За ним бесшумно я летела - Мацей Сломчинский

инстинкт. Поэтому в делах, требующих мышления, я всегда предпочел бы иметь дело скорее с самым глупым мужчиной, чем с самой смекалистой женщиной. А что касается сна, то известны случаи, когда женщины, совершившие самые омерзительные преступления, затем немедленно спокойно засыпали, в то время как мужчины в такой же ситуации обычно лежат, охваченные угрызениями совести, или — если их нет — лихорадочно пытаются отгадать, что ждет их в ближайшем будущем. В женщинах есть что-то поражающее, Сирил, чего не встретишь у самок рыб, птиц, насекомых и даже у высших млекопитающих. Это цивилизация отдалила их от нас, а наивысшие достижения человеческой мысли, созданные исключительно мужчинами, отдалили их от нас еще больше… — Он снова посмотрел в сторону темных окон. — Добрые и злые, красивые и безобразные, все они в состоянии спать независимо от ситуации, которую сами же спокойно создали, потому что добро, зло, благородство и убийство являются для них только реквизитами, так же, как красиво или некрасиво подобранный цвет платья или шали…

Однако он ошибался. Ни Юдита Бедфорд, жена его брата, ни Сильвия Бедфорд, его собственная жена, не спали в этот момент, хотя свет давно уже погас в их комнатах.

Юдита Бедфорд лежала на постели. Глаза ее были широко раскрыты. Она смотрела в потолок. Ее худые, заложенные за голову руки были неподвижны, зато узкие, резко очерченные губы едва слышно шевелились, как будто она говорила с кем-то невидимым, а по выражению ее глаз можно было понять, что этого невидимого собеседника она ненавидит. В бледном свете звезд Юдита выглядела как мертвая монашка, с аскетичными чертами лица, выступающим, узким орлиным носом и гладко зачесанными седеющими волосами. Ее высокий лоб прорезала сеть поперечных морщин, которыми жизнь слишком рано его избороздила. Лицо Юдиты Бедфорд было в этот момент лицом человека, охваченного отчаянием. Но внимательный наблюдатель сразу понял бы, что на дне этого отчаяния кроется ненависть к чему-то или кому-то, с кем она ведет теперь свой неслышный диалог.

Сильвия Бедфорд тоже не спала. И тоже лежала на постели в своей комнате, глядя широко открытыми глазами в потолок. Руки она заложила за голову. И хотя ее комната была обставлена совершенно иначе, чем спальня Юдиты, и хотя Сильвия была красивой, молодой и высокой, а Юдита уродливой, маленькой и рано постаревшей, однако они — не зная совершенно об этом и даже не подозревая — были сейчас очень похожи друг на друга. Губы Сильвии неслышно шевелились, а в ее глазах было столько же отчаяния и ненависти, сколько в глазах ее невестки.

— Так, — прошептала Сильвия. — Только так…

Внезапно она села на кровати и, не зажигая света, нащупала халат. Всунув ноги в мягкие комнатные туфли, она встала. По дороге к дверям набросила халат. Тряхнула головой. Темные длинные волосы рассыпались по спине. Сильвия тихо прикоснулась ладонью к ручке двери. Мгновение она стояла неподвижно, потом с внезапной решимостью бесшумно отворила дверь и выскользнула из комнаты.

В доме была еще третья женщина. В это время она стояла у кровати в своей маленькой, расположенной около кухни комнатке, в полуподвальном помещении, и смотрела в темный сад. Она тоже не зажигала света. Не хотела, чтобы знали, что она не спит. Фонарь, скрытый за экраном, находился в нескольких десятках шагов от ее окна, по другую сторону большой клумбы, и поэтому женщина едва различала силуэты обоих мужчин, передвигавшихся у границы света. Она смотрела долго, потом вздохнула и легла в постель. Она была молода, красива и хорошо сложена. Какое-то время она лежала с широко открытыми глазами, стараясь думать только о том, что завтра ей предстоит делать в кухне. Кухарка уехала к заболевшему сыну, и Агнес Уайт, которая была горничной в доме Бедфордов, должна была заменить ее в этот уик-энд. Но одновременно она думала о своем женихе, который был далеко, и о некоем мужчине, который был близко. Вздохнув еще раз, она прикрыла глаза. Что-то в конце концов должно было случиться, и случиться скоро. Нелегко быть красивой, молодой и долго жить одиноко в таком безлюдье… Агнес сжала губы. Ближайшее будущее должно все расставить по своим местам. Она открыла глаза и, глядя в темноту, начала размышлять. Она должна наконец решиться. Иначе… Нет, другого пути нет. Она знала, что то, о чем она думала все последние дни, должно случиться независимо от того, насколько трудным казалось ей это решение.

Лежа, она вытерла две крупные слезы, выступившие на глазах. Она чувствовала себя очень несчастной, но полной решимости. Недаром в жилах ее семьи вот уже десять поколений течет кровь шотландских горцев. Внезапно она затосковала по маленькой деревушке, где родилась и прожила первые семнадцать лет своей жизни, вот уже три года, как она уехала оттуда. Она снова прикрыла глаза и, стараясь заснуть, стала считать овец. Но те овцы паслись на скалистом, так хорошо ей знакомом, поросшем пучками травы склоне. И сон не приходил.

— Господь, всемогущий и милосердный… — прошептала она. — Из всех девушек я, наверно, самая плохая. Но ты один меня понимаешь. Потому что люди, верно, не поймут…

Роберт Рютт сидел за столом, стоявшим посреди комнаты, с пером в руке, и внимательно читал машинописный текст, сверяясь время от времени с кипой заметок, лежавших справа от него. Он не заметил, что дверь приоткрылась, так как сидел к ней спиной. И ничего не услышал, потому что она была хорошо смазана и открылась совершенно бесшумно. Обнаженная женская рука высунулась из дверной щели и медленно заскользила по стене в сторону выключателя. Пальцы нащупали кнопку, и комната погрузилась в темноту. Рютт вскочил.

— Кто здесь? — невольно спросил он шепотом.

— Тихо… это я…

Женщина закрыла за собой дверь так же бесшумно, как и открыла ее.

— Сильвия! — В его голосе было такое замешательство, что она замерла. — Как ты могла?.. Кто-нибудь мог тебя увидеть! Он… он может войти сюда!

— Он в саду… — прошептала Сильвия Бедфорд. Рютт услышал ее тихие шаги, приближающиеся к нему. Его глаза уже слегка привыкли к темноте. Он видел ее силуэт в светлом халате на темном фоне стены.

— Ты не можешь сейчас здесь оставаться…

— Перестань! — сказала она резко, чуть повышая голос. — Меня никто не видел, когда я входила, и никто не увидит, как я уйду. Я сейчас уйду… Но сначала мне нужно с тобой поговорить…

— Ради Бога… — Роберт подошел и положил руку ей на плечо. И хотя