Агата Кристи - Кривой домишко

— Я… вовсе не… я хотел сказать… не знаю.

— По-видимому, совершенно естественно, что между вами возникла взаимная привязанность.

Молодой человек горячо запротестовал.

— Нет, нет! Не было ничего подобного! Я знаю, о чем вы думаете, но все было совсем не так! Миссис Леонидис всегда была очень добра ко мне, и я отношусь к ней с величайшим… уважением… но не более того, уверяю вас. Чудовищно предполагать что-либо другое! Чудовищно! Я просто не смог бы убить кого бы то ни было… или проделать какую-нибудь манипуляцию с пузырьками… или вообще совершить что-нибудь подобное. Даже мысль об убийстве приводит меня в ужас… в трибунале, например, это вполне понимают… по морально-этическим соображениям я противник убийства. Вместо службы в армии я работал в госпитале… кочегаром в котельной… очень тяжелый труд… мне он оказался не по силам… и мне разрешили заняться педагогической деятельностью. Я старался изо всех сил, обучая Юстаса и Джозефину… она очень умный ребенок, хотя и трудный. И все были добры ко мне… мистер Леонидис и миссис Леонидис… и мисс де Хэвиленд. А теперь произошла эта ужасная трагедия. И вы подозреваете меня… меня… в убийстве!

Инспектор Тавенер посмотрел на него внимательным, оценивающим взглядом.

— Я этого не говорил, — заметил он.

— Но вы так думаете! Чувствую, что вы так думаете! Все они это думают! И смотрят на меня… Я не в состоянии продолжать разговор. Я нездоров.

Он поспешно выбежал из комнаты. Тавенер медленно повернул голову и взглянул на меня.

— Ну, что вы о нем скажете?

— Он до смерти напуган.

— Это я вижу. Но убийца ли он?

— По-моему, — сказал сержант Лэм, — у него не хватило бы духу.

— Он никогда не убил бы человека ударом по голове или выстрелом из пистолета, — согласился инспектор. — Но что требовалось сделать в данном конкретном случае? Просто проделать кое-какие манипуляции с парой пузырьков… Помочь очень старому человеку сравнительно безболезненно уйти из этого мира.

— По сути, безболезненное умерщвление из гуманных соображений, — вставил сержант.

— А в перспективе, возможно, выждав некоторое время, чтобы соблюсти приличия, он мог бы жениться на женщине, которая унаследует сто тысяч фунтов, свободных от уплаты налога, и уже имеет такую же сумму в свое́м распоряжении, не считая жемчугов, рубинов и изумрудов размером с яйцо этого… как там она называется, эта птица?.. страуса. Ну что ж, — вздохнул Тавенер. — Все — это домыслы и догадки. Мне удалось здорово его напугать, но это еще ничего не доказывает. Вполне вероятно, что, будучи невиновным, он все равно перепугался бы. Но, как бы то ни было, я сильно сомневаюсь, что это сделал именно он. Больше похоже, что это дело рук женщины… только вот непонятно, почему она не выбросила пузырек из-под инсулина или не сполоснула его? — Он повернулся к сержанту. — Слуги ничего такого не заметили?

— Горничная сказала, что эти двое были влюблены друг в друга.

— Какие у нее основания считать так?

— Можно было догадаться по тому, как он смотрел на миссис Леонидис, когда она наливала ему кофе.

— Такое доказательство ровно ничего не стоит для суда присяжных! А каких-нибудь легкомысленных поступков не замечено?

— Никто не замечал ничего такого.

— Уверен, что если бы было что, уж они увидели бы! Знаете ли, я начинаю склоняться к мысли, что между ними действительно ничего не было. — Он посмотрел на меня. — Вернитесь к ней и поговорите еще раз. Мне хотелось бы знать, какое впечатление она произведет на вас.

Я отправился к Бренде не очень-то охотно, однако не без интереса.

Бренда Леонидис сидела на том же самом месте, где я ее оставил. Когда я вошел, она резко вскинула на меня глаза.

— Где инспектор Тавенер? Он придет?

— Немного позднее.

— А вы кто такой?

Наконец-то мне задали вопрос, которого я ожидал все утро!

Я ответил в достаточной степени правдиво:

— Я связан с полицией, но являюсь также другом семьи.

— Семьи? Звери! Я всех их ненавижу!

Она посмотрела на меня — обиженная, напуганная, рассерженная. Губы ее подергивались.

— Они всегда отвратительно относились ко мне… всегда. С самого начала. А почему бы мне и не выйти замуж за их драгоценного отца? Какое им было до этого дело? Все они купаются в деньгах. Это он дал им деньги. У них не хватило бы ума самим нажить такие деньги! Почему бы мужчине и не вступить в брак второй раз? — продолжала она. — Даже если он немного староват… к тому же он вовсе не был дряхлым… я имею в виду не возраст. Я его очень любила. Я действительно любила его! — Она с вызовом посмотрела на меня.

