Николай Псурцев - Супермен

В зеркале увидел Леру. Она стояла на пороге комнаты в белом платье, коротком, почти прозрачном - тонкие ноги, длинные, золотистые от загара, рот приоткрыт нарочито, с вызовом.

– Я раньше никогда никуда не опаздывал,- сказал Ружин, не оборачиваясь. Но, как появилась ты, я делаю это регулярно.

Он снял пиджак, швырнул его в кресло, не отрывая взгляда от женщины, жадно рассматривал ее в зеркале. Она вошла в комнату, встала рядом, дурачась, чуть наклонилась, тряхнула головой, волосы закрыли лицо, густые, ни глаз не различишь, ни губ.

– А я тебя вижу,- сказала Лера, смеясь.

Ружин неожиданно быстро притянул ее к себе, поцеловал.

– Платье,- слабо выдохнула Лера.

Ружин мял ее как куклу, судорожно шарил руками по телу. Затем, не выпуская из объятий, настойчиво потянул женщину за собой на кровать. Лера покорилась.

– Сейчас,- прерывисто зашептал Ружин.- Сейчас…- Он суетливо развязывал галстук…

Затренькал телефон. Ружин расстегнул рубашку. Телефон звонил.

– Идите вы к черту! - выругался Ружин и внезапно замер. -Минуту,- сказал он Лере, поднялся и взял трубку.- Да,- выдохнул нетерпеливо. Позвонил-таки. То, что надо. Когда? Где? Отлично. Через двадцать минут в управлении. Все.

Он повернулся к Лере.

– У нас в запасе десять минут.- И принялся расстегивать брюки.

Лера резко и легко выпрямилась.

– Все,- тихо и сдержанно сказала она.- Я ухожу.

– Не дури,- засмеялся Ружин.- Десять минут тоже на дороге не валяются.- Он опять обнял ее. Лера брезгливо отпрянула.

– Пошел ты знаешь куда…- она встала, нервными движениями поправила платье.- Как вы мне все надоели, если б ты только знал…

– И много нас?

Лера нашла сумку, скомкав, побросала туда свои джинсы, рубашку, белье, осмотрелась - не забыла ли чего - и направилась к двери.

– У меня же работа,- мягко заметил Ружин. Он приладил под мышкой пустую кожаную кобуру от пистолета, надел пиджак, тоже вышел в прихожую.

– Да разве в этом дело,- Лера усмехнулась и открыла входную дверь.- Больше не звони.

– Эй! Постой! - Ружин перестал улыбаться.- Брось! Не надо! - Он выбежал на лестничную площадку, крикнул: - Ну прости ты меня! Прости! - и тут же замолк, настороженно огляделся и шустро шмыгнул в квартиру.

…В управление приехал не переодевшись, как и был в бежевом костюме, бордовом галстуке. Кивнул дежурному, с кем-то поздоровался в коридоре, сильно и легко взбежал наверх, с ходу открыл дверь кабинета, она отлетела, как от порыва ветра, ударилась о стену, задрожала, загудела глухо. Навстречу ему поднялись двое молодых людей одного возраста, стройные, крепкие, чем-то похожие, по-современному одетые - джинсы, курточки.

– Ты так красив, шеф,- восхитился Лахов.

– Я бы влюбилась,- манерничая, проговорил Горохов.- Если б умела…

Ружин невесело улыбнулся в ответ. Загремел ключами, открыл сейф.

– Всю малину испортили, да? - сочувственно спросил Лахов.

– Еще как,- Ружин достал из сейфа пистолет, привычно щелкнул затвором, вставил обойму, вложил оружие в кобуру.- Впору запеть "Ментовские страдания". Ну что? - он посмотрел на сотрудников.- Погнали!

"Рафик" несся по городу. На нем никаких опознавательных знаков, ни проблесковых маячков, и сирена не глушила пронзительными звуками и тревогой беспечный курортный народ. Кроме троих оперативников в автобусе сидели еще трое сотрудников в форме.

– Смешно,- сказал Лахов, глядя в окно.- Море ненавижу, а столько лет живу здесь.

– Уезжай,- лениво порекомендовал Горохов.

– Уеду,- привычно легко отозвался Лахов.

– А я его и не замечаю,- офицер в форме протянул всем сигареты.- Вода и вода. Чего говорить? Нет, здесь хорошо. Я вон в Мурманске служил. Холодно.

– Да, да, конечно,- согласно закивал Лахов.- Надо всегда сравнивать с худшим.

– Ты еще заплачь! - неожиданно резко сказал Ружин. Все посмотрели на него.

Он затянулся и закашлялся, поперхнувшись дымом. Горохов хватанул его по спине. Ружин громко ойкнул, но кашлять перестал. Офицер засмеялся.

Автобус притерся к тротуару. Водитель выключил мотор. Стало тихо.

– Все как обычно,- заговорил Ружин.- Поднимаемся, звоним условным звонком…

– А мы его знаем? - спросил офицер.

– А то,- весело откликнулся Ружин.

– Сыщикам слава! - офицер хлопнул в ладоши.

– Понятых, естественно, надо,- продолжал Ружин.- Вы,- он указал пальцем на одного из милиционеров,- организуйте, пожалуйста.

