Эллери Квин - Последнее дело Друри Лейна

Взгляд Пейшнс стал мечтательным.

— Великолепное дело!

— Да, для психиатра, — проворчал ее отец. — Если бы не эта тысяча...

— И сам он — просто изумителен! Представить не могла, чтобы взрослый нормальный человек — а он, безусловно, не маньяк, папа! — мог бы нарядиться как персонаж сказки... Полагаю, на тебя произвела должное впечатление его борода? — внезапно спросила Пейшнс.

— Борода! Она больше похожа на крашеную мочалку!

— Напротив, она истинное произведение искусства. Эти завитки!.. Во всем этом явно есть нечто странное, — пробормотала Пейшнс. — Я могу понять человека, который ощущает необходимость замаскироваться...

— Значит, ты тоже поняла, что это маскировка, — мрачно сказал инспектор. — Хотя самая странная, какую я когда-либо видел.

— Безусловно, папа. Борода, очки, одежда — все имело цель скрыть подлинную внешность. Но почему борода разноцветная?

— Потому что он псих! Сине-зеленая борода...

— Возможно, он таким образом намеревался что-то сообщить... — Пейшнс вздохнула. — Нет, это нелепо. Без камуфляжа он был бы высоким худым мужчиной, вероятно, средних лет, с резкими чертами лица и гнусавым голосом...

— Голос он тоже изменил, — пробормотал инспектор. — Но ты права — в голосе ощущалось нечто гнусавое. Хотя он не янки с Востока, Пэтти. Это не та гнусавость.

— Конечно нет, папа. Он англичанин.

Инспектор хлопнул себя по бедру:

— Клянусь Богом, Пэтти, ты попала в точку!

— Этого он не мог скрыть. — Пейшнс нахмурилась. — Некоторые его выражения были чисто британскими. Акцент скорее оксфордский, чем кембриджский[3]. К тому же он споткнулся на твоем синониме слова «доллар», хотя это могло быть намеренным... — Она пожала плечами. — Не думаю, что можно сомневаться в его образованности. В нем есть что-то профессорское — тебе не кажется?

— Мне кажется, что в нем есть что-то психованное. — Тамм сунул в рот сигару и посмотрел на дочь. — Но меня беспокоит одно его требование. Если он не позвонит двадцатого числа и нам придется вскрывать конверт, мы должны обратиться ради этой процедуры к старому Друри. Почему?

— Да, почему? — повторила Пейшнс. — Я бы сказала, это самая странная черта его визита.

Они молча смотрели друг на друга. Непонятное прощальное требование замаскированного англичанина перевешивало прочие тайны. Мистер Друри Лейн, будучи колоритной личностью, был в то же время наименее таинственным старым джентльменом в мире. Ему уже перевалило за семьдесят, более двенадцати лет назад он покинул сцену и с тех пор вел уединенную жизнь богатого стареющего артиста в обширном поместье на севере Уэстчестера, с замком, садами и деревушкой, очаровательно воспроизводящими елизаветинскую Англию, которую он так любил.

В «Гамлете», как назвал Друри Лейн свое имение, все было отлично устроено. В прошлом он был всемирно известным исполнителем ролей в шекспировских пьесах, но на вершине своей блистательной карьеры внезапно полностью потерял слух. Отнесясь к трагедии философски, Друри Лейн мастерски овладел искусством чтения по губам и удалился в «Гамлет», живя на доход со своего огромного состояния и обеспечивая убежище изгоям собственной профессии, а также нуждающимся представителям смежных искусств. «Гамлет» стал святилищем гуманитарных наук, его театр — лабораторией экспериментальной драмы, а его библиотека елизаветинской литературы и шекспирианы — Меккой для амбициозных исследователей.

Исключительно в качестве хобби великий патриарх сцены обратил свой острый неугомонный интеллект на расследование преступлений. Предаваясь этому хобби, он познакомился с инспектором Таммом, тогда еще служившим в следственном отделе нью-йоркского полицейского управления, и между ними возникла тесная дружба. Они эффективно сотрудничали в расследовании убийств до и после ухода Тамма из полиции и открытия им частного детективного агентства. Потом к ним присоединилась дочь Тамма, Пейшнс, которая, вернувшись на родину после многолетних странствий с компаньонкой по Европе, сразу же стала усердным партнером в детективной деятельности отца и старого актера.

В глазах Тамма светилось беспокойство. Какая связь могла существовать между их таинственным визитером с его оппенхаймовскими[4] намеками на тайну, стоящую миллионы, и их глухим и больным — последние годы Лейн страдал от старческих недугов, — но дорогим и любимым старым другом?

— Может быть, мне написать ему?— предложила Пейшнс.

Инспектор с отвращением бросил сигару.

— Я бы не стал этого делать, Пэтти. Говорю тебе, все это дело пахнет психушкой. Связь старого Друри с нами широко известна, и этот субъект с фальшивой бородой мог просто использовать имя Лейна, чтобы произвести на нас впечатление. Сейчас нет смысла беспокоить старика. Подождем двадцатого числа. Уверен, что бородач не позвонит и даже не собирается этого делать. Он хочет, чтобы мы вскрыли конверт. От всего этого дурно пахнет... У нас достаточно времени, чтобы подключить к делу Лейна.

