Михаил Михеев - Запах «Шипра»

Есть только убежденность.

Но что толку от моей убежденности? Ее не положишь на стол следователю как вещественное доказательство.

Башков может спать спокойно.

Он и спит спокойно. Его не мучают опасения и тревоги, что он будет разоблачен. Он может приглашать женщин, чтобы разделить с ними «тоску мужского одиночества». Может тратить наворованные деньги, за которые пока тоже не несет ответа. А Вали Бессоновой нет…

Только я одна держу в руках тоненькую ниточку, которая может оборваться в любой момент.

Но Валюши нет в живых, и я не хочу уйти отсюда просто так.

Он спокоен только потому, что поверил уже в свою безнаказанность. Уверен, что из квартиры Бессоновой к нему не протянется след.

Он не знает, что осталась одна улика.

Я сама.

Он забыл про эту улику. Я ему напомню про нее…

Я взяла из вазы апельсин и начала его очищать. Вздохнула поглубже, как перед прыжком в воду.

Настоящая дуэль начнется только сейчас.

— А вот и наш кофе! Перед кофе по рюмочке, Евгения Сергеевна!

Он сидел передо мной, опершись локтями о стол, такой нежный и внимательный. Мирный, домашний, пьяненький. Совсем не страшный. Видно было, что никакие тревоги или переживания не беспокоят его сейчас… А может быть… может быть, он и на самом деле не виноват? Может, все мои подозрения — нелепое совпадение случайностей… встреча на лестнице… ключик… Интуиция?…

Я допила свой кофе. На дне фарфоровой чашки остался осадок — кофейная гуща.

Как это раньше ворожили на кофейной гуще?

— Вы меня совсем не слушаете, Евгения Сергеевна. Наверное, уже утомил вас своими разговорами.

— Голова что-то шумит.

— Вам, наверное, скучно со мной?

— Что вы, совсем нет.

Это была правда, уж что-что, а скучно с ним мне не было.

— Я все болтаю и болтаю, а вы молчите, Евгения Сергеевна. Что-то вы задумчивая сегодня. Расстроены чем-то?

— Вспомнилась одна история.

— Вот и расскажите.

— Страшная.

— Люблю страшные истории.

— Боюсь вам настроение испортить.

— Будет вам, Евгения Сергеевна. Я человек с крепкими нервами.

Он взял из вазы апельсин и одним движением большого пальца вспорол его оранжевую кожуру. Я смотрела на его руки. Мне было трудно смотреть ему в лицо.

— Подруга у меня была. Милая, хорошая девушка. Тоже работала в торговой сети. Вот только недавно мы поминали ее. Она работала кладовщиком на Главном складе Торга. У Аллаховой. Слыхали, может быть?

Его пальцы замедлили движение.

— Аллахова, говорите?… Что-то слыхал, кажется. Знаете, не работаю там давно, забывается как-то.

— Вот у нее и работала моя подруга. Жила она в однокомнатной квартире по улице Гоголя. Собралась выйти замуж. А тут однажды не вышла на работу. Начали ее искать, стучаться к ней в квартиру. Потом взломали дверь…

— Знаю, — даже обрадовался он. — Читал в «Вечерке». Отравилась газом. Так она была ваша подруга?

— Была.

— Печальная история. Что поделать, Евгения Сергеевна. Такие несчастные случаи у нас еще встречаются…

Он отделил одну дольку апельсина и начал очищать ее от волокон.

— Мне кажется, это был не несчастный случай, — сказала я.

— А что же?

— Это было убийство.

Он уже очистил дольку апельсина и хотел отправить ее в рот, но положил на скатерть. Это могло быть простым непроизвольным движением заинтересованного слушателя. Ничего не скажу — нервы у него на самом деле были крепкие.

Я подняла на него глаза.

Я постаралась, чтобы в них не было даже намека на угрозу. Мне, кажется, это удалось. А может быть, и нет. Но он встретил мой взгляд спокойно. Правда, он уже не улыбался. Но улыбаться и на самом деле было нечему.

И тем не менее какое-то внутреннее ощущение говорило мне, что я попала в цель.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

— Сама не знаю — почему. Дело в том, что это я привела ее домой с вечеринки у Аллаховой. Пьяную.

— Вы?

Голос его прозвучал чересчур громко, и вопросительная интонация показалась слишком резкой. Хотя опять же это могло мне почудиться. Рука моя лежала на столе, наручные часы показывали половину одиннадцатого. В одиннадцать должно приехать такси… Пока не нужно ускорять события.

Я спокойно пожала плечами:

— Мы вместе были на вечере, и я пошла ее проводить. А чему вы так удивились?

— Я?… Что вы, просто спросил. Продолжайте, продолжайте.

