Джон Карр - Приключение в Камберуэлле

– Прошу вас, не упускайте подробностей, – сказал Холмс.

– Прежде всего, – продолжал священник, – я должен описать покойного сквайра Трелони как человека по характеру строгого и неумолимого. Я так и вижу его, высокого и кряжистого, с большой головой и седой бородой, стоящим на фоне вспаханного поля или густых деревьев.

Каждый вечер он в своей спальне читал главу из Библии. Потом заводил часы, которые почти всегда останавливались именно в это время. Затем ровно в десять ложился в постель и вставал каждое утро в пять.

– Одну минуточку! – перебил его Холмс. – Изменял ли он когда-нибудь этим своим привычкам?

– Увлекшись чтением Библии, он мог засидеться допоздна. Но это случалось так редко, мистер Холмс, что, по-моему, вы можете не принимать это в расчет.

– Благодарю вас, это мы вполне выяснили.

– Во-вторых, к сожалению, должен сказать, что со своей племянницей он никогда не был в ладах. Он был строг, а подчас и жесток. Однажды, два года назад, он отхлестал бедную Долориз ремнем для правки бритв и посадил ее в комнату на хлеб и воду за то, что она съездила в Бристоль, чтобы послушать комическую оперу Джильберта и Салливана «Пейшенс». Мее не раз приходилось видеть, как по ее розовым щечкам текут слезы. Вы должны простить ее несдержанность в выражениях. «Старый дьявол, – сквозь рыдания говорила она. – Старый дьявол!»

– Правильно ли я понимаю, – прервал его Холмс, – что будущее благополучие юной леди зависит от наследования этих денег?

– Это совсем не так. Ее жених, мистер Эйнзворт, начинающий приобретать известность молодой адвокат, уже пробил себе дорогу в жизни. Сам Трелони был среди его клиентов.

– Мне показалось, что в вашем голосе прозвучала некоторая тревога, когда вы упомянули своего племянника, – сказал Холмс. – Поскольку доктор Гриффин наследует это состояние, значит, он был в дружеских отношениях с Трелони?

Священник беспокойно заерзал в кресле.

– В самых дружеских, – отвечал он с некоторой поспешностью. – Да, он как-то спас жизнь сквайру. В то же время должен сознаться, что он всегда был человеком горячим и невыдержанным. Его вспыльчивость привела к тому, что местные жители имеют против него сильное предубеждение. Если полиция сумела представить соображения насчет того, как умер Трелони, мой племянник, возможно, уже находится под арестом.

Священник умолк и обернулся. В дверь настойчиво постучали. Спустя секунду она распахнулась, и миссис Хадсон мелькнула за спиной человека невысокого роста, худого, с крысиным лицом, в клетчатом костюме и котелке. Увидев мистера Эпли, он остановился на пороге и что-то удивленно проворчал.

– У вас определенный дар, Лестрейд, являться в ту минуту, когда не обойтись без театральных эффектов, – неторопливо произнес Холмс.

– И кое для кого это оборачивается весьма неприятным образом, – заметил сыщик, кладя свою шляпу рядом с газовой горелкой. – Судя по присутствию этого достопочтенного джентльмена, я делаю вывод, что вы уже в курсе убийства в Сомерсете, которое не представляет большой загадки. Факты вполне очевидны, и обстоятельства выстроились в одном направлении, словно указательные столбы, не так ли, мистер Холмс?

– К сожалению, указательные столбы можно легко переставить, – сказал Холмс. – Это банальность, но в прошлом, Лестрейд, я пару раз имел возможность убедить вас в ее истине.

Агент Скотленд-Ярда гневно покраснел.

– Ладно, мистер Холмс, возможно, что-то там и было. Но сейчас-то какие могут быть сомнения? Есть и мотив, и возможность для совершения преступления. Виновника мы знаем, и остается лишь найти орудие убийства.

– Повторяю – мой несчастный племянник… – встревоженно заговорил священник.

– Я не называл имен.

– Но вы не скрывали, кого имеете в виду, с той самой минуты, когда узнали, что он лечил мистера Трелони! Разумеется, это злосчастное завещание ему первому отдает предпочтение.

– Вы позабыли упомянуть о его репутации, мистер Эпли, – неумолимо продолжал Лестрейд.

– Да, он несдержан, романтичен, горяч, если вам угодно! Но хладнокровный убийца – никогда! Я его знаю с пеленок.

– Ладно, посмотрим. Мистер Холмс, мне бы надо переговорить с вами.

Во время этой словесной перестрелки между нашим несчастным клиентом и Лестрейдом Холмс рассматривал потолок с тем безучастным и мечтательным выражением лица, которое я замечал у него только в те минуты, когда мозг нашептывал ему, что в клубке очевидных фактов и не менее очевидных подозрений появилась трудноуловимая нить доказательств. Неожиданно он поднялся и обратился к священнику:

– Я полагаю, вы возвращаетесь в Сомерсет сегодня днем?

