Агата Кристи - Место назначения неизвестно

– Вы удивлены, – сказал он. – Это не то, чего вы ожидали, а?

– Совсем не то, – ответила Хилари. – Я и представить себе не могла…

Но удивление быстро прошло.

С появлением мистера Аристидиса нереальный мир, в котором она жила последнюю неделю, рассыпался вдребезги. Теперь Хилари понимала, что организация выглядела нереальной, потому что она не являлась такой, какой стремилась казаться. Герр директор с его завораживающим голосом был всего лишь подставным лицом, скрывающим правду, которая находилась в потайной, обставленной по-восточному комнате. С маленьким, усмехающимся старичком в центре картины все становилось на свои места, обретая жестокий и вполне реальный смысл.

– Теперь мне ясно, – сказала Хилари. – Все это принадлежит вам?

– Да, мадам.

– А так называемый директор?

– Он отлично справляется, – одобрительно произнес мистер Аристидис. – Я плачу ему очень высокое жалованье. Раньше он выступал на собраниях движения за возрождение церкви.

Несколько минут он молча курил. Хилари тоже хранила молчание.

– Рядом с вами рахат-лукум, мадам. И другие сладости, если вы предпочитаете их. – Старик снова сделал паузу. – Я филантроп, мадам. Как вам известно, я богат. Один из богатейших людей в мире – возможно, самый богатый. Учитывая это, я чувствую себя обязанным служить человечеству. Я создал в этом уединенном месте лепрозорий и научно-исследовательское учреждение по изучению проказы. Некоторые ее разновидности излечиваются, другие, к сожалению, оказались неизлечимыми. Но мы неустанно работаем и достигаем хороших результатов. Проказа – слабозаразное заболевание. Она куда менее заразна, нежели оспа, тиф или чума. И все же слово «лепрозорий» внушает людям такой страх, что они стараются держаться от него подальше. Свидетельство этого страха вы можете обнаружить еще в Библии, и он сохранился до сих пор, оказав мне большую пользу в создании этого учреждения.

– Значит, вы создали его для лечения проказы?

– Да. У нас также имеется отдел исследования рака, ведется большая работа в области туберкулеза. Проводятся и исследования вирусов – с сугубо медицинскими целями, bien entendu[37], – не может быть и речи о биологическом оружии. Все в высшей степени гуманно, пристойно и укрепляет мою репутацию. Известные терапевты, хирурги и микробиологи время от времени приезжают сюда знакомиться с нашими достижениями, как сегодня. Здание построено таким образом, что часть его полностью изолирована и незаметна даже с воздуха. Некоторые секретные лаборатории расположены прямо внутри скалы. В любом случае я вне подозрений. – Он улыбнулся и просто добавил: – Понимаете, я очень богат.

– Но почему?! – воскликнула Хилари. – Откуда эта жажда разрушения?

– У меня нет жажды разрушения, мадам. Вы несправедливы ко мне.

– Тогда я не понимаю…

– Я – бизнесмен, – объяснил мистер Аристидис. – И к тому же коллекционер. Когда богатство начинает угнетать, только этим и остается заниматься. За свою жизнь я собрал очень многое. У меня прекраснейшая коллекция картин в Европе, отличное собрание керамики. Моя коллекция марок – одна из самых знаменитых. По завершении одной коллекции нужно переходить к следующей. Я старый человек, мадам, и мне уже мало что осталось собирать. Поэтому я начал коллекционировать мозги.

– Мозги? – удивленно переспросила Хилари.

Аристидис кивнул:

– Да, это самый интересный объект для коллекции. Мало-помалу, мадам, я собираю здесь лучшие мозги со всего мира. Сюда доставляют самых одаренных и многообещающих молодых людей. Когда-нибудь усталые нации проснутся и обнаружат, что их ученые состарились и выдохлись, а все молодые мозги – медики, физики, химики – находятся в моем распоряжении. Так что, если им понадобится, скажем, биолог или специалист по пластической хирургии, придется покупать их у меня!

– Вы имеете в виду… – Хилари с недоверием уставилась на него, – что это всего лишь гигантская финансовая операция?

Мистер Аристидис кивнул во второй раз:

– Естественно. Иначе это бы не имело смысла, не так ли?

Хилари глубоко вздохнула:

– Пожалуй.

– В конце концов, – словно извиняясь, промолвил мистер Аристидис, – это моя профессия. Я финансист.

– Вы имеете в виду, что политика тут ни при чем? Вам не нужно мировое господство?

