Г. Китинг - Новые приключения Шерлока Холмса (антология)

Бирс снова кивнул.

— Я снял этот дом через агентство. Для чего, разумеется, потребовалось фальшивое имя…

— И тогда вы стали Джеймсом Филлимором?

— Да. Эдвард Кроули был человек, застегнутый на все пуговицы, всякое развлечение он считал преступлением против морали. Сам ни на шаг в рестораны, театры и мюзик-холлы, и жене подобные вольности запрещал. Моя супруга Молли вела себя так же строго. Тогда как Джеймс Филлимор и его приятельница — надеюсь, я выражаюсь ясно, да, сэр? — развлекательные заведения Лемингтона посещали нередко. И в какой-то момент Эмили Кроули обнаружила, что носит ребенка. — Бирс, помолчав, продолжил: — В мае тысяча восемьсот семьдесят пятого моя жена уехала в Калифорнию… забрав с собой двух наших маленьких сыновей. Том Худ, мой литературный покровитель в Англии, за несколько месяцев до того умер. К концу августа миссис Кроули предполагала разрешиться от бремени, и — поскольку оставлять мужа она явно не собиралась — я счел разумным вернуться в Америку.

На этот раз настала моя очередь задать вопрос.

— Но что вы скажете о странном исчезновении мистера Филлимора? Что это был за удивительный выжженный круг на полу…

Амброз Бирс, откинув голову, расхохотался.

— Видите ли, меня давно интриговала мысль о том, что во вселенной могут быть дыры — пустоты, если угодно, — способные втянуть в себя человека целиком, так что он исчезнет бесследно. Я даже несколько рассказов этому посвятил. Так вот, я заранее решил, что, когда придет мой час, меня поглотит как раз такая дыра, не оставив никаких тленных останков. Так оно и случилось. Пришла пора распрощаться с домом на Тэвисток-стрит и с личиной Филлимора — и я решил, что будет забавно инсценировать такое исчезновение. А потом со стороны, в полной безопасности наблюдать за тем, что из этого выйдет.

Шерлок Холмс переменил позу.

— Теперь я понимаю, какая деталь мучила меня все эти тридцать лет, — покивал он. — В Уорикшире две недели перед тем, как Филлимору исчезнуть, стояла сухая погода. Ни капли дождя. И все-таки Филлимор умудрился натащить на ногах глины в свой дом, хотя и вышел всего на одну минуту. Не будь я в те давние дни так неискушен в криминалистике, я бы сразу заметил, что грязные следы внутри дома не соответствуют состоянию сточных канав снаружи. Теперь я понял: следы были проложены загодя, вылеплены из глины.

Амброз Бирс улыбкой подтвердил правоту Холмса.

— Блестяще, правда? Все эти детали: следы, ведущие в никуда, выжженный круг на половицах, обезглавленный зонтик, даже два безупречных свидетеля, присутствующие за дверью, — все это часть моего замысла, сэр.

— И все-таки вы исчезли… — начал я.

— Ничего подобного! Все было до крайности просто. Когда я вышел из своей парадной двери, чтобы приветствовать визитеров из банка, моя прихожая уже была декорирована приметами моего исчезновения. Джеймсом Филлимором я вернулся в дом через ту же парадную дверь, мигом накинул на себя широкую рубаху сапожника, сорвал приклеенные бакенбарды, выкрикнул свой призыв о помощи… и выскользнул из задней двери под видом обычного мастерового.

Алистер Кроули хмыкнул.

— Поскольку Джеймс Филлимор просил помощи, — вступил он, — свидетели сделали вывод, что он исчез помимо своей воли. Никому даже в голову не пришло, что он смылся намеренно.

Шерлок Холмс встал со скамейки, торжественно склонил голову перед Амброзом Бирсом и снова сел.

— Ну что ж, сэр! — обратился он к Бирсу. — Признаюсь, вам удалось меня одурачить. А теперь перейдем к дню сегодняшнему. Поведайте же нам, зачем после стольких лет Джеймс Филлимор всплыл на поверхность?

На этот раз хмыкнул Бирс.

— Покинув Англию незадолго до рождения единственного сына Эмили Кроули, я втайне поддерживал с ней переписку. Она извещала меня о том, как растет и развивается ее сын. В тысяча восемьсот девяносто седьмом году, когда скончался Эдвард Кроули-старший, я взял на себя смелость написать его наследнику и рассказать о той роли, которую сыграл в его прошлом. И кроме прочего, упомянул о нашей семейной традиции давать детям имена на «А».

— Именно в том году я сменил свое имя и стал Алистером, — прибавил Кроули.

