Артур Конан Дойл - Происшествие на вилле «Три конька»

Когда на следующее утро я нашел своего друга в кабинете, вид Холмса свидетельствовал, что наши дела не столь уж плохи. Но тем не менее нас ожидал неприятный сюрприз в виде телеграммы следующего содержания:

«Приезжайте немедленно. Ночью ограблен дом клиентки. Полиция приступила расследованию. Сатро».

Холмс присвистнул.

— Действие достигло кульминации, и притом гораздо скорее, чем я ожидал. За происшедшим ощущается мощная движущая сила, Уотсон. И это неудивительно, учитывая сведения, полученные от Пайка. Я допустил оплошность, не попросив вас, доктор, подежурить ночью на вилле. Юрист явно не оправдал надежд. Ну да ничего не остается, как вновь отправиться в Харроу Уайлд!

Сразу бросалось в глаза, что на сей раз «Три конька» заметно отличались от образцового дома, каким он был вчера. Перед воротами толпились зеваки: Двое полицейских осматривали окна и клумбы, засаженные геранью. Внутри нас встретил седовласый пожилой мужчина, представившийся адвокатом Сатро. Здесь же суетился румяный инспектор, который поприветствовал Холмса, как старинного приятеля.

— Думаю, мистер Холмс, данное дело не для вас! Самое обычное бесхитростное ограбление. Его вполне способна раскрыть и старомодная полиция. Крупные специалисты тут не требуются.

— Убежден, что расследование находится в надежных руках,

— ответил знаменитый сыщик. — Значит, простая кража со взломом, вы говорите?

— Именно! Мы прекрасно осведомлены, чья это работа и где найти преступников. Это совершила банда Барни Стокдейла. В ней состоит негр. Их видели поблизости.

— Великолепно! А что похищено?

— Добыча налетчиков, кажется, оказалась невелика. Миссис Мейберли усыпили, а дом… Кстати, вот и сама хозяйка.

В комнату вошла наша вчерашняя знакомая, опиравшаяся на руку девушки-служанки.

— Вы дали мне правильный совет, мистер Холмс, — произнесла миссис Мейберли с горькой усмешкой. — Но, к сожалению, я ему не последовала. Не хотела беспокоить мистера Сатро. Вот и оказалась совершенно беззащитной.

— Мне сообщили о случившемся сегодня утром, — пояснил адвокат.

— Мистер Холмс рекомендовал пригласить в дом кого-нибудь из друзей. Я пренебрегла его опытом и поплатилась за это.

— У вас крайне болезненный вид, — начал Холмс. — Сможете рассказать о происшедшем?

— Все уже записано здесь, — вмешался инспектор и похлопал по объемистой записной книжке.

— И тем не менее, если мадам не слишком устала…

— Поверьте, мне почти нечего сообщить. Не сомневаюсь, что злодейка Сьюзен помогла грабителям проникнуть в дом. Они знали расположение комнат как свои пять пальцев. На мгновение я ощутила мокрый лоскут, закрывший мне лицо. Не представляю, сколько лежала без чувств.

— Что они забрали?

— Едва ли исчезло что-то ценное. Я уверена, в сундуках моего сына подобного не было и в помине.

— Неужели бандиты не оставили следов?

— Лишь один листок… Бумажка валялась на полу. Она вся исписана рукой Дугласа.

— Нам от нее мало толку, — подвел итог инспектор. — Вот если бы там оказался почерк преступника…

— Несомненно, — вмешался Холмс. — Непоколебимый здравый смысл! Но все же любопытно взглянуть.

Инспектор достал из записной книжки свернутый лист.

— Никогда не прохожу мимо улик, даже столь ничтожных, — несколько напыщенно произнес он. — Советую и вам поступать так, мистер Холмс. Меня научил этому двадцатипятилетний опыт. Всегда есть шанс обнаружить отпечатки пальцев или еще что-нибудь.

Холмс принялся осматривать бумагу.

— Каково ваше мнение, инспектор?

— По-моему, эта история напоминает окончание странного романа.

— Да, это вполне может оказаться необычным финалом, — тихо промолвил Холмс. — Вы заметили номер в верхней части страницы? Двести сорок пять! А где остальные двести сорок четыре?

— Полагаю, их унесли грабители. Что и говорить — ценный трофей. Забираться в дом с намерением украсть подобную рукопись

— по крайней мере, нелепо.

— А это не наводит вас ни на какие мысли?

— Полагаю, в спешке грабители просто схватили первое, что попало под руки. Все указывает на это. Пусть теперь радуются своей добыче. Видимо, не найдя ничего ценного на нижнем этаже, они решили попытать счастья наверху. Такова моя версия. А как считаете вы, мистер Холмс?

— Тут необходимо хорошенько поразмыслить. Уотсон, подойдите сюда, к окну.

