Морис Леблан - Последние похождения Арсена Люпэна. Часть II: Три убийства Арсена Люпэна

И тут пришла мысль о садовом домике. Кто мог знать! Пьер Ледюк, скучая о той, в кого влюбился, подталкиваемый, возможно, интуицией, мог направиться туда на поиски. А там оставался труп…

Охваченный беспокойством, Люпэн со всех ног бросился туда.

На первый взгляд могло показаться, что в домике никого нет.

— Пьер! Пьер! — закричал он.

Не услышав ни звука, Люпэн вошел в прихожую, затем — в комнату, в которой была устроена его спальня.

И застыл на пороге в оцепенении.

Над телом Долорес на веревке висел Пьер Ледюк, мертвый.

Чтобы сохранить спокойствие, Арсен Люпэн напрягся весь, с головы до пят. Он старался не дать волю отчаянию. Не проронить ни единого резкого слова. После всех жестоких ударов судьбы, смерти Долорес, казни Массье, после стольких несчастий и катастроф он испытывал абсолютную необходимость сохранить над собою полную власть. Иначе — безумие.

— Идиот, — сказал он, показывая кулак Пьеру Ледюку, — трижды идиот! Не мог немного подождать? Не прошло бы десяти лет — и мы отняли бы у кайзера Эльзас-Лотарингию…

Чтобы отвлечься, он искал все новые слова, искал наудачу, на что бы опереться, но мысли продолжали ускользать, его череп, казалось, вот-вот взорвется.

— Ну нет! — крикнул он наконец, — этого не будет! Черта с два! Люпэну — тронуться разумом, подобно прочим? Только не это, нет! Пусти себе в висок пулю, если это тебя позабавит, пусти; в конце концов, я не вижу другого возможного исхода. Но Люпэн — чокнутый, Люпэн — в психушке? Надо кончать красиво, милый мой. Красиво!

Он принялся расхаживать по кругу, громко топая, высоко поднимая колени, как делают иные актеры, играя роль сумасшедших. И продолжал:

— Выше голову, старина, боги смотрят на тебя! Выше голову! И смелее, дружище, бодрее! Все вокруг рушится; и что с того? Произошло крушение, все пропало, твое королевство провалилось в ад, Европа пропала, вселенная разлетелась вдребезги… И что с того?! Тебе на все — плевать. Пусть рушится все, а ты — смейся! Будь Люпэном, или тебе — крышка! Смейся, дьявол, смейся! Сильнее!.. Ну вот, в добрый час! Бог мой, как все смешно! Долорес, старушка, закурим, что ли?

Он нагнулся, хихикнув, прикоснулся к лицу покойницы, покачнулся и упал без чувств.

Час спустя он пришел в себя. Припадок кончился, и, владея уже собой, расслабившись, молчаливый и серьезный, он стал обдумывать положение. Настало время — Люпэн это понимал — невозвратных решений. Его жизнь была окончательно разбита, за несколько дней, под ударами непредсказуемых катастроф, нахлынувших на него единой волной, в ту самую минуту, когда он был уже уверен в своем триумфе. Что делать теперь? Начинать с начала? Строить все заново? На это уже не хватит мужества. Что же тогда?

Все утро он бродил по парку в трагической прогулке, в которой положение предстало перед ним в мельчайших подробностях, и мысль о смерти стала постепенно овладевать им с неотвратимой настоятельностью. Однако, убьет он себя или будет дальше жить, впереди его ждал ряд четких действий, которые следовало совершить. Трезвым разумом, успокоившимся внезапно, Люпэн теперь видел их во всей последовательности.

Часы с церковной колокольни пробили полдень.

«За дело, — сказал он себе, — и без поблажек».

Он вернулся к садовому домику, в свою комнату, поднялся на табурет и перерезал веревку, на которой висело тело Пьера Ледюка.

— Бедняга, — сказал он при этом, — так, видно, было тебе суждено — кончить жизнь с пеньковым галстуком на шее. Увы! Ты не был рожден для величия… Я должен был это предусмотреть и не связывать своей судьбы с рифмоплетом.

