Агата Кристи - Убийство в «Восточном экспрессе»

– Манеры у меня неподходящие для дворецкого. Нет, я никак не связан с Армстронгами, но сдается мне, я тут единственное исключение. Как вы это объясните? Интересно, как вы это объясните?

– Это, конечно, несколько странно. – Пуаро был невозмутим.

– Вот именно, – поддакнул мсье Бук.

– А как вы сами это объясняете, мистер Хардман? – спросил Пуаро.

– Никак, сэр. Просто ума не приложу. Не может же так быть, чтобы все пассажиры были замешаны в убийстве, но кто из них виновен, ей-ей, не знаю. Как вы раскопали их прошлое – вот что меня интересует.

– Просто догадался.

– Ну и ну!.. Да я теперь про вас на весь свет растрезвоню.

Мистер Хардман откинулся на спинку стула и восхищенно посмотрел на Пуаро.

– Извините, – сказал он, – но поглядеть на вас, в жизни такому не поверишь. Завидую, просто завидую, ей-ей.

– Вы очень любезны, мистер Хардман.

– Любезен не любезен, а никуда не денешься – вы меня обскакали.

– И тем не менее, – сказал Пуаро, – вопрос окончательно не решен. Можем ли мы с уверенностью сказать, что знаем, кто убил Рэтчетта?

– Я пас, – сказал мистер Хардман, – я в этом деле не участвую. Восхищаюсь вами, что да, то да, но и все тут. А насчет двух остальных вы еще не догадались? Насчет пожилой американки и горничной? Надо надеяться, хоть они тут ни при чем.

– Если только, – Пуаро улыбнулся, – мы не определим их к Армстронгам, ну, скажем, в качестве кухарки и экономки.

– Что ж, меня больше ничем не удивишь. – Мистер Хардман покорился судьбе. – Настоящий сумасшедший дом, одно слово!

– Ах, друг мой, вы слишком увлеклись совпадениями, – сказал мсье Бук. – Не могут же все быть причастны к убийству.

Пуаро смерил его взглядом.

– Вы не поняли, – сказал он. – Совсем не поняли меня. Скажите, вы знаете, кто убил Рэтчетта?

– А вы? – парировал мсье Бук.

– Да, – кивнул Пуаро. – С некоторых пор – да. И это настолько очевидно, что я удивляюсь, как вы не догадались. – Он перевел взгляд на Хардмана и спросил: – А вы тоже не догадались?

Сыщик покачал головой. Он во все глаза глядел на Пуаро.

– Не знаю, – сказал он. – Я ничего не знаю. Так кто же из них укокошил старика?

Пуаро ответил не сразу.

– Я попрошу вас, мистер Хардман, – сказал он, чуть помолчав, – пригласить всех сюда. Существуют две версии этого преступления. Я хочу, когда все соберутся, изложить вам обе.

Пассажиры один за другим входили в вагон-ресторан и занимали места за столиками. У всех без исключения на лицах были написаны тревога и ожидание. Шведка все еще всхлипывала, миссис Хаббард ее утешала:

– Вы должны взять себя в руки, голубушка. Все обойдется. Не надо так расстраиваться. Если даже среди нас есть этот ужасный убийца, всем ясно, что это не вы. Надо с ума сойти, чтобы такое на вас подумать! Садитесь вот сюда, а я сяду рядышком с вами, и успокойтесь, ради бога.

Пуаро встал, и миссис Хаббард замолкла.

В дверях с ноги на ногу переминался Пьер Мишель:

– Разрешите остаться, мсье?

– Разумеется, Мишель.

Пуаро откашлялся:

– Дамы и господа, я буду говорить по-английски, так как полагаю, что все вы в большей или меньшей степени знаете этот язык. Мы собрались здесь, чтобы расследовать убийство Сэмюэла Эдуарда Рэтчетта – он же Кассетти. Возможны две версии этого преступления. Я изложу вам обе и спрошу присутствующих здесь мсье Бука и доктора Константина, какую они сочтут правильной.

Все факты вам известны. Сегодня утром мистера Рэтчетта нашли убитым – он был заколот кинжалом. Нам известно, что вчера в двенадцать тридцать семь пополуночи он разговаривал из-за двери с проводником и, следовательно, был жив. В кармане его пижамы нашли разбитые часы – они остановились в четверть второго. Доктор Константин – он обследовал тело – говорит, что смерть наступила между двенадцатью и двумя часами пополуночи. В половине первого, как все вы знаете, поезд вошел в полосу заносов. После этого покинуть поезд было невозможно.

Мистер Хардман – а он сыщик нью-йоркского сыскного агентства (многие воззрились на мистера Хардмана) – утверждает, что никто не мог пройти мимо его купе (купе номер шестнадцать в дальнем конце коридора) незамеченным. Исходя из этого мы вынуждены заключить, что убийцу следует искать среди пассажиров вагона Стамбул – Кале. Так нам представлялось это преступление.