Когда я встал рядом с Холмсом, тот прочел вслух написанное на обрывке листа. Первая фраза начиналась следующим образом:

«… по лицу текла кровь из ран от порезов и ударов. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, как обливалось кровью его сердце при виде прекрасного лица, ради которого он готов был пожертвовать даже жизнью. Женщина засмеялась. Да, можно было поклясться чем угодно, что она именно смеялась, как безжалостный демон, в тот момент, когда он взглянул на нее. Мгновенно любовь умерла, и родилась ненависть. Ведь мужчина должен жить ради чего-то. Если не ради вашей взаимности, мадам, то уж наверняка ради моей мести, несущей вам погибель».

— Странное обращение с грамматическими формами, — с усмешкой сказал Холмс, возвращая бумагу инспектору. — Заметили, как «его» вдруг сменилось на «мое»? Автор настолько увлекся, что в критический момент поставил себя на место героя.

— Эта писанина кажется до ужаса бездарной, — сказал инспектор, кладя листок в записную книжку. — Как?! Вы уже уходите, мистер Холмс?

— Полагаю, что мне здесь больше нечего делать, поскольку дело расследуется столь компетентно. Кстати, миссис Мейберли, помнится, вы упоминали о желании попутешествовать?

— Давно мечтаю об этом, мистер Холмс.

— А куда бы вы хотели отправиться? Каир, Мадейра, Ривьера?

— О, будь у меня достаточно средств, я совершила бы кругосветное путешествие.

— Вот как! Значит, вокруг света… Ну что ж, до свидания. Не исключена возможность, что я черкну вам пару строк вечером.

Проходя мимо окна, я заметил, как инспектор усмехнулся и покачал головой. Ухмылка его словно говорила: «У ловких малых всегда есть свои заскоки».

Когда мы вновь окунулись в шум города, Холмс произнес:

— Теперь наше приключение подходит к последнему этапу, Уотсон. Думаю, следует, не откладывая, довести расследование до конца.

Мы сели в кэб и поспешили в направлении Гросвенор-скуэр. Холмс погрузился в глубокое раздумье, затем, словно внезапно очнувшись, промолвил:

— Уотсон, надеюсь, теперь вам все ясно?

— Не сказал бы. Я понял лишь то, что мы намерены навестить леди, стоящую за происшествием в Харроу.

— Именно! Но разве имя Айседоры Кляйн ни о чем не говорит вам? Известная светская красавица. Тут едва ли кто мог с ней сравниться. Чистокровная испанка, прямая наследница властных конкистадоров. Ее предки правили в Пернамбуко. Вышла замуж за пожилого сахарного короля из Германии — Кляйна — и вскоре оказалась самой богатой и привлекательной вдовой на свете. Настала пора развлечений. У нее было множество поклонников. В их числе оказался и Дуглас Мейберли — один из наиболее примечательных мужчин Лондона. По всей вероятности, у него это было серьезно. Не пустой светский кавалер, а человек сильный и гордый, он отдался чувству целиком и требовал того же взамен. А Айседора Кляйн представляла собой истинную героиню старинного романа — безжалостную красавицу.

— Значит, герой нашего повествования — он сам?

— О, наконец-то вы начали понимать. Я слышал, Айседора собирается замуж за молодого графа Ломонда. Тот годится ей почти в сыновья. Мать его светлости способна закрыть глаза на разницу в возрасте, но уж не на публичный скандал. Поэтому возникла необходимость… Да вот мы уже и прибыли.

Дом выглядел одним из наиболее изысканных в Уэст-Энде. Лакей, словно некий механизм, принял наши визитные карточки и скоро вернулся сообщить, что леди нет дома.

— Мы ее подождем, — бодро ответил Холмс.

Отлаженный механизм не выдержал.

— Нет дома — означает: нет для вас, — произнес он.

— Отлично! — сказал мой друг. — Следовательно, нам не придется тратить время на ожидание. Будьте любезны передать хозяйке эту записку.

Он черкнул несколько слов на листке из своего блокнота, свернул и отдал слуге.

— Что вы написали, Холмс? — поинтересовался я.

— Единственную фразу: «Неужели вы предпочитаете полицию?» Думаю, это поможет нам пройти в дом.

Так и случилось. Минуту спустя мы были уже в гостиной, напоминающей сказку «Тысячи и одной ночи», — огромной и великолепной. Немногочисленные розоватые светильники оставляли комнату в полумраке. Чувствовалось, что леди Кляйн уже достигла той поры жизни, когда даже самая надменная красота начинает отдавать предпочтение умеренному освещению.

С небольшого дивана поднялась высокая величественная женщина с прекрасной фигурой и милым неподвижным лицом. Удивительные глаза испанки глядели на нас, словно хотели испепелить.