Он протестующе взмахнул руками:

– Я не хочу быть богом. Я религиозный человек. Желание стать богом – профессиональная болезнь диктаторов, но я пока что ею не поражен. – Подумав, он добавил: – Со временем это может произойти, но пока, к счастью, этого не случилось.

– Но как вам удается доставлять сюда всех этих людей?

– Я покупаю их – как покупают любой товар. Иногда я плачу им деньгами, но чаще – идеями. Молодые люди – мечтатели. У них есть идеалы. Ну а тем, кто преступил закон, я плачу безопасностью.

– Это объясняет многое, – сказала Хилари. – То, что озадачивало меня во время путешествия сюда.

– Что именно, мадам?

– Различные цели моих спутников. Энди Питерс, американец, вроде бы придерживается крайне левых убеждений. Эрикссон фанатично верит в идею сверхчеловека. Хельга Неедхайм принадлежит к оголтелым фашистам языческого толка. Доктор Баррон… – Она заколебалась.

– Да, он приехал сюда ради денег, – кивнул Аристидис. – Доктор Баррон цивилизован и циничен. У него нет иллюзий, но есть искренняя любовь к своей работе. Он жаждет неограниченных ресурсов для продолжения исследований. – Старик немного помолчал. – Вы умны, мадам. Я сразу понял это в Фесе. – Снова послышался кашляющий смех. – Вы не знали, мадам, что я приезжал в Фес специально понаблюдать за вами – вернее, я сделал так, чтобы вас с этой целью доставили в Фес.

– Понимаю. – Хилари отметила чисто восточную манеру перефразирования.

– Я рад вашему прибытию сюда. Ведь здесь не так уж много умных людей, с которыми можно поговорить. Эти ученые – химики, биологи и прочие, – в общем, неинтересные личности. В своей области они, возможно, гении, но беседовать с ними не о чем. Их жены, как правило, также очень скучны. Мы вообще не слишком поощряем присутствие жен. Я позволяю им приезжать только по одной причине.

– По какой?

– Бывают случаи, – сухо ответил мистер Аристидис, – когда мужчина не может работать только потому, что слишком часто думает о своей жене. Кажется, это происходило с вашим мужем. Томас Беттертон считался гением, но здесь его работа не выходит за рамки посредственной. Да, Беттертон разочаровал меня.

– Но разве такое не случается постоянно? В конце концов, эти люди находятся здесь на положении заключенных. Неужели они не пытаются протестовать? Хотя бы в первое время?

– Да, – согласился мистер Аристидис. – Это вполне естественно и неизбежно, когда птичка впервые попадает в клетку. Но если клетка достаточно велика и в ней есть все необходимое – подстилка, семена, вода, ветки, – птица в конце концов забывает, что когда-то была свободной.

Хилари содрогнулась:

– Вы пугаете меня.

– Здесь вам предстоит многое понять, мадам. Позвольте вас заверить, что, хотя прибывающие сюда люди имеют различные убеждения и поначалу бывают разочарованы и недовольны, со временем они все будут подчиняться установленным правилам.

– Вы не можете быть в этом уверены, – возразила Хилари.

– В этом мире ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Но на девяносто пять процентов я ручаюсь за свои слова.

Хилари смотрела на него с чем-то весьма похожим на ужас.

– Какой-то кошмар, – сказала она. – Прямо машинописное бюро. Только у вас здесь бюро мозгов.

– Вот именно. Вы попали в самую точку, мадам.

– И в один прекрасный день вы намереваетесь продавать ученых из вашего бюро тем, кто больше заплатит?

– В общем, это основополагающий принцип, мадам.

– Но вы не можете присылать клиентам ученых, как машинисток!

– Почему бы и нет?

– Потому что, как только ваш ученый снова окажется в свободном мире, он откажется работать на нового нанимателя.

– Это верно, но до определенной степени. Ведь можно принять кое-какие меры.

– Что вы имеете в виду?

– Вы слыхали о лоботомии, мадам?

Хилари нахмурилась:

– Это операция на мозге, не так ли?

– Так. Вначале ее применяли для лечения меланхолии. Постараюсь не употреблять медицинских терминов, чтобы вам было понятно. После операции пациент больше не пытается покончить с собой, избавляется от чувства вины, угрызений совести. Он становится беспечным и, как правило, послушным.

– Но ведь успех бывает далеко не стопроцентным?

– В прошлом – да. Но мы достигли здесь огромного прогресса в этой области. У меня тут три хирурга – русский, француз и австриец. Путем различных манипуляций с мозгом они уже приближаются к состоянию, когда послушание будет можно гарантировать, а волю – контролировать без всякого ущерба для умственных способностей. Полностью сохраняя интеллект, человек будет выполнять любое приказание.