— Как хочешь, — кротко отозвалась Пейшнс, но ее глаза устремились на запертую дверцу сейфа, а между бровями появилась глубокая морщинка.

Как выяснилось, инспектор оказался никудышным пророком. Ровно в полдень 20 мая телефон Тамма зазвонил и скрипучий английский голос осведомился:

— Инспектор Тамм?

— Да!

Пейшнс, слушавшая по параллельному аппарату, чувствовала, как колотится ее сердце.

— Это человек ниоткуда, — произнес английский голос. Потом на другом конце провода послышался смешок, и, прежде чем инспектор успел опомниться, в трубке раздался щелчок, и связь прекратилась.

28 мая, во вторник, мисс Пейшнс Тамм, чей рабочий график был весьма гибким, вошла в приемную детективного агентства Тамма без нескольких минут десять, весело улыбнулась печальной круглоглазой стенографистке, мисс Броуди, и вбежала в кабинет, застав отца внимательно слушавшим посетителя.

— Хорошо, что ты пришла так рано, Пэтти, — сказал инспектор. — Это мистер Джордж Фишер, и он рассказывает интересную историю. Моя дочь, Фишер, служит кем-то вроде охранника отца, — усмехнулся он. — Она мозг нашего агентства, так что лучше повторите ей все.

Визитер отодвинул стул и неуклюже поднялся, теребя фуражку с козырьком, над которым виднелась эмалированная пластинка с надписью: «Автобусная компания «Риволи».

Это был высокий и широкоплечий симпатичный молодой человек с растрепанными рыжими волосами; щеголеватая сине-серая униформа облегала его объемистую фигуру; грудь пересекал кожаный ремешок, прикрепленный к широкому поясу.

— Рад с вами познакомиться, мисс Тамм, — пробормотал он. — Конечно, дело пустяковое...

— Садитесь, мистер Фишер, — сказала Пейшнс с улыбкой, которую приберегала только для симпатичных молодых клиентов. — Что у вас за неприятности?

— Ну, я уже рассказал инспектору. — Уши Фишера покраснели. — Может, в этом ничего и нет, но кто знает? Понимаете, Донохью мой приятель, и...

— Лучше начнем сначала, Фишер, — прервал его инспектор. — Фишер водит один из больших экскурсионных автобусов, у которых стоянка возле Таймс-сквер, Пэтти. Автобусная компания «Риволи». Он беспокоится о своем друге, а к нам обратился потому, что этот друг, по фамилии Донохью, часто упоминал ему мое имя. Донохью — бывший коп, я его припоминаю: славный парень с хорошим послужным списком.

— Донохью тоже работает в вашей компании? — спросила Пейшнс, вздыхая про себя из-за прозаичного начала истории.

— Нет, мэм. Он ушел из полиции лет пять назад и устроился охранником в Британский музей на углу Пятой авеню и Шестьдесят пятой улицы.

Пейшнс кивнула — Британский музей был маленьким, но высокопочитаемым учреждением, предназначенным для хранения и демонстрации старых английских рукописей и книг. Она бывала там несколько раз в компании мистера Друри Лейна, который посещал его регулярно.

— Донохью и мой отец были напарниками, мэм, и я знал его всю жизнь.

— И что же с ним случилось?

Фишер снова начал теребить фуражку.

— Он исчез, мэм!

— Ага, — кивнула Пейшнс. — Ну, папа, это скорее по твоей линии. Когда исчезает респектабельный пожилой джентльмен, дело обычно в женщине, не так ли?

— О нет, мэм, — возразил водитель автобуса. — Только не Донохью!

— Вы уведомили бюро исчезнувших лиц?

— Нет, мэм. Я... я не знал, нужно ли это делать. Старому Донохью бы не понравилось, если бы я поднял шум без причины. Понимаете, мисс Тамм, — серьезно добавил Фишер, — может, в этом ничего и нет. Но мне это кажется чертовски странным.

— Так оно и есть, — кивнул инспектор. — Фишер, расскажите мисс Тамм то, что рассказали мне.

Фишер поведал странную историю. Группа школьных учителей из Индианаполиса, прибывшая в Нью-Йорк с экскурсионным туром, заказала один из автобусов компании «Риволи» для поездки по городу по графику, заранее оговоренному по почте. Фишеру поручили возить группу вчера, в понедельник. Они выехали в полдень от стартового пункта экскурсии на Сорок четвертой улице возле Бродвея. Последним пунктом вчерашней экскурсии был Британский музей. Обычно он не включался в экскурсионный маршрут автобусной компании по очевидной причине — это было «местечко для высоколобых», без всякой враждебности заметил Фишер, а большинство экскурсантов довольствовалось Чайнатауном, Эмпайр-стейт-билдинг, музеем «Метрополитен» (благодаря его классическому экстерьеру), Радио-Сити, Истсайдом и гробницей Гранта[5]. Но эта группа состояла из провинциальных преподавателей изобразительных искусств и английского языка — по пролетарскому определению Фишера, «компании высоколобых». Осмотр знаменитого Британского музея во время нью-йоркского тура давно планировался приезжими эстетами. Сначала казалось, что их постигнет разочарование, так как несколько недель назад музей закрылся на ремонт и не должен был открыться для посетителей еще по крайней мере два месяца. Но в итоге хранитель и совет директоров разрешили группе посетить музей во время их пребывания в городе.