Джамьянг Норбу - Шерлок Холмс в Тибете

Когда я в очередной раз поехал в Дарджилинг навестить свою семью, я предпринял пешую прогулку по Хилл-Карт-роуд до виллы «Лхаса». Виллу занимал бывший чайный плантатор Сиддартх Мукарджи (Сид, как он просил себя называть), правнук знаменитого ученого-шпиона. Он внимательно выслушал длинную и весьма запутанную историю, которую мне пришлось ему поведать. О поездке в Тибет Хари Чандра Мукарджи написал книгу «Путешествие в Лхасу через Западный Тибет», однако там ни слова не говорится о том, что его сопровождал хоть какой-нибудь европеец. Не исключено, что это было сделано по просьбе Шерлока Холмса, который в то время стремился скрыть от мира свое пребывание в живых. Я надеялся, что, получив доступ к запискам, письмам, дневникам и прочим частным бумагам Хари, смогу отыскать хоть какое-нибудь упоминание о Шерлоке Холмсе или хотя бы о норвежском естествоиспытателе[3]. Сид был потрясен мыслью о том, что его прадед мог быть знаком с величайшим сыщиком мира, и изо всех сил стремился помочь мне в моих поисках. Большинство бумаг Хари хранились после его смерти в больших жестяных ящиках на чердаке виллы «Лхаса». Просмотр этих покрытых плесенью старых бумаг отнял у меня почти неделю, но поиски мои не увенчались ничем, если не считать сильного насморка. Ни единого упоминания о ком-то, кто мог иметь хотя бы отдаленное отношение к Шерлоку Холмсу! Сид был очень добр ко мне и пытался ободрить, пообещав выйти на связь, если ему удастся найти хоть что-нибудь имеющее отношение к моим изысканиям.

Шли годы. Работа занимала все мое время и силы, и я почти забыл о своих прерванных поисках, как вдруг пять месяцев тому назад пришла телеграмма из Дарджилинга. Она была короткой, но торжествующей:

Эврика. Сид.

Я сунул зубную щетку в сумку.

Сид слегка поседел, да и вилла «Лхаса» несколько обветшала. Я заметил, что задняя стена бунгало частично обвалилась. Сид был чрезвычайно возбужден. Он торопливо усадил меня, налил большой стакан виски и дождался, пока я допью.

Неделю назад в Дарджилинге случилось довольно сильное землетрясение, ведь с геологической точки зрения Гималаи – молодые, все еще растущие горы. Само по себе землетрясение было недостаточно серьезным, чтобы нанести сколь-нибудь значимый ущерб, но сезон дождей, необычно затянувшийся в этом году, размягчил склоны гор, и стоящие на них дома оказались под угрозой. Не сказать, чтобы вилла «Лхаса» серьезно пострадала – обрушилась только часть задней стены. Осматривая рухнувшую стену, Сид заметил ржавую жестяную шкатулку для секретных документов, выглядывавшую из разлома в стене. Высвободив ее из-под обломков, он нашел там плоский пакет, тщательно обернутый в вощеную бумагу и аккуратно перевязанный толстой бечевкой. Вскрыв пакет, Сид обнаружил рукопись на две сотни с лишком страниц, написанную рукой его прадеда, о чем безошибочно свидетельствовал витиеватый бегущий почерк. С необычайным волнением Сид приступил к чтению рукописи и читал, не отрываясь, до рассвета, когда рукопись окончилась. Да, это была она. Хари в самом деле встречался с Шерлоком Холмсом. Он в самом деле путешествовал с Холмсом по Тибету, попадая порой в удивительнейшие и опаснейшие переделки.

Итак, бабу не смог устоять перед соблазном поведать о своих впечатлениях на бумаге, однако принял известные меры предосторожности, замуровав эти воспоминания в стену собственного дома, не иначе как надеясь на то, что в далеком будущем, когда «Большая Игра» будет окончена, они увидят свет и люди с восхищением и изумлением будут читать о его приключениях в компании величайшего сыщика мира.

Сид вынул рукопись из комода и вложил ее в мои дрожащие руки.

Зная, что я имею кое-какое отношение к писательскому цеху, Сид настоял, чтобы я взял на себя редактирование и публикацию рукописи. Однако, помимо отдельных примечаний разъяснительного толка, мне не пришлось делать почти ничего. Бабу и сам оказался искушенным мастером пера, обладавшим своим собственным мощным и незаурядным стилем, которому редакторская правка не пошла бы впрок.

