Ноэль Рандон - Черная пелерина

Через некоторое время Дюверне и Лепер выразили желание возвратиться домой. Они еще раз поблагодарили Дюмоленов и попрощались с откровенной сентиментальностью. Фруассар сообщил, что ему тоже время исчезать, он принес свои пожелания, выражая их в виде довольно банальных комплиментов.

— Останьтесь у нас. Мы ничего еще не вспомнили о поре нашей молодости, — сказала Гортензия, глядя в глаза Фруассару. Дюмолен поддержал просьбу жены, когда Фруассар обратился к нему. Фруассар колебался некоторое время и наконец согласился. И в самом деле, сказал он, есть еще несколько важных дел в Канн, но встреча со старыми друзьями превыше всего.

Мадам Дюмолен приказала Анни приготовить для гостя две комнаты на первом этаже. Садовник Мейер принес из автомобиля чемоданчик Маккинсли, а Фруассар вынужден был воспользоваться туалетными принадлежностями и пижамой хозяина дома, поскольку он не собирался, как сообщил, оставаться более одного дня в Канн и поэтому оставил свои вещи в отеле в Ницце.

Дюмолен, проводив гостей в их комнаты, направился в свой рабочий кабинет. Он писал ежедневно допоздна.

Рабочий кабинет Дюмолена составляли в основном книги. Они тесно стояли на полках: уголовные кодексы, судебные разбирательства, заметки о политике, истории процессов, этнографические исследования образовали библиотеку, из которой писатель черпал свои знания.

Оказавшись в кабинете, Дюмолен вздохнул с явным облегчением. Он уселся за столом и с минуту не двигался, подперев голову руками.

Фруассар! Фруассар напомнил ему давние годы, начало карьеры писателя, утомительное пробивание на книжный рынок. И зависть, большую зависть в отношении Гортензии, которую любил тогда горячей юношеской любовью. Фруассар, любимец салонов Парижа, признанный повеса и любовник Гортензии. Относительно этого он не имел никаких иллюзий. Гортензия с ума сходила от этого молодого денди, источниками существования которого никто не интересовался. И сейчас, в день их двадцатипятилетнего юбилея появляется этот самый Фруассар. С удовлетворением подумал Дюмолен о его дешевом костюме, несвежей сорочке и седых висках. Также и о жалких остатках прошлого блеска героя Парижа. Нет, теперь он уже не любил Гортензию, как раньше, и не опасался, что Фруассар опять соблазнит его жену. И поэтому охотно согласился, чтобы Фруассар остался у них на несколько дней. Во взгляде Фруассара он заметил в долю секунды неуверенность, когда Гортензия предложила остаться. Бедный человек. Пусть остается. Пускай посмотрит, как они живут, пускай в свою очередь испытает зависть. Нет, он не боится за Гортензию, она знает, что такое благосостояние, постоянное, удобное, и не решится отказаться от достаточно стабильного положения. Фруассар же теперь может только медленно переживать свое поражение.

Дюмолен улыбнулся сам себе. Фруассар в его пижаме и пользующийся его безопасной бритвой. Это доставляет удовольствие, даже если человек уже не испытывает зависимость от женщины.

В этот момент он услышал громкий стук в дверь. Дюмолен поднял голову. В кабинет вошла взволнованная Гортензия.

— Что случилось? — спросил он, видя ее нервное состояние.

— Ах, Шарль, — вспыхнула она, — пропала брошь. Я обыскала весь дом. И ее нигде нет.

Сестра комиссара Лепера, мадам Сильвия, поставила на снежно-белую скатерть еще один чайник и позвала слабым голосом:

— Гюстав, Селестина! Чай!

На самом же деле это был крепкий, сваренный с добавлением ванили кофе, и молоко в отдельном сосуде, но мадам Сильвия по причинам, известным только ей, привыкла называть первый завтрак чаем. Сама же она в эту пору дня пила липовый цвет.

Призыв остался без ответа, в результате чего мадам Сильвия высунулась в окно и крикнула погромче:

— Селестина, чай.

Селестина сидела во дворе на зеленой скамейке и прутиком дразнила толстого песика, не реагируя на слова тетки.

— Селестина! — крикнула по-настоящему громко мадам Лепер. — Ради Бога, Селестина, оставь этого пса в покое и иди к столу.

Селестина отложила прутик, взяла щенка на руки и пошла в сторону дома. За столом она усадила пса на колени, налила в блюдечко немного молока и попробовала заставить этот подвижный шарик поесть.

— Ах, моя бедная голова, — пожаловалась мадам Сильвия.

Как раз в этот момент в столовую вошел комиссар Лепер.

— Как себя чувствуешь, Сильвия, как твоя мигрень? Дюмолены были разочарованы тем, что ты не смогла присутствовать на вчерашнем торжестве. Добрый день, Селестина, что это за отвратительная собачка?

