Жорж Сименон - Мой друг Мегрэ

В группе людей, встречавших «Баклан», комиссар узнал Шарло, который пришел вслед за ним и так же, как он, выполнял, казалось, некий ритуал, сам не очень-то в него веря.

— Ничего новенького, шеф? — поинтересовался Леша, едва ступив на берег. — Если бы вы знали, какая там жара!

— Все прошло хорошо?

Жинетта, конечно, оставалась с ними. Она казалась очень усталой. Во взгляде ее сквозила тревога.

Все трое направились к «Ковчегу», и Мегрэ казалось, что он уже с давних пор ежедневно проходит этот путь.

— Хотите пить, Жинетта?

— Охотно выпила бы аперитив.

Они пили его вместе, на террасе, и Жинетта всякий раз смущалась, когда чувствовала на себе взгляд Мегрэ.

А он задумчиво уставился на нее, как человек, мысли которого далеко.

— Я поднимусь к себе, — сказала она, ставя на стол пустую рюмку.

— Вы позволите мне подняться вместе с вами?

Леша, почуяв что-то новое, пытался отгадать, в чем дело, но не осмеливался задавать комиссару вопросы.

Он остался за столиком, а Мегрэ поднялся по лестнице вслед за Жинеттой.

— Знаете, — сказала она, когда они вошли в комнату, — я ведь действительно хочу переодеться.

— Это меня не стесняет.

Она пыталась пошутить:

— А если стесняет меня? — Однако она тут же сняла шляпу. — Все-таки мне очень тяжело. По-моему, Марселен жил здесь счастливо.

Должно быть, по вечерам в это время Марселей тоже играл в шары на площади в лучах заходящего солнца.

— Все были с ним очень милы. Его здесь любили.

Она поспешно сняла корсет, оставивший глубокие следы на ее молочно-белой коже. Мегрэ, повернувшись к ней спиной, смотрел в окошко.

— Вы помните вопрос, который я вам задал? — спросил он безразличным тоном.

— Вы несколько раз его повторяли. Никогда бы не подумала, что вы можете быть таким резким.

— А я, со своей стороны, никогда бы не подумал, что вы будете пытаться что-то от меня скрыть.

— Разве я от вас что-нибудь скрыла?

— Я вас спрашивал, почему вы приехали сюда, на Поркероль, хотя знали, что тело Марселена уже перевезено в Йер?

— А я вам ответила.

— Вы мне солгали.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Почему вы не сказали мне о телефонном звонке?

— О каком звонке?

— О том, что Марселей звонил вам накануне смерти.

— Я совсем забыла про это.

— И про телеграмму тоже?

Мегрэ, не оборачиваясь, знал, как она реагирует на его слова, и продолжал следить за партией в шары, которая разыгрывалась неподалеку от террасы. Оттуда доносился гул голосов. Слышался звон стаканов.

Он чувствовал себя спокойно, уверенно, да и м-ра Пайка не было рядом.

— О чем вы думаете?

— Я думаю о том, что поступила неправильно, и вы это прекрасно знаете.

— Вы уже оделись?

— Сейчас, только надену платье.

Комиссар направился к двери и приоткрыл ее, желая убедиться, что в коридоре никого нет. Когда он вернулся на середину комнаты, Жинетта стояла перед зеркалом и причесывалась.

— Вы ни с кем не говорили о «Ларуссе»?

— А с кем мне было говорить?

— Не знаю. Например, с господином Эмилем или Шарло.

— Не такая уж я дура, чтобы говорить про это.

— Потому что хотели сделать то, что не удалось Марселену? Знаете, Жинетта, вы ведь очень своекорыстны.

— Это всегда говорят женщинам, которые пытаются обеспечить свое будущее. — В голосе ее вдруг почувствовалась горечь.

— Я думаю, вы скоро выйдете замуж за господина Эмиля?

— При условии, что Жюстина решится умереть и в последний момент не оставит таких распоряжений, которые помешают ее сыну на ком-либо жениться. Только не думайте, что я это сделаю с большой радостью!

— Словом, если бы комбинация Марселена удалась, вы не стали бы выходить замуж?

— Во всяком случае, не за этого зануду.

— Тогда вы бросили бы свое заведение в Ницце?

— Ни минуты не задумываясь, клянусь вам.

— И что бы вы стали делать?

— Уехала бы в деревню. Все равно куда. Разводила бы цыплят и кроликов.

— Что же Марселей сказал вам по телефону?

— Вы снова скажете, что я лгу.

Он пристально посмотрел на нее и уронил:

— Теперь уж нет.

— Ладно! Наконец-то вы стали мне верить! Так вот, он мне сказал, что случайно напал на замечательное дело. Именно так он и выразился. И еще добавил, что на этом деле можно сорвать большой куш, но он еще окончательно не решил.

— Он ни на кого не намекал?