– То есть как? – воскликнул изумленный мсье Бук.

– Теперь я изложу другую версию, полностью исключающую эту. Она предельно проста. У мистера Рэтчетта был враг, которого он имел основания опасаться. Он описал мистеру Хардману своего врага и сообщил, что покушение на его жизнь, если, конечно, оно произойдет, по всей вероятности, состоится на вторую ночь по выезде из Стамбула.

Должен вам сказать, дамы и господа, что Рэтчетт знал гораздо больше, чем говорил. Враг, как и ожидал мистер Рэтчетт, сел на поезд в Белграде или в Виньковцах, где ему удалось пробраться в вагон через дверь, которую забыли закрыть полковник Арбэтнот и мистер Маккуин, выходившие на перрон в Белграде. Враг этот запасся формой проводника спальных вагонов, которую надел поверх своего обычного платья, и вагонным ключом, который позволил ему проникнуть в купе Рэтчетта, несмотря на то что его дверь была заперта. Мистер Рэтчетт не проснулся – он принял на ночь снотворное. Человек набросился на Рэтчетта с кинжалом, нанес ему дюжину ударов и, убив, ушел из купе через дверь, ведущую в купе миссис Хаббард…

– Да, да, это так… – закивала миссис Хаббард.

– Мимоходом он сунул кинжал в умывальную сумочку миссис Хаббард. Сам того не подозревая, он обронил в купе пуговицу с формы проводника. Затем вышел из купе и пошел по коридору. Заметив пустое купе, он поспешно скинул форму проводника, сунул ее в чужой сундук и через несколько минут, переодетый в свой обычный костюм, сошел с поезда прямо перед его отправлением через ту же дверь рядом с вагоном-рестораном.

У пассажиров вырвался дружный вздох облегчения.

– А как быть с часами? – спросил мистер Хардман.

– Вот часы-то все и объясняют. Мистер Рэтчетт забыл перевести их на час назад, как ему следовало бы сделать в Царьброде. Часы его по-прежнему показывают восточноевропейское время, а оно на час опережает среднеевропейское. А следовательно, мистера Рэтчетта убили в четверть первого, а не в четверть второго.

– Это объяснение никуда не годится! – закричал мсье Бук. – А чей голос ответил проводнику из купе Рэтчетта в двенадцать тридцать семь, как вы это объясните? Говорить мог только Рэтчетт или его убийца.

– Необязательно. Это могло быть… ну, скажем… какое-то третье лицо. Предположим, что человек этот приходит к Рэтчетту поговорить и видит, что он мертв. Нажимает кнопку, чтобы вызвать проводника, но тут у него, как говорится, душа падает в пятки, он пугается, что его обвинят в преступлении, и отвечает так, как если бы это говорил Рэтчетт.

– Возможно, – неохотно признал мсье Бук.

Пуаро посмотрел на миссис Хаббард:

– Вы что-то хотели сказать, мадам?

– Я и сама не знаю, что я хотела сказать. А как вы думаете, я тоже могла забыть перевести часы?

– Нет, мадам. Я полагаю, вы слышали сквозь сон, как этот человек прошел через ваше купе, а позже вам приснилось, что у вас кто-то в купе, и вы вскочили и вызвали проводника.

– Вполне возможно, – согласилась миссис Хаббард.

Княгиня Драгомирова пристально посмотрела на Пуаро:

– А как вы объясните показания моей горничной, мсье?

– Очень просто, мадам. Ваша горничная опознала ваш платок. И очень неловко старалась вас выгородить. Она действительно встретила человека в форме проводника, только гораздо раньше, в Виньковцах. Но сказала нам, что видела его часом позже, полагая, что тем самым обеспечивает вас стопроцентным алиби.

Княгиня кивнула:

– Вы все предусмотрели, мсье. Я… я восхищаюсь вами.

Наступило молчание. Но тут доктор Константин так хватил кулаком по столу, что все чуть не подскочили.

– Нет, нет, нет и нет! – закричал он. – Ваше объяснение никуда не годится! В нем тысяча пробелов. Преступление было совершено иначе, и мсье Пуаро это отлично знает.

Пуаро взглянул на него с интересом.

– Вижу, – сказал он, – что мне придется изложить и мою вторую версию. Но не отказывайтесь от первой столь поспешно. Возможно, позже вы с ней согласитесь.

Он снова обратился к аудитории:

– Есть и вторая версия этого преступления. Вот как я к ней пришел. Выслушав все показания, я расположился поудобней, закрыл глаза и стал думать. Некоторые детали показались мне достойными внимания. Я перечислил их моим коллегам. Кое-какие из них я уже объяснил – такие, как жирное пятно на паспорте, и другие. Поэтому я займусь оставшимися. Первостепенную важность, по-моему, представляет замечание, которым обменялся со мной мсье Бук, когда мы сидели в ресторане на следующий день по отъезде из Стамбула. Он сказал мне: «Какая пестрая компания