— Понимаю, — сказал я, — понимаю.

— Мне кажется, что вы мне не верите, но это правда. Я устала от мужчин. Мне хотелось иметь дом… Мне хотелось, чтобы кто-то окружал меня заботой, говорил мне приятное. Аристид умел говорить… умел рассмешить… был умен. Он придумывал тысячи самых разнообразных уловок, чтобы обойти все эти глупые законы и оставить всех с носом. Он был очень, очень умен. Я совсем не радуюсь его смерти. Сожалею о том, что он умер.

Она откинулась на спинку дивана. Уголки ее довольно крупного рта загибались кверху, придавая ее улыбке странный, немного сонный вид.

— Я была здесь счастлива. Чувствовала себя в безопасности. Бывала у всех этих шикарных портных… о которых только читала раньше. Я была ничуть не хуже других. И Аристид любил дарить мне роскошные вещи…

Она вытянула руку, любуясь рубином.

На какое-то мгновение мне показалось, что я увидел вытянутую кошачью лапу и вместо голоса Бренды услышал мурлыканье.

А Бренда все еще улыбалась своим воспоминаниям.

— Что в этом плохого? — продолжала она. — Я к нему хорошо относилась. Он был со мной счастлив. — Она наклонилась вперед. — Хотите, расскажу, как я с ним познакомилась?

Не дожидаясь ответа, она продолжала:

— Это было в кафе «Гей Шемрок». Он заказал яичницу на гренках. Я принесла заказ вся в слезах. «Сядь, — сказал он, — и расскажи мне, что случилось». — «Я не смею, — сказала я, — меня вышвырнут с работы, если позволю себе что-либо подобное». — «Не вышвырнут, — сказал он, — я владелец этого кафе». Тогда я посмотрела на него. Это был такой старичок низенького роста, но в нем чувствовалась огромная сила. Я все ему рассказала… Уверена, что они вам обо всем этом такого наговорят! Скажут, что я была женщиной легкого поведения… а я вовсе не была такой. В детстве я была очень жизнерадостным ребенком. У нас был магазин… с хорошей клиентурой… мы торговали вышитыми изделиями. Я была не из таких девушек, которые бегают за парнями или плохо ведут себя. Но Терри был не похож на других. Он был ирландец… и его послали в заморские страны… Он не написал мне ни одного письма… Я была, наверное, просто дурочкой, что поверила ему, но делать было нечего… я попала в беду, как какая-нибудь вульгарная служанка. — В голосе ее звучали презрительные снобистские нотки. — Аристид повел себя чудесно. Он сказал, что все будет в полном порядке. Сказал, что он одинок и что мы немедленно поженимся. Все это произошло как во сне. Только потом я узнала, что это и есть сам могущественный мистер Леонидис. Он был владельцем множества кафе, ресторанов и ночных клубов. Разве это не похоже на волшебную сказку?

— На волшебную сказку совершенно определенного типа, — сухо ответил я.

— Мы обвенчались в маленькой церквушке в Сити… а потом поехали за границу.

— А ребенок?

Она посмотрела на меня так, как будто возвратилась из сказки в действительность.

— Оказалось, что никакого ребенка не было. Я ошиблась. — Она улыбнулась своей странной улыбкой, подняв уголки губ. — Я поклялась себе, что буду ему действительно хорошей женой, и была ею. Я заказывала разные блюда, которые ему нравились, носила цвета, которые он любил, и делала все, что было в моих силах, чтобы только угодить ему. И он был счастлив. Но нам так и не удалось отделаться от его семьи. Все время они возникали, клянчили у него деньги и всегда жили за его счет. Старая мисс де Хэвиленд, например… Мне казалось, что она была просто обязана уехать отсюда, когда он женился. Я так и сказала. Но Аристид ответил, что она прожила здесь так долго, что теперь это ее дом. По правде говоря, ему нравилось, чтобы они все были у него на глазах и не выходили из-под его контроля. Все они отвратительно относились ко мне, но он, казалось, не замечал этого или не придавал этому значения. Роджер ненавидит меня… вы уже познакомились с Роджером? Он меня всегда ненавидел. Он ревновал. А Филип такой высокомерный, что никогда и не разговаривает со мной. И теперь все они пытаются свалить на меня убийство… А я его не убивала… не убивала! — Она наклонилась ко мне. — Прошу вас, поверьте, что я его не убивала!

Мне она показалась такой несчастной! Презрительное отношение к ней семьи Леонидисов, их готовность верить в то, что она совершила преступление, показались мне в тот момент самым бесчеловечным поведением. Она была такой одинокой, беззащитной, затравленной…