— Нет. Но я не помню, чтобы он когда-нибудь напускал на себя такую таинственность. Ему нужна была справка. Он меня спросил, нет ли у нас в доме «Большого Ларусса». Я ответила, что в нашем доме таких книг не держат. Тогда он стал настаивать, чтобы я пошла в муниципальную библиотеку и посмотрела.

— Что же ему хотелось узнать?

— Ну что ж, была не была! Все равно вы до всего уже дознались, и у меня не осталось никаких шансов.

— Неужели никаких?

— К тому же я в этом деле ничего не поняла. Мне казалось, что если я приеду сюда, то здесь на месте что-нибудь придумаю.

— Кто же умер в тысяча восемьсот девяностом году?

— Значит, вам показали телеграмму? Так он ее не уничтожил?

— На почте, как обычно, сохранилась копия.

— Какой-то Ван-Гог, художник. Я прочитала, что он покончил с собой. Он был очень бедный, а теперь за его полотна дерутся, и стоят они Бог знает сколько. Я думала, уж не отыскал ли Марсель какую-нибудь из его картин.

— А это было не так?

— Думаю, что нет. Когда он мне звонил, он даже не знал, что этот господин умер.

— Что же вы тогда подумали?

— Клянусь вам, я ничего не поняла. Я только подумала, что раз Марсель с помощью этих сведений может загрести деньги, то почему это не могу сделать я. Но это пришло мне в голову, только когда Марселя уже убили.

Ведь для своего удовольствия никого не убивают. У Марселя не было врагов. У него нечего было украсть. Понимаете?

— Вы полагаете, что преступление связано с картиной Ван-Гога? — В голосе Мегрэ не было иронии. Он сидел, глядя в окно и покуривая трубку. — Вы, безусловно, были правы, — добавил он.

— Теперь поздно. Раз вы уж здесь, мне все это ни к чему. А вам все еще нужно, чтобы я оставалась на острове? Учтите, для меня это отдых от работы, а пока вы меня здесь задерживаете, старая хрычовка ничего не может сказать.

— В таком случае оставайтесь.

— Благодарю вас. Вы опять становитесь таким, каким я вас знала в Париже.

Он не дал себе труда ответить ей комплиментом.

— А теперь отдыхайте.

Мегрэ спустился с лестницы, прошел мимо Шарло, который бросил на него насмешливый взгляд, и уселся на террасе рядом с Леша.

Наступило самое сладостное время дня. Весь остров отдыхал, и море вокруг него, и деревья, и скалы, и даже почва под ногами прохожих на площади теперь, когда спала дневная жара, казалось, дышали в ином ритме.

— Узнали что-нибудь новое, шеф?

Мегрэ попросил проходившую мимо Жожо принести ему чего-нибудь выпить.

— Боюсь, что да, — ответил он наконец, вздыхая.

И так как инспектор посмотрел на него с удивлением, продолжал: — Я хочу сказать, что мне, конечно, не придется здесь долго оставаться. А тут так хорошо, не правда ли? Но ведь, с другой стороны, есть еще и мистер Пайк.

Не лучше ли из-за м-ра Пайка и из-за того, что он станет рассказывать в Скотленд-Ярде, быстро и с успехом закончить дело?

— Господин Мегрэ, Париж на проводе.

Видимо, Люка получил информацию из Остенде.

Было воскресенье и настолько воскресное, что от этого чуть ли не тошнило. Полусерьезно-полушутя Мегрэ всегда охотно утверждал, что у него есть способность чуять воскресенье, еще не встав с кровати, даже еще не открыв глаза.

Здесь с колоколами творилось нечто невообразимое.

Однако это были не настоящие церковные колокола, а тонкоголосые, легкие, как те, что бывают в часовнях и монастырях. Вероятно, воздух здесь был чище, плотнее, чем всюду. Было хорошо слышно, как язык колокола ударял по бронзе, извлекая из нее какую-то маленькую ноту, но тут-то и начиналось удивительное.

Первое звено звуков вырисовывалось в бледном и еще свежем небе, расширялось несмело, как кольцо табачного дыма, принимало совершенную форму круга, из которого, словно по волшебству, выходили другие круги, все крупнее, все чище. Звуковые круги уходили за пределы площади, домов, распространялись за гавань и разносились далеко над морем, где покачивались маленькие лодки. Чувствовалось, что звуки летят над холмами и скалами, и они еще не успевали замереть, как язык снова ударял по металлу, и возникали другие звуковые круги; они опять множились, рождая все новые и новые, и их слушали с таким же невинным изумлением, с каким смотрят на фейерверк.

Даже в простом звуке шагов по неровной почве площади было что-то пасхальное, и Мегрэ, бросив взгляд в окно, ожидал увидеть девочек, пришедших к первому причастию и путающихся маленькими ножками в своих длинных вуалях.