Джон Карр - Она умерла как леди

— Он стал фанатиком новостей, — говорил мне к го-то. — Слушает одни и те же сообщения в час дня, потом в шесть и девять вечера да еще старается не пропустить их в полночь. Сидит у радио, как паралитик, а его счет за выпивку в лавке Спенса и Минстеда все растет. Что с ним творится? Из-за чего он так беспокоится?

10 мая 1940 года мы узнали причину.

Дни стояли тревожные. Нацистские танки ползли по полям Европы, как навозные жуки. Казалось, с континентального берега доносится запах дыма. Мы слышали о падении Парижа и о том, как рушится вокруг нас привычный мир. Казалось, все, о чем нам сообщали в детстве школьные учебники, было ложью. Мне незачем описывать эти времена. И вот 22 мая, когда возникла реальная угроза французским портам на Ла-Манше, мне позвонила Рита Уэйнрайт.

— Доктор Люк, — послышалось в трубке приятное контральто, — мне срочно нужно вас повидать.

— Конечно. Сыграем в карты как-нибудь вечерком.

— Я имею в виду… профессиональный визит.

— Но ведь вы пациентка Тома, дорогая.

— Это не важно. Я хочу проконсультироваться с вами.

Я знал, что Тому не слишком нравится Рита. Она пыталась все драматизировать, а для медика, старающегося установить причину недомогания, это сущее проклятие. Том не раз жаловался, что «чертова баба» выводит его из себя.

— Могу я сразу же приехать к вам?

— Хорошо, если вы настаиваете. Проходите в приемную через боковую дверь.

Я понятия не имел, что не так. Когда Рита вошла, захлопнув дверь с такой силой, что стеклянная панель задребезжала, стало очевидно, что она на грани истерики, которую пытается маскировать вызывающим видом. При этом Рита еще никогда не выглядела красивее. Блеск глаз и естественный румянец делали ее на десять лет моложе. Белый костюм резко контрастировал с алыми ногтями. Опустившись в старое кресло, она неожиданно заявила:

— Я поссорилась с моим солиситором. Естественно, ни один священник никогда этого не сделает. И я не знаю ни одного мирового судью. Вы должны…

Рита оборвала фразу. Ее глаза бегали, словно она старалась подыскать нужные термины.

— Что я должен, дорогая моя?

— Вы должны дать мне какое-нибудь снотворное.

Она явно передумала — первоначально намечалось что-то иное.

— Доктор Люк, я сойду с ума, если вы не избавите меня от бессонницы!

— Да, но почему бы вам не обратиться к Тому?

— Том зануда. И он начнет читать мне лекции.

— А я не начну?

Рита улыбнулась. Лет тридцать назад от такой улыбки у меня бы закружилась голова. Сразу стерлись морщинки в уголках ее карих глаз, демонстрируя доброжелательную натуру, хотя и запутавшуюся в собственных эмоциях. Но улыбка тут же увяла.

— Доктор Люк, — продолжала Рита, — я смертельно влюблена в Барри Салливана. Я… я спала с ним.

— Об этом можно догадаться по вашему виду, дорогая.

— И вы догадались? — Она казалась ошеломленной.

— В какой-то степени. Но это не важно. Продолжайте.

— Полагаю, это вас шокирует.

— Не то что шокирует, Рита, но чертовски беспокоит. Сколько времени это продолжается? Я имею в виду то, что юристы называют интимными отношениями.

— Последний раз это произошло прошлой ночью. Барри гостит у нас. Он пришел в мою комнату…

То, что меня это беспокоило, слишком мягко сказано. Я почувствовал резкую боль в сердце, которая служила опасным признаком, поэтому закрыл глаза и подождал около минуты.

— А как насчет Алека?

— Он ничего не знает, — быстро сказала Рита. Ее глаза опять забегали. — В эти дни Алек, похоже, вообще почти ничего не замечает. И как бы то ни было, я сомневаюсь, чтобы он особенно возражал, даже если бы что-то заметил.

Снова те же опасные признаки…

— Люди замечают гораздо больше, чем вы думаете, Рита. А если говорить о справедливом отношении к Алеку…

— Думаете, я этого не знаю? — воскликнула она. Очевидно, мое замечание здорово ее задело. — Я люблю Алека. Это не ложь и не притворство — я действительно его люблю и ни за что на свете не причинила бы ему боль. Но вы не понимаете. Это не просто слепое увлечение или… зов плоти.

«Поскольку, дорогая моя, — подумал я, — вы, вероятно, сами верите, что говорите правду, пусть так и будет».

— Все это более чем серьезно. Я влюблена всем своим существом. Знаю: вы скажете, что Барри моложе меня. Но его это не заботит.

— А что заботит мистера Салливана?

— Пожалуйста, не говорите о нем так!