— Когда я укладывала ее спать, она все жаловалась мне… говорила, что кого-то боится. Ей не хотелось оставаться одной, она просила меня ночевать у нее. Надо было мне остаться, тогда ничего бы, может, и не было. Но я ушла. А на лестнице было темно, очень темно, и я вдруг натолкнулась на мужчину. Он поднимался наверх.

— Ну и что?

— Как «ну и что»? Вот он зашел к Бессоновой, она была пьяная, ничего не слышала, а он открыл газ и ушел.

— Зачем он это мог сделать?

— Ну… мало ли зачем.

— Он мог к этой… Бессоновой и не заходить. Шел по своим делам.

— Он ни у кого не был. И никто его там не ждал.

— Откуда вы это знаете?

— Следователь сказал.

— Вы были у следователя?

— Конечно. Ведь я оказалась последней, кто видел Бессонову живой. Мне целый час пришлось рассказывать следователю, что и к чему. Он очень заинтересовался этим мужчиной.

Башков давно уже оставил апельсин. Руки его лежали на столе. Пальцы были большие и сильные. Я чуть выпрямилась на стуле. Нет! Он не рискнет. Он вначале выслушает все до конца. И даже, выслушав все, не проявит себя больше ничем. Слишком неожиданно нависла над ним беда, и в душе его еще не накопились сомнения и тревоги: а не оставил ли он за собой каких-то улик?…

Я не знала, что делать. Взяла свой апельсин и начала отдирать от него остро пахнущую маслянистую кожицу.

— Вижу, что заинтересовала вас своей историей?

— Да, занятный детектив.

Руки его пришли в движение, он взял очищенную дольку, пожевал, причмокнул, Да, нервы у него были хоть куда!…

— А вы, — он сунул в рот вторую дольку, — а вы, значит, так и не разглядели того мужчину?

— На лестнице было темно…

Я старательно отдирала кожицу от апельсина. В комнате повисла тревожная тишина. Внезапно она наполнилась нарастающим гулом, над городом шел на посадку тяжелый рейсовый самолет. Он шел низко, в окнах даже задребезжали стекла. Потом все стихло.

И тут резко брякнул дверной звонок. Башков вздрогнул.

Ага, значит, он тоже может пугаться…

— Это за мной, — сказала я.

— За вами?

— Я заказала на ваш адрес такси. Не хотелось одной идти пешком. Это, наверное, шофер. Он вовремя приехал, мне пора домой. Откройте ему, пожалуйста.

Башков молча вышел в прихожую.

Я сунула в портфельчик «Фотографию»— я же приезжала за ней. Шофер — мужчина лет сорока — стоял в дверях и хмуро поглядывал то на меня, то на хозяина.

— Кто заказывал?

— Я заказывала. Сейчас иду.

Шофер отступил за порог, Башков прикрыл за ним дверь и снял с вешалки мой плащ. Я без колебаний повернулась к нему спиной. Он опять чуть задержал руки на моих плечах, потом деликатно поцеловал меня за ухом. Я промолчала.

— Мы еще увидимся с вами, Евгения Сергеевна?

— Конечно! Должна же я рассчитаться с вами за журналы.

Я выскользнула на площадку. Он вышел следом. Я махнула на прощание рукой и побежала вниз. На лестнице было пусто, тускло светили на площадках запыленные лампочки. Уже на площадке первого этажа я услыхала, как глухо щелкнул вверху кассовый замок…

Петра Иваныча дома не оказалось. В кухне еще держался запах кофе. Моя чашка была накрыта блюдцем, на котором лежал символический соленый огурец. В рюмке с водой стояла веточка облепихи, густо покрытая оранжевыми ягодами.

Я сразу догадалась, кто был у нас.

Под чашкой лежала записка: «Уехал с Максимом в Ордынку. Вернусь завтра».

Я съела соленый огурец, запила его холодным кофе.

Долго еще сидела на кухне, обкусывая с веточки терпкие кислые ягоды.

Я не знала, что мне делать дальше.

Ясно пока было одно. Я затеяла рискованную дуэль с человеком, нервы у которого оказались крепче, чем я предполагала.

Утром меня разбудил телефонный звонок.

Я спросонья добралась до аппарата, взяла трубку, но сколько ни кричала в нее: «Да, да, я слушаю!»— телефон молчал.

При дневном свете все мои вчерашние подвиги показались дешевой авантюрой. За такую самодеятельность мне могло крепко влететь от полковника Приходько.

Позавтракав, я вошла в комнату Петра Иваныча, взяла старую «Смену», начала решать в уме задачу— двухходовку… и незаметно для себя уснула. Удивительным свойством обладало это старое кресло…