов, это было не так уж важно. Пьер пожал плечами и отправился спать.

В  субботу утром  все впятером  они  отправились в Гавр. Фабиен взял на себя то, что он называл «квар­тирным   размещением».   Он   зарезервировал   комнаты в прекрасном отеле с видом на море в небольшой портовой деревушке Ипорт.

— Это совсем близко от Гавра, — объяснил Фабиен. — Воздух тут чистый, рыба и другие дары моря самые свежие.

За легкомысленными манерами Фабиена крылось чувствительное сердце. Он знал, что Пьер и Лоретта не купаются в золоте, поэтому добавил:

— Я вас приглашаю. Впрочем, когда преступление будет раскрыто, я рассчитываю возместить свои расходы из кассы «Суар».

Когда они прибыли в отель, Кандидо шепнул на ухо Сен-Жюсту:

— Я так волнуюсь! Первый раз я вхожу в настоящий отель... в качестве гостя.

В воскресенье утром Фабиен отвез Кандидо в Гавр где тот присоединился к команде шартрского «Велоспорта». Кандидо уже снял с головы повязку, и только синяки на всем теле напоминали о происшествии на авеню Мэн.

Сен-Жюст, Лоретта, Фабиен и Доротея чуть не опоздали на матч. Они заблудились на улицах Гавра и добрались до стадиона, когда обе команды уже вышли на поле.

На трибунах было мало людей — самое большее, человек пятьсот. Когда судья дал свисток, возвещающий о начале игры, сердца четырех друзей забились сильнее. Кандидо играл под номером девять, и они не спускали с него глаз.

Сен-Жюст и Фабиен, которые разбирались в футболе, быстро поняли, почему шартрские руководители так  дорожили молодым португальцем. Он хорошо вел мяч, прекрасно пасовал, умел вовремя «раскрыться» — словом, обладал всеми качествами прекрасного нападаю­щего. В первые пятнадцать минут он дважды обманул защитников противника, хоть гол и не забил. Второй раз он попал в штангу.

— Не везет, — сказал Сен-Жюст.

— Жаль, что у него нет хорошего партнера, — прокомментировал Фабиен.

— Какое это имеет значение? — сказала Лоретта. — Кандидо говорил, что достаточно ничьей. А пока все еще ноль-ноль.

— Возможно, — ответил Пьер, — но гаврцы не со­бираются сдаваться. У их противников очень неболь­шое преимущество. Достаточно одной удачной контр­атаки, чтобы забить гол.

Первый тайм подходил к концу, когда «Шартр» по­лучил право на угловой. У ворот противника Кандидо распрямился, словно пружина, достал мяч головой и об­манул вратаря. Но, как уже говорилось, Кандидо не везло. И на этот раз мяч лишь ударился в штангу и отскочил к футболисту из «Гавра», который устремил­ся к воротам «Шартра». Он сумел отпасовать мяч од­ному из своих нападающих, и тот с легкостью забил гол.

Прозвучал свисток, возвещая об окончании первой половины. Публика вопила от радости, а Лоретта чуть не плакала от злости. Фабиен и Сен-Жюст перегляну­лись с мрачным видом. Кандидо уходил в раздевалку с опущенной головой.

Вторая половина оказалась настоящим испытанием для нервов. Ведя в счете, гаврцы ушли в защиту. Ми­нуты проходили, за «Шартром» было игровое преиму­щество, но не было результата.

Сен-Жюст взглянул на свой хронометр и сказал мрачным голосом:

— Уже идет последняя четверть второй половины игры.

Фабиен вздохнул:

— Досадно, если Кандидо не будет с нами в Ле-Мане. Только он может узнать всех членов банды.

— Досадно — это не то слово, — ответил Пьер. — Если они сегодня проиграют, Дюброй никогда не со­гласится освободить Кандидо.

Фабиен предложил без особой уверенности:

— Он всегда может притвориться больным. Ска­зать, например, что у него серьезное растяжение. Эта травма у футболистов очень в моде, и ее трудно про­верить.

Сен-Жюст пожал плечами:

— Прежде всего, это было бы нечестно. Потом это вызовет много шума, а нам необходимо полное соблюде­ние тайны.

В этот момент Лоретта и Доротея принялись кри­чать. Кандидо прорвался вперед. Он собирался пробить по воротам, когда четвертый номер из «Гавра» нахаль­но, в нарушение всех правил, толкнул португальца, и тот упал. Это произошло в штрафной площадке.

— Какой грубиян этот четвертый номер! — вос­кликнула Доротея.

Зритель, сидящий рядом, обернулся и посмотрел на нее недобрым взглядом.

— Эй, красотка! — бросил он Доротее. — Четвертый номер — это мой брат...

Фабиен прошептал Доротее на ухо:

— Спокойно, ни к чему привлекать к себе внима­ние.

Судья не осмелился назначить пенальти, которое полагалось за это нарушение, и матч продолжался.

На трибуне немного ниже Сен-Жюст заметил папа­шу Дюброя, который от волнения кусал ногти. «Шартр» готовился пробить угловой. До конца игры оставалось всего пять минут. Этот угловой был послед­ним шансом. Дюброй оставил в покое свои ногти и встал. Ему крикнули, чтобы он садился. Он опустился на скамейку и опять засунул пальцы в рот.