Он проверил платье молодого человека и ничего не нашел. Но тут, вспомнив о втором бумажнике Долорес, извлек его из кармана, в котором поначалу оставил. И чуть не выронил от неожиданности. В этом бумажнике лежала пачка писем, которую он видел не в первый раз, различные почерки которой он сразу же узнал.

— Письма кайзера! — прошептал он. — Письма старому канцлеру!.. Тот пакет, который я сам отнял у Леона Массье и вручил графу Вальдемару… Как же так?.. Могла ли она, в свою очередь, вновь похитить их у этого кретина Вальдемара?

И вдруг, хлопнув себя по лбу:

— Вовсе нет, кретин — я сам! Эти письма, которые держу, и есть настоящие. Она оставила их себе, чтобы шантажировать императора в подходящее для этого время. А те, которые я ему вернул, были поддельными, переписанными, вероятно, ею или кем-то из сообщников, она оставила их у меня на виду… И я попался на подложный пакет, как желторотый птенец! Черт возьми, когда за дело берутся женщины…

Дальше в бумажнике оставался только листок картона — фотография. Он посмотрел. На снимке был он сам.

— Две фотографии, — прошептал Люпэн. — Массье и моя… Тех, кого она больше всего любила, вероятно… Ибо меня она любила… Странной любовью, сотканной из восхищения перед искателем приключений, каким я был, перед мужчиной, способным в одиночку совладать с семью бандитами, которым она поручила со мной расправиться. Странная любовь! Я почувствовал ее трепет в тот день, когда я поделился с нею мечтами о могуществе! Тогда она действительно была готова пожертвовать Пьером Ледюком и подчинить свою мечту моей. Не случись неувязки с зеркальцем, она была бы покорена. Но это происшествие ее испугало. Я добирался до истины. Гарантией ее спасения стала моя смерть. И она на нее решилась.

И несколько раз еще он задумчиво повторил:

— И все-таки она меня любила… Да, любила меня, как любили и другие… Другие, которым я тоже принес несчастье… Кто полюбит меня, тот неизменно, увы, умирает… И она тоже умерла, задушенная мною самим… Так стоит ли мне жить?

И опять сказал тихо:

— Так для чего мне жить? Не лучше ли уйти вслед за всеми этими женщинами, которые одарили меня своей любовью?.. И кого эта любовь погубила, — к Соне, Рэймонде, Клотильде, Дестанж, к мисс Кларк?..

Он положил оба тела рядом, накрыл их одним покрывалом, сел за стол и написал:

«Я во всем восторжествовал — и я побежден. Пришел к цели — и рухнул в бездну. Судьба сильнее меня… Той, которую я любил, больше нет. И я тоже умираю».

И поставил подпись: «Арсен Люпэн».

Он положил листок в конверт, заклеил его и вложил в бутылку, которую выбросил в окно, на рыхлую землю одной из цветочных клумб.

Затем свалил на паркете в большую кучу старые газеты, солому и поленья, которые оставались в пристройке от зимних запасов дров. Полил все это керосином. Зажег свечу и бросил ее на газеты. По костру побежало пламя. Другие языки огня заплясали следом, быстрые, искрящиеся, нетерпеливые.

«В путь! — сказал себе Люпэн. — Домик сложен из дерева; он скоро запылает как спичка. Пока прибегут из деревни, взломают решетку парка, пока добегут до этого уголка… Будет слишком поздно. И здесь найдут только пепел, два обуглившихся трупа и рядом, в бутылке, мое сообщение… Прощай, Люпэн! Люди добрые, закопайте меня без церемоний… Погребением бедняков… Ни цветов, ни венков… Скромный крест, и на нем такая надпись:

Здесь лежит

АРСЕН ЛЮПЭН,

АВАНТЮРИСТ

Он добрался до наружной стены, перелез через нее и, обернувшись, увидел пламя, взвихрившееся уже до неба.

Почетного Легиона (Прим. переводчика).

Морис Леблан. «Арсен Люпэн», пьеса в четыре акта.

В то время — французская колония, ныне — Вьетнам. (Прим. переводчика).

Министр юстиции во Франции (Прим. переводчика).

Долорес — «страдание» (испан.).