— Гастон, — ответила Селестина. — Ему восемь недель. — Мадемуазель Лепер пришла в голову мысль, что Гастона надо покормить из ложечки. — Это Мишель мне его дала. Их четыре родилось, и каждый щенок совершенно отличается от других. Этот самый красивый, поэтому Мишель оставила его для меня.

— Не думаю, что Гастон — подходящая кличка для собаки, — засомневалась мадам Сильвия.

— Гастон, Гастончик, не выплевывай пирожное. Будь хорошей собачкой. Тетя, вы могли бы дать ему немножко липового цвета?

Комиссар глядел на дочь с умилением. Она все-таки совсем еще ребенок.

— У меня второй день лопается от боли голова, — вздохнула мадам Лепер. — Ужасная жара с утра. Сегодня наверняка будет буря.

Комиссар неожиданно снял пиджак из чесучи, подлил себе кофе и потянулся за одной из нескольких газет, лежащих рядом с его прибором. На некоторое время установилось молчание. Запутавшаяся в муслиновой занавеске муха громко жужжала.

— Это мушка, — объясняла Гастону Селестина.

Комиссар откашлялся и громко прочел вслух:

— «Известный и высокооплачиваемый автор остросюжетных произведений Шарль Дюмолен пожертвовал значительную сумму на строительство памятника в честь жертв последней войны. Памятник будет установлен на рынке в От-Мюрей». Вот, пожалуйста. Дюмолен — это настоящий магнат, Сильвия. Да, да. Человек растет из года в год. Американцы гоняются за ним по всей Франции, чтобы дать ему деньги, жене он вчера подарил платиновую брошь, усеянную бриллиантами. Памятник вот ставит в От-Мюрей… Теперь уж точно Дюверне будет мэром. Миллион даст он на памятник, как ты думаешь, Сильвия?

— А может, и полтора, — размечталась мадам Лепер.

— Или два, — неожиданно перебил ее Лепер.

— Ну да, — разозлилась мадам Лепер. — Ты, Постав, всегда витаешь в облаках. Два миллиона. Два миллиона на памятник! Еще чего. Если бы только он сошел с ума. Он даст двести тысяч, и ему еще руку за это поцелуют.

В холле зазвонил телефон. Мадам Сильвия, невзирая на головную боль, вскочила со стула. Через минуту она сообщила:

— Гюстав, это мсье Дюмолен, тебя.

Разговор продолжался несколько минут. Комиссар возвратился в столовую скорее вприпрыжку, чем шагом; это было характерным признаком того, что он взволнован.

— Что случилось? — спросила мадам Лепер. Комиссар подождал мгновенье, потом сообщил официальным тоном:

— У Дюмоленов пропала бриллиантовая брошь. Та самая, которую он вчера подарил жене. Вечером, перед тем, как идти спать, мадам Гортензия, сняв шаль, обнаружила, что брошки нет на платье. Они обыскали жилище и двор — словно в воду канула. — Комиссар с шумом вздохнул и продолжал, но уже неофициально. — Надо же. Шесть бриллиантов, по два карата каждый. Капитальная история. Я туда пойду сейчас. Если позвонит сержант Панье, скажешь ему, Сильвия, что я пошел в город по службе. Только, прошу тебя, никаких подробностей. Коротко, сжато — ушел и все. Я сам все улажу. Надо идти, но прежде попьем кофейку! — Комиссар, стоя, в третий раз наполнил чашку и одним духом выпил содержимое. — Уфф, жарища… — он вытер лоб платочком. — Такая потеря. С бедным этого не могло случиться.

— У бедного нет таких ценностей, — рассудительно заметила мадам Сильвия. — Селестина! — крикнула она вдруг. — Я тебя умоляю, не целуй собаку!

Селестина вздрогнула, словно пойманная на горячем. Она подняла голову, ее небольшие голубые глаза смотрели на мадам Сильвию совершенно рассеянно.

Мадам Гортензия ждала комиссара на террасе. Она была совсем спокойна — Лепер даже удивился. Он сразу вспомнил мадам Бейяк, которая падала в обморок, рвала на себе волосы и у которой любимой темой для разговора вот уже на протяжении трех лет было исчезновение нескольких вещей из ее гардероба.

«Таковы люди!» — удовлетворенно подумал комиссар Лепер, когда мадам Гортензия в элегантном утреннем платье, благоухающая и улыбающаяся, пригласила его в свою комнату изящным жестом.

Сразу же появился и Дюмолен в светлых шортах, привычно выбритый, он сказал от порога:

— Увидел вас, мсье комиссар, и вот я здесь… Я предложил Маккинсли партию в теннис, но он предпочитает раннее купание в море. Фруассар еще спит. Луиза закрылась на ключ и после вчерашних впечатлений наверняка пишет трактат о смерти. Я никак не найду партнера. Может быть, выпьете чего-нибудь освежающего комиссар?