— С тех пор мы постоянно переписывались, — продолжал Бирс. — Моя профессия журналиста вынуждала меня разъезжать по Соединенным Штатам, не оставляя времени на Европу. А наш юный Кроули уже успел попутешествовать по России и Тибету, но до сих пор никогда не был в Америке. Моя жена умерла в апреле прошлого года, два сына, которых она мне родила, умерли в последние пять лет… один из них покончил с собой. Следовательно, я одинок, то есть в дурной компании. Живу я сейчас в Вашингтоне, но часто приезжаю в Нью-Йорк повидаться с моим работодателем, мистером Хёрстом. Когда Алистер несколько месяцев назад написал мне из Шотландии, где у него теперь дом, и сообщил о своем намерении посетить Нью-Йорк, я решил, что нам давно пора познакомиться.

— И все-таки зачем воскрешать из мертвых Джеймса Филлимора? — в недоумении спросил Шерлок Холмс.

— Это было задумано как шутка, — ответил Алистер Кроули, любовно положив руку на плечо Бирса. — Я всегда питал склонность к эксцентричным поступкам. Муж моей матери был начисто лишен чувства юмора, а остроумие Амброза Бирса очень похоже на мое собственное. Мне нравится думать, что я унаследовал это от него. Несколько лет назад папаша Амброз — так я его называю — прислал мне свою студийную фотографию в виде Джеймса Филлимора и письмо, в котором вся афера описывалась во всех ее восхитительных подробностях. Договорившись с мистером Бирсом, что я навещу его в редакции «Космополитен», я решил позабавиться, сделав это в обличье Джеймса Филлимора. Костюм свой я заказал еще до отъезда, в Лондоне.

— Никакого сомнения, что нас с Алистером объединяет родственное чувство юмора, — сказал мистер Бирс. — Поскольку оба мы, не сговариваясь, придумали одно и то же. Я также решил возродить Джеймса Филлимора по случаю нашей встречи. Костюм мой лежал наготове, присыпанный порошком от моли, так что только и требовалось, что немного расставить его по швам да купить накладные бакенбарды по образцу тех, что я носил в старые времена. Что и говорить, парни в редакции Хёрста чуть не лопнули со смеху, когда я вошел, наряженный, как принц Альберт. Но потом, когда еще и наш юный Алистер явился в том же костюме…

— Воображаю себе это веселье, — без улыбки произнес Холмс.

Он снова поднялся с места, жестом попросив меня следовать за ним, и сделал движение в направлении стоянки кэбов в южном конце Мэдисон-сквер. — Пойдемте, Ватсон! Мы еще поспеем на вечернее выступление Мод Адамс в «Эмпайр».

Повернувшись назад, мой друг приподнял свою шляпу, прощаясь с парочкой былых Филлиморов.

— Адье, джентльмены! — сказал Шерлок Холмс. — Предлагаю вам устроить прощальное исчезновение Джеймса Филлимора. Поскольку мы с доктором Ватсоном направляемся в Сан-Франциско, где число недавно погибших велико непомерно, я легко могу устроить так, что имя Джеймса Филлимора попадет в списки мертвых. Пусть оно там и остается. Прощайте!

Завершив расследование, описанное в рассказе «Львиная грива», Холмс удалился на покой и практически ни с кем не общался. Лишь когда зловещий рокот, предвещавший войну, докатился и до него, он поступил на государственную службу. Этот период его жизни Ватсон осветил в своей книге «Его прощальный поклон». Дело 1914 года стало последним расследованием Шерлока Холмса, о котором нам известно из рассказов Ватсона. Впоследствии в печати появлялось множество сомнительных произведений, повествующих о якобы реальных приключениях Холмса во время войны и в двадцатых годах, но мне кажется, все они были плодами воображения их авторов. Правда, было еще одно дело, но все связанные с ним документы сгинули, надежно спрятанные в подвалах Военного министерства. Именно его подробности удалось разузнать канадской писательнице и поклоннице шерлокианы Бет Гринвуд.

Итак, вниманию читателей наконец предлагается действительно последнее дело Шерлока Холмса.

— Сэр, он мертв.

— Да знаю я, Джексон, — раздраженно ответил я.

Непростительная, но вполне понятная грубость с моей стороны — руки у меня все еще были в крови умершего парнишки. Таких несчастных я за последнее время перевидал слишком много. Стоял ноябрь 1918 года, и я был единственным врачом в походном медпункте близ Ипра — не думаю, что какому-нибудь другому городку в истории человечества выпало на долю столько страданий и мук.

Мне в руку сунули кружку какого-то горячего питья — отличить фронтовой кофе от чая не смог бы никто.