— Как?

— «Мистер Салливан», — передразнила Рита. — Как судья. Он хочет все рассказать Алеку.

— С какой целью? Чтобы муж дал вам развод?

Рита раздраженно покачала головой и окинула маленькую приемную таким взглядом, словно это была тюремная камера. Думаю, она искренне чувствовала себя как в тюрьме. Здесь не было никакой игры или притворства. Разумная и вполне уравновешенная женщина начала говорить и даже мыслить как восемнадцатилетняя девушка.

— Алек — католик, — сказала Рита, нервно теребя белую сумочку. — Разве вы этого не знали?

— Вообще-то нет.

Бегающие глаза остановились на мне.

— Он бы не развелся со мной, даже если бы я этого хотела. Но дело не в том. Я не могу нанести Алеку такой удар. Меня бросает в дрожь при мысли о том, как он будет выглядеть, если я все ему расскажу. Алек всегда был добр ко мне. А сейчас он стар, и у него никого нет, кроме меня.

— Да, это верно.

— Поэтому я не могу просто сбежать и бросить его, получу я развод или нет. Но я не могу и отказаться от Барри, доктор Люк! Наша тайная связь тяготит его не меньше, чем меня. Он не желает больше ждать, и, если я буду откладывать решение, кто знает, что может произойти. Все так запуталось… — Она посмотрела в угол потолка. — Вот если бы Алек умер…

Непрошеная мысль заставила меня похолодеть.

— Что вы намерены делать? — осведомился я.

— В том-то и беда, что не знаю!

— Сколько времени вы женаты, Рита?

— Восемь лет.

— А нечто подобное случалось с вами прежде?

— Нет, доктор Люк, клянусь вам! Вот почему я уверена, что это действительно… ну, великая страсть. Я читала и даже писала о ней, но никогда не знала, какова она на самом деле.

— Предположим, вы убежите с этим парнем…

— Говорю вам, я не хочу этого делать!

— Не важно — только предположим. Как вы будете жить? У него есть какие-то деньги?

— Боюсь, что немного. Но… — Рита снова заколебалась, собираясь мне что-то сообщить, но, к сожалению, снова передумала. Ее зубы блеснули между полными губами. — Я не говорю, что это неосуществимо. Но к чему думать об этом в такое время? Я беспокоюсь об Алеке. Вечно Алек, Алек, Алек!..

Рита начинала нести литературщину. Хуже всего было то, что она произносила высокопарные речи абсолютно искренне.

— Его лицо, словно призрак, постоянно присутствует между мною и Барри. Я хочу, чтобы он был счастлив, но в такой ситуации не может быть счастлив никто из нас.

— Скажите, Рита, вы когда-нибудь были влюблены в Алека?

— Да, по-своему. Когда я с ним познакомилась, он был очарователен. Алек всегда называл меня Долорес — имея в виду Долорес Суинберна.[4]

— А теперь?

— Ну, он, конечно, не бьет меня. Но…

— Когда в последний раз у вас была физическая близость с Алеком?

Ее лицо стало трагическим.

— Говорю вам, доктор Люк, все совсем не так! Наша связь с Барри — что-то вроде духовного перерождения. Не трите лоб и не смотрите на меня поверх очков!

— Я только…

— Это нечто, чего я не в состоянии описать. Я могу стимулировать актерское мастерство Барри, а он — мой поэтический дар. Когда-нибудь Барри станет великим актером. Он смеется, когда я это говорю, но это правда, и я могу ему помочь. К сожалению, это не решает мою проблему. Я буквально схожу с ума! Мне нужен ваш совет, хотя я заранее знаю, каков он будет. Но больше всего я нуждаюсь в том, что поможет мне крепко поспать хотя бы одну ночь. Пожалуйста, дайте мне какое-нибудь средство!

Через пятнадцать минут Рита ушла. Я смотрел ей вслед, когда она шагала по боковой дорожке между живыми изгородями из лавра. Подходя к воротам, Рита заглянула в сумочку, словно убеждаясь, что в ней что-то находится. Рассказывая свою историю, она была на грани истерики. Но сейчас истерии как не бывало. В том, как Рита пригладила волосы и расправила плечи, ощущались мечтательность и вызов. Она спешила в «Мон Репо» и к Барри Салливану.

Вечером в субботу 30 июня я отправился в дом Уэйнрайтов играть в карты.

Погода была предгрозовой, и события во многих отношениях приближались к кульминации. Франция капитулировала, фюрер был в Париже, дезорганизованная, безоружная и истощенная британская армия отступала зализывать раны на побережье, где ей вскоре, вероятно, придется сражаться. Но мы все еще сохраняли бодрость — и я в том числе. «Нам надо держаться вместе, — говорили мы. — Так будет лучше». Один Бог знает почему.