Милиционер кивнул и вышел из автобуса.

– Сколько их? - спросил офицер, надевая фуражку.- "Рафика" хватит?

Ружин пожал плечами, сказал неопределенно:

– Упакуем, чай не баре…

– Ну, ладненько,- кивнул офицер.- Поработаем. Давно в деле не был. Заела, понимаешь ли, канцелярия.

– А кого не заела? - вздохнул Ружин и вытянул средний палец.- Гляди, мозоль от ручки.

– А лучше бы от курка,- с деланным тяжелым хрипом в голосе заметил Горохов Офицер опять засмеялся. Все происходящее ему очень нравилось. В стекло постучали. Милиционер привел понятых, двух настороженных мужичков пенсионного возраста.

– Теперь быстро,- сказал Ружин. Оперативники и милиционеры торопливо пересекли двор, вошли в подъезд, застучали каблуками по лестнице. Лампочки светили вполнакала, медно, да и то не на каждом этаже. Было холодно и сыро, словно и не на юге. Лахов поскользнулся, чуть не упал.

– Вот дерьмо! - выругался.

– Дерьмо,- негромко засмеявшись, подтвердил Горохов и посветил на лестницу фонариком. Лахов шевельнул ноздрями и сморщился. Начал старательно о лестницу соскабливать неприятность с подошвы.

– Потом,- толкнул его Ружин.

Наконец поднялись. Встали перед дверью. Дверь обшарпанная, давно не крашенная, но с тремя замками, добротными, новыми. Ружин оглядел коллег, потянулся к звонку. Позвонил два раза длинно, три раза коротко. Не открывали долго. Кто-то из милиционеров вздохнул: "О, господи". Но вот защелкали замки, один, второй, третий. Дверь приоткрылась. Ружин сильно толкнул ее ногой За дверью вскрикнули, и она открылась больше чем наполовину. Ружин шагнул первым. Лахов тоже переступил порог и закашлялся.

– Дурь,- определил Горохов и зажал нос.

В темной узкой прихожей кто-то корчился у стены. Видно, тот, кто открывал. Ружин подтолкнул его вперед, чтобы не оставался за спинами. Парень выругался, но заковылял покорно. По пути Ружин открыл дверь в ванную. Там горел свет. Голый малый тискал голую девчушку, совсем молоденькую, беленькую, худую. Горохов дернул малого за руку, тот повернулся, в белесых глазах муть, тупая ухмылка. Накачанный. Девчонка захохотала и стала чесаться. Со всей силы. В кровь. Кто-то выскочил в коридор из комнаты, грузный, растрепанный, потный. Разглядев погоны, крикнул:

– Менты! - забегал шальными глазами в поисках выхода, метнулся к кухне.

Ружин не останавливал его. Куда он денется, третий этаж. Но милиционеры все-таки двинулись в сторону кухни. Ружин толкнул дверь в комнату. Теперь и он закашлялся. Дым, музыка, стол с закусками, от двери до окна "стенка", дорогая, матовая. Ворсистый ковер на полу, не наш - привозной, ворс с пол-ладони, и совсем ни к месту три кровати панцирные, на каждой лежат мальчишки, рты полуоткрыты, лица заостренные, как у мертвецов, на столе среди закусок шприцы, под подошвами хрустит - осколки ампул. На бархатном диване под роскошным абажуром торшера двое кавказцев, скорее всего грузины, небритые, мордатые, подняться нет сил, глядят сумрачно, пьяно. Один все-таки сумел встать до того, как Ружин к нему приблизился, нетвердо, но резво шагнул к низкому шкафчику, просунул руку между ним и стеной, вынул двустволку, не целясь выстрелил, попал в потолок, посыпалась штукатурка. Офицер присел, закрыв уши руками, фуражка упала с его головы, покатилась. Ружину мешал стол. Через него до парня не дотянуться, а тот уже прилаживался, целился.

– Сука! - крикнул Ружин и с грохотом опрокинул на него тяжелый стол - зазвенела посуда неожиданно мелодично, нежно,- затем ногой двинул его в пах, отвел левой рукой стволы, а правой коротко ткнул в основание носа. Парень, удивленный, упал. Теперь им занялись Горохов и Лахов. Ружин поднял фуражку, потряс офицера за плечо, отнял его руки от ушей, протянул фуражку, обронил:- Не теряй.

Дверь в кухню забаррикадировали изнутри. Милиционеры в два плеча пытались освободить себе путь. На кухне истошно вопили:

– Хрен вам, падлы! Хрен моржовый! Не взять меня! Не взять! Никого не взять!..

– Хрен! Хрен! Хрен! - вторил ему еще один голос, молодой, звенящий от напряжения, страха и собственной отваги.

– С водицей уйду, примет она меня, холодная, чистая, и понесет в своем чреве навстречу счастью, любви и покою… Из-под двери проворно поползли тонкие ручейки.

– Воду на всю катушку включил, шизик,- переводя дыхание, усмехнулся один из милиционеров…

– Пусти, пусти меня, водица! - вопил "шизик". Но вот голос стал глуше, послышалось бульканье…