Доходы от книги мы с Сидом разделим пополам, хотя оба признали, что саму рукопись и копию приложенного к ней тибетского дорожного паспорта в силу их исторической значимости следует передать какому-нибудь учебному заведению, где у ученых и прочих желающих будет к ней свободный доступ.

Даже если Тибет сокрушит китайская тирания, правду о нем не удастся придать забвению, и даже столь малый фрагмент истории, как этот, может внести свой вклад в разоблачение хотя бы нескольких лживых теорий тиранов.

«Большая Игра»… Боже правый! Разве можно придумать более неудачное и более отвратительное выражение для обозначения насущнейшей дипломатической деятельности Этнографического ведомства – важного, хотя и малоизвестного ведомства в составе правительства Индии, где я, в меру своих скромных способностей, имел честь служить последние тридцать пять лет. Это обозначение исторг из себя некий мистер Редьярд Киплинг, прежде писавший для аллахабадского «Пионера». С достойной сожаления непочтительностью, свойственной многим журналистам, он умудрился единственным росчерком пера опустить важнейшую деятельность нашего ведомства до уровня тех крикетных матчей, о которых столь красноречиво пишет в своих стихах сэр Генри Ньюболт.

Я не обладаю достаточными сведениями о том, как это случилось, но, к большому сожалению, в руки мистера Киплинга попали факты по делу о «Родословной белого жеребца», которые он хладнокровно опубликовал в воскресном выпуске «Пионера» от 15 июня 1891 года под заголовком «Большая Игра»: ответ Льва на козни Медведя». По сути, это дело затрагивало пятерых владетельных князей-союзников (не имевших никакого права вступать между собой в союз) у северо-западной границы Индии, которые проводили честные, но секретные переговоры с бельгийской фирмой, производившей оружие, банкиром-индусом в Пешаваре, важным полунезависимым мусульманским правителем и – что было особенно дерзостно – с некоей северной державой, интересы которой никоим образом не совпадали с интересами империи.

Ведомство никак не ожидало такого поворота дел, и меня направили на север, где я больше года приглядывал за проделками наших пятерых раджа-сахибов. Я не вижу никакой необходимости подробно разъяснять свой modus operandi[4]. Достаточно сказать, что, установив дружеские отношения с секретарем, которому вечно недоплачивали, и переведя ему немалую сумму в рупиях, я сумел добиться выдачи важнейшей мурсалы, или «Королевских писем», – переписки государственного уровня, в результате чего выпустил, так сказать, всех котов из мешков. Я направил разоблачительные документы через Е-23, С-25 и, наконец, К-21 главе нашего ведомства полковнику Крейтону.

Действия правительства отличались неожиданным проворством и быстротой. На север была направлена тщательно вооруженная армия из восьми тысяч человек, которая обрушилась на пятерых владетельных князей, прежде чем они успели приготовиться к защите. Однако война не началась. Войска были отозваны, поскольку правительство не сомневалось, что владетельные князья усмирены, а кормить людей на горных перевалах по нынешним временам недешево. Однако решение оказалось не из лучших. По правде сказать, сам тот факт, что пятеро князей, вероломных, как вскормленные скорпионами кобры, были оставлены в живых, представляется мне предосудительной небрежностью нашего правительства. Впрочем, официально я не имею права критиковать действия вышестоящего руководства, так что все это я излагаю как частное лицо, просто чтобы пролить свет на политическую ситуацию.

Когда вышел номер «Пионера» с несдержанной, мягко говоря, статьей мистера Киплинга, в нашем ведомстве поднялась невероятная шумиха. Полковник-сахиб понял, что идея для побасенок мистера Киплинга пришла изнутри, так сказать, ab intra[5], и был вне себя от ярости от столь низкого поступка, да еще и с оттенком государственной измены. Полковник, обычно сухой и сдержанный, носился по коридорам бунгало в Амбале, где располагалось ведомство, охваченный «праведным гневом Ювенала». Все без исключения, кто имел хоть какое-то касательство к делу, побывали по очереди на допросе в его кабинете, и даже мне пришлось провести весьма неуютный час под сверлящим взглядом полковника. Конечно же, мне удалось оправдаться, хотя, если уж входить во все подробности, с меня, признаться, сошло семь потов, прежде чем допрос был закончен и мне позволили покинуть комнату sine die[6].