– В 2.30 с Паддингтонского вокзала. – Он вскочил на ноги, и по лицу его расплылся румянец. – Значит ли это, мой дорогой мистер Холмс…

– Мы с доктором Уотсоном поедем вместе с вами. Не могли бы вы, мистер Эпли, попросить миссис Хадсон подозвать кэб?

Наш клиент кинулся вниз по лестнице.

– Весьма любопытное дельце, – сказал Холмс, набивая кисет табаком.

– Рад, что наконец-то вы увидели его в этом свете, мой дорогой друг, – заметил я, – ибо мне в самом деле показалось, что вы с самого начала проявляли некоторое нетерпение в отношении почтенного священника, особенно когда он принялся разглагольствовать о своей юношеской мечте стать врачом и о том, что по причине своей рассеянности он вполне мог бы удалить у здорового пациента желчный камень.

Эффект, произведенный этим вскользь брошенным замечанием, был необычаен. Какое-то время Холмс сидел, неподвижно уставившись в пространство, а затем вскочил на ноги.

– Боже милостивый! – вскричал он. – Ну конечно же!

Краска бросилась ему в лицо, а в глазах появился тот неожиданный блеск, который был мне давно знаком.

– Как всегда, Уотсон, ваша помощь неоценима, – с оживлением продолжал он. – Хотя сами вы и не излучаете свет, но указываете к нему дорогу.

– Я вам помог? Упомянув о желчном камне, о котором говорил священник?

– Именно.

– Будет вам, Холмс!

– В данную минуту мне надобно отыскать одну фамилию. Да, вне всяких сомнений, мне надобно отыскать фамилию. Не подадите мне тетрадь для заметок на букву «Б»?

Я подал объемистую тетрадь, одну из многих, в которые он приклеивал вырезки из газет о происшествиях, привлекших его внимание. Зачем она ему может понадобиться, я подумать не успел.

– Но, Холмс, в этом деле нет никого, чья фамилия начиналась бы с буквы «Б»!

– Совершенно верно. Я это знаю. Ба… Бар… Барлет! Гм! Ха-ха! Отличный алфавитный указатель!

Нетерпеливо перелистывая страницы, Холмс внимательно перечитал, что ему было нужно, после чего захлопнул тетрадь и принялся барабанить по ее обложке своими длинными нервными пальцами. Стеклянные трубки, мензурки и реторты, которыми был заставлен стоявший за его спиной стол для проведения химических опытов, сверкали в лучах солнца.

– Разумеется, я располагал не всеми данными, – задумчиво добавил он. – Даже и сейчас они не полны.

Лестрейд перехватил мой взгляд и подмигнул мне.

– А мне их вполне хватает! – усмехнулся он. – Меня не проведешь. Этот рыжебородый доктор и есть убийца. Кто убил, мы знаем, известен нам и мотив.

– Тогда почему же вы здесь?

– Потому что недостает только одного. Мы точно знаем, что это сделал он. Но вот как он это сделал?

Не меньше полудюжины раз повторил Лестрейд тот же самый вопрос в ходе нашей поездки, пока мне не стало казаться, что с каждым стуком колес этот вопрос отзывается эхом у меня в голове.

Жаркий летний день тянулся нестерпимо долго; и когда мы наконец вышли из поезда на небольшой деревенской станции, отсвет заката лег на отлогие гребни сомерсетширских холмов. На склоне этих холмов, от которых нас отделяли деревянно-кирпичные фасады деревенских домов, стоял среди благородных вязов сверкающий белыми стенами большой дом. Даже на расстоянии оттуда веяло вечерней свежестью и доносились крики грачей.

– Туда не меньше мили будет, – мрачно произнес Лестрейд.

– Я бы предпочел пока не появляться там, – сказал Холмс. – Есть ли в этой деревне гостиница?

– Да, «Герб Камберуэлла».

– Вот туда и отправимся! Я предпочитаю начинать дело на нейтральной территории.

– Послушайте, Холмс! – вскричал Лестрейд. – Не могу понять…

– Вот-вот, – бросил Холмс и не произнес более ни одного слова, покуда мы все не устроились в небольшом зале старинного постоялого двора.

Холмс нацарапал несколько строк в своей записной книжке и вырвал два листка.

– Могу я, мистер Эпли, взять на себя смелость послать вашего слугу с этой запиской в «Приют владыки», а с другой – к мистеру Эйнзворту?

– Разумеется.

– Прекрасно. Значит, мы еще успеем выкурить трубку, прежде чем к нам присоединятся мисс Долориз и ее жених.

Какое-то время мы сидели молча, каждый был погружен в свои мысли. Что до меня, то я был слишком уверен в своем друге, который не станет принимать очевидное за чистую монету, тем более что вид у него был несколько недоуменный.