Рекс Стаут - Президент исчез

Они кричали: «Единение!» Очевидно, это слово служило им боевым кличем. Мужчины выволокли водителя из машины, бросили на асфальт и, окружив поверженного, стали бить его ногами. Раздался резкий свист, полисмен побежал к ним, стремясь остановить избиение. Зажав в руке двухфутовый обрезок стальной трубы, оратор поднялся в машине. Однако его первый удар не достиг цели, а прежде чем он успел замахнуться во второй раз, нападавшие провели захват сзади и опрокинули его на спину. Он еще пытался обороняться, царапаясь и кусаясь, однако сильный удар в пах заставил его сложиться вдвое и прекратить сопротивление. К тому времени полисмен уже лежал на земле, оглушенный собственной дубинкой.

Один из нападавших забрался в автомобиль и потянул за рычаг коробки передач, но кто-то из его приятелей завопил: «Вылезай, идиот проклятый! Двигаем отсюда!

Единение!» Мужчина выпрыгнул из родстера и вместе с остальными, пригнувшись, бросился наутек. При неярком вечернем освещении все нападавшие были похожи друг на друга, поскольку все они были без пиджаков и рубашки у всех были одного цвета — серого. Повсюду слышались свистки полицейских, и вся группа молниеносно исчезла в боковой аллее. На мостовой остались только оратор, полицейский и водитель машины. Оратор стонал и корчился от боли. Шофер и полисмен лежали без движения.

Толпа митингующих, которая, заметив приближение полисмена, стала расходиться медленно и неохотно, разлетелась как на крыльях при первых же звуках боевого клича, послышавшегося с противоположной стороны улицы. Два участника митинга, товарищи по несчастью, которые теперь жевали пончики у стойки закусочной на колесах, расположенной в нескольких кварталах от места побоища, не проявляли особого желания обсуждать случившееся, хотя один из них и произнес тихо-тихо, почти прошептал:

— Во всяком случае, эти серорубашечники и впрямь оказали тому парню услугу. Теперь, наверное, ему не придется идти на войну.

— В этом нет абсолютно никакого смысла, — произнес дородный седой джентльмен. — С таким же успехом я мог бы остаться в Нью-Йорке и спать в собственной кровати.

Стоявший рядом с ним молодой человек выглядел смущенным и расстроенным.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал он, — я даже представить себе не мог, что он откажется принять вас.

Помещение, в котором расположились четверо мужчин, было большим, элегантным, пропитанным духом уверенности в незыблемости существующего порядка. В стенных нишах находились шкафы, за современными раздвижными стеклянными дверцами которых рядами выстроились книги; сами стены были закрыты панелями темного дерева; выполненная с большим вкусом отделка бронзой эффектно завершала облицовку камина, а обтянутые коричневой кожей кресла удачно вписывались в общую цветовую гамму комнаты. Двое мужчин, один из которых был средних лет, лысый и с острым носом, а другой — старый и сморщенный, сидели у края большого стола в мавританском стиле и разглядывали титульный лист старинного фолианта. Седой джентльмен с комфортом устроился в кресле возле окна; на низеньком столике, что был расположен на расстоянии вытянутой руки от его кресла, стоял стакан с коктейлем. Перед этим джентльменом в позе глубокого почтения стоял мужчина помоложе, красивый, с мягкими чертами лица.

— Мне очень жаль, — повторил тот, что был помоложе. — Однако, если мне будет позволено высказать свою точку зрения, ваша поездка стоила того, чтобы ее совершить. Я думал, что вы сможете встретиться с президентом и склонить его на свою сторону, и просто поражен тем, что он отказался принять вас. В полдень я говорил по телефону с Роллинсом, и он сказал мне, что, в сущности, устроить эту встречу легко. Но я не знаю, может быть, у него ничего не вышло, может быть, переубедить президента оказалось невозможно; я уже в течение добрых двух месяцев даю работу журналистам, поручая им клеймить президента как человека колеблющегося. Полагаю, что вы заметили это?

В ответ седой только хмыкнул.

— Я не читаю газет, — сказал он.

— Да-да! И правильно делаете. Я не осуждаю вас за это. К сожалению, мне приходится их читать, поскольку я сам издатель. Но суть дела в том, что мнением Стэнли следует пренебречь. Все свои надежды мы должны связать с тем стадом придурков, которое называем нашим конгрессом. Что бы ни сказал завтра Стэнли, у народных избранников должен быть только один ответ: война. Вот почему я утверждаю, что вам стоило совершить это небольшое путешествие. Для встречи с вами сюда придет Коркоран, я и его втянул в это дело, он должен быть здесь через час. И даже просто известие о том, что вы в Вашингтоне, оно одно принесет массу пользы. — При этих словах молодой человек улыбнулся; улыбка у него тоже была мягкой. — Я рад, что вы не читаете газеты. Передовая в моем утреннем выпуске посвящена необходимости освобождения от влияния международных банкиров. Было бы ужасно, если бы вы прочитали такую статью в моем собственном доме.

