Агата Кристи - Занавес. Последнее дело Пуаро

Я понимал, о чем он говорит. Язвительные замечания Пуаро относительно «игры по правилам» были мне хорошо известны. Я только удивлялся, почему сам Пуаро никогда не прибегал к биноклю! Он бы воспользовался биноклем, если бы додумался до этого.

– Он не станет злоупотреблять вашим доверием, – уговаривал я Нортона. – И вам не обязательно следовать его советам, если они вам не понравятся.

– Это верно, – согласился Нортон, и чело его прояснилось. – Знаете, Гастингс, пожалуй, так я и поступлю.

Я был изумлен реакцией Пуаро на мою информацию.

– Что вы сказали, Гастингс?

Он уронил кусочек тоста, который как раз подносил к губам. И весь подался вперед.

– Расскажите мне во всех подробностях. Быстро!

Я повторил свой рассказ.

– В тот день он увидел что-то в бинокль, – задумчиво повторил Пуаро. – Что-то, о чем он не хочет вам рассказывать. – Он схватил меня за руку. – Он никому больше про это не говорил?

– Думаю, нет. Да, я в этом уверен.

– Будьте очень осторожны, Гастингс. Очень важно, чтобы он никому не рассказывал, – он даже не должен намекать. Это было бы опасно.

– Опасно?

– Очень опасно. – Лицо Пуаро было серьезным. – Договоритесь с ним, mon ami, чтобы сегодня вечером он поднялся ко мне. Просто обычный дружеский визит, вы понимаете. Пусть никто не заподозрит, что имеется особая причина для его визита. И будьте осторожны, Гастингс, очень, очень осторожны. Кто еще, вы говорите, был тогда с вами?

– Элизабет Коул.

– Она заметила что-нибудь необычное в его поведении?

Я попытался вспомнить.

– Не знаю. Возможно, заметила. Мне спросить у нее…

– Ни в коем случае, Гастингс, ни с кем ни слова об этом.

Я передал Нортону слова Пуаро.

– Конечно, я к нему зайду. Мне бы хотелось. Но знаете, Гастингс, я сожалею, что упомянул об этом деле даже вам.

– Между прочим, – сказал я, – вы больше никому ничего не говорили об этом, не так ли?

– Нет… по крайней мере… нет, разумеется, нет.

– Вы совершенно уверены?

– Да, да, я ничего не говорил.

– Ну и не говорите. Пока не увидитесь с Пуаро.

Я заметил, что, отвечая в первый раз на мой вопрос, он замялся. Однако второй раз ответил очень твердо. Впоследствии я еще вспомню это легкое замешательство.

Я снова поднялся на поросший травой холмик, где мы были в тот день. Там уже был кто-то. Элизабет Коул. Она повернула голову, услышав мои шаги.

– У вас очень взволнованный вид, капитан Гастингс, – сказала она. – Что-нибудь случилось?

Я попытался взять себя в руки.

– Нет, нет, ничего. Я просто запыхался от быстрой ходьбы. – И добавил будничным тоном: – Будет дождь.

Она взглянула на небо.

– Да, наверно.

Мы немного помолчали. В этой женщине было что-то очень милое. С тех пор как она рассказала, кто она такая, и я узнал о трагедии, погубившей ее жизнь, я проникся к ней симпатией. Двух людей, которые страдали, многое связывает. Однако, как мне казалось, к ней пришла вторая весна. Я сказал под влиянием порыва:

– Я больше чем взволнован сегодня, я подавлен. У меня плохие новости о моем дорогом старом друге.

– О мсье Пуаро?

Ее сочувственный интерес заставил меня облегчить душу.

Когда я закончил, мисс Коул мягко произнесла:

– Я понимаю. Итак, конец может наступить в любой момент?

Я лишь кивнул, не в силах говорить.

Через пару минут я вымолвил:

– Когда его не станет, я останусь в мире совсем один.

– О нет, у вас есть Джудит – и остальные дети.

– Они разбросаны по миру, а Джудит – ну что ж, у нее есть ее работа, и я ей не нужен.

– Мне кажется, детям не нужны их родители, пока они не попадут в какую-нибудь беду. Я бы приняла это как непреложный закон. Я гораздо более одинока, чем вы. Две мои сестры далеко – одна в Америке, другая в Италии.

– Моя дорогая! – воскликнул я. – Ваша жизнь только начинается.

– В тридцать пять?

– Что такое тридцать пять? Хотел бы я, чтобы мне было тридцать пять. – И добавил не без умысла: – Я не совсем слеп, знаете ли.

Она вопросительно взглянула на меня, потом покраснела.

– Неужели вы подумали… О! Стивен Нортон и я всего лишь друзья. У нас много общего…

– Тем лучше.

– Он… он просто ужасно добрый.

– О, моя дорогая, – возразил я, – не верьте, что это лишь доброта. Мы, мужчины, не так устроены.