— Стало быть, вы втянули в это дело Коркорана, да? — донесся тонкий и злой старческий голос с другого конца стола. — Значит, он стал такой же безмозглой развалиной, как и я?

Седой мужчина, который в это время подносил ко рту свой коктейль, поставил стакан на место.

— Ха! Это вы-то — безмозглая развалина, Джордж? — рассмеялся он. — Эта ипостась вам не грозит. Я не удивлюсь, если вас обойдет стороной и сама смерть. Однако, Гриннел, что это вы говорили про Коркорана?

— Он приедет сюда, чтобы побеседовать с вами, вот и все. В десять часов. Сперва он упирался, но я настоял.

— Вас не затруднит объяснить мне, с какой целью?

— С какой целью? Как с какой целью? — заволновался издатель Гриннел.

Седой вздохнул, не скрывая раздражения.

— Вот именно, с какой целью, черт его подери! — проворчал он. — Должны же быть какие-то причины, я просто не могу себе представить, что вы не знаете их.

Вы тащите сюда Коркорана. Среди девяти человек, что задают тон в сенате, есть трое неприкосновенных. За это я уважаю их, и самое плохое, что я могу пожелать им, — так это похороны со всеми почестями. Из оставшихся шести пятеро верны нам, они связаны с нами определенными обязательствами. Остается Тилни, он — сентиментальный осел, но очень опасен. Вы что, не знаете всего этого? Я полагаю, что знаете. Задачей Коркорана на сегодняшний вечер является общение с Тилни, а не со мной, и в этот момент вы отвлекаете его.

Объясните мне, с какой целью, если сможете.

Вспыхнув, Гриннел сказал:

— Тилни сейчас на приеме в доме Салли Вормен.

— Какой Салли?

— Жены Д.Л. Вормена. Д.Л. Вормен — это человек Аллентауна из Стальной корпорации. Жена Вормена нравится Тилни.

— И Коркоран там?

— Нет. В шесть его видели в Белом доме, он пробыл там полчаса. Но конечно, он встретится с Тилни, на собрании, которое состоится в офисе Аллена в одиннадцать.

Седой поднял стакан с коктейлем и взболтал его.

Было слышно, как кусочки льда со звоном ударяются о хрустальные стенки. Сделав небольшой глоток, мужчина скроил гримасу, а затем допил коктейль до дна и вернул стакан на столик.

— Дрянь, — буркнул он. — Нет, Гриннел, не вы, слава богу, нет, а все эти переговоры. Ерунда. Президент отстранился от них, и это длится уже в течение целой недели. Я знал весь расклад раньше, теперь его знаете и вы, а завтра это будет известно и президенту. Что бы он ни сказал и безотносительно к его популярности в Ассоциации молодых христиан Америки, палата проголосует за участие в войне в соотношении пять к одному.

Им от этого не отвертеться. За небольшим исключением, точно так же поступит и сенат. В любом случае здесь нет ничего, что я мог бы или хотел сделать. Мои доводы уже учтены. Так что, Гриннел, не думайте, ради бога, что я приехал в Вашингтон, чтобы улещать ваших чертовых конгрессменов.

Сказав это, дородный джентльмен со вздохом поднялся из кресла, обогнул стол и направился к книжному шкафу, возле которого двое мужчин листали фолианты.

Когда он вновь заговорил, тон его изменился, став более спокойным и ровным, но при этом речь его была проникнута пафосом:

— Я приехал в Вашингтон, чтобы встретиться с вами, Джордж. По счастью, Гриннел сообщил мне, что вы здесь.

Могу ли я надеяться, что ваше пребывание у зятя оказалось приятным?

Почтенного возраста, седой как лунь джентльмен поднял голову от фолианта. Тяжелые набрякшие веки и многочисленные морщины почти полностью скрывали его глаза.

— Благодарю вас, Мартин, — сказал он высоким визгливым голосом, — пребывание оказалось исключительно приятным. Так что теперь вы можете ехать обратно.

Мартин Дрю усмехнулся:

— Да нет, меня попросили остаться на весь вечер. А что, хорошую книгу вам удалось откопать здесь?

— Великолепную.

С этими словами старик осторожно закрыл фолиант, положил его на стол и отодвинул подальше от края.