Но Элизабет Коул неожиданно побелела как полотно. Она тихо, с усилием заговорила:

– Вы жестоки… слепы! Как я могу помыслить о… о браке? Ведь моя сестра – убийца… или сумасшедшая. Не знаю, что хуже.

– Пусть это вас не мучает, – веско произнес я. – Помните, это может оказаться неправдой.

– Что вы хотите сказать? Это правда.

– Разве вы не помните, как сказали мне однажды: «Это не Мэгги»?

Мисс Коул судорожно вздохнула:

– Я так чувствую.

– То, что чувствуешь, часто оказывается верным.

Она пристально посмотрела на меня:

– Что вы имеете в виду?

– Ваша сестра не убивала вашего отца.

Мисс Коул поднесла руку ко рту. Глаза, широко раскрытые и испуганные, впились в мое лицо.

– Вы с ума сошли! Кто вам это сказал?

– Не важно. Это правда. Когда-нибудь я вам это докажу.

Возле дома я столкнулся с Бойдом Каррингтоном.

– Это мой последний вечер здесь, – сказал он. – Завтра я переезжаю.

– В Нэттон?

– Да.

– Наверно, это очень волнующее событие для вас.

– Да? Полагаю, что так. – Он вздохнул. – Во всяком случае, Гастингс, должен вам сказать, что рад буду отсюда уехать.

– Конечно, еда тут неважная и обслуживание посредственное.

– Я имел в виду не это. В конце концов, тут дешево, и нельзя многого ожидать от подобных пансионов. Нет, Гастингс, я имею в виду совсем другое. Мне не нравится этот дом – он оказывает какое-то пагубное воздействие. Тут что-то происходит.

– Определенно.

– Не знаю, что это такое. Возможно, дом, в котором однажды произошло убийство, уже никогда не бывает прежним… Нет, мне тут не нравится. Сначала этот несчастный случай с миссис Латтрелл – чертовское невезение. А потом бедная маленькая Барбара. – Он остановился. – Она вовсе не собиралась расставаться с жизнью – это я вам говорю.

Я нерешительно возразил:

– Ну что же, не думаю, что мог бы со всей определенностью сказать…

Бойд Каррингтон меня перебил:

– А я могу. Черт побери, я провел с ней большую часть дня накануне. Она была в хорошем настроении, радовалась нашей прогулке. Единственное, что ее огорчало, – не слишком ли увлекается Джон своими экспериментами и не станет ли пробовать свои растворы на себе. Вы знаете, что я думаю, Гастингс?

– Нет.

– Это он в ответе за смерть Барбары. Изводил ее, я полагаю. Она всегда была веселой, когда оставалась со мной. Он дал ей понять, что она мешает его драгоценной карьере (я бы ему показал карьеру!), и это ее доконало. Он чертовски бездушный, этот парень, даже бровью не повел. Совершенно хладнокровно объявил мне, что отправляется в Африку. Вы знаете, Гастингс, меня бы не удивило, если бы это он убил ее.

– Вы так не думаете, – резко ответил я.

– Нет-нет, не думаю. Правда, главным образом потому, что уж если бы он убил ее, то сделал бы это иначе. Ведь все знали, что он работает над этим физостигмином, поэтому Франклин не стал бы его применять для убийства. Но тем не менее, Гастингс, не я один думаю, что он подозрителен. Мне намекнул один человек, который должен знать.

– Кто же это? – с опаской поинтересовался я.

Бойд Каррингтон понизил голос:

– Сестра Крейвен.

– Что? – Я был крайне удивлен.

– Тише! Не кричите. Да, сестра Крейвен подала мне эту идею. Знаете, она смышленая девушка, очень неплохо соображает. Она не любит Франклина – и никогда не любила.

Это меня удивило. По-моему, сестра Крейвен недолюбливала свою пациентку. И тут мне вдруг пришла мысль, что сестра Крейвен, должно быть, хорошо осведомлена о семейных делах Франклинов.

– Сегодня она здесь ночует, – сказал Бойд Каррингтон.

– Как? – Это показалось мне весьма странным – ведь сестра Крейвен уехала сразу же после похорон.

– Всего одна ночь на чемоданах, – пояснил Бойд Каррингтон.

– Понятно.

Меня смутно обеспокоило возвращение сестры Крейвен, однако я бы не смог сказать почему. Интересно, почему она вернулась? Она не любит Франклина, сказал Бойд Каррингтон…

Стараясь успокоить самого себя, я вдруг с жаром заговорил:

– У нее нет никакого права намекать относительно Франклина. В конце концов, это благодаря ее показаниям было решено, что имело место самоубийство. Да еще то, что Пуаро видел, как миссис Франклин выходила из лаборатории с пузырьком в руках.

Бойд Каррингтон вспылил:

– При чем здесь пузырек? У женщин всегда в руках какие-нибудь пузырьки и бутылочки – с духами, лаком для ногтей, шампунем. Ваша собственная девица бегала в тот вечер с пузырьком в руках, но это же не означает, что она подумывала о самоубийстве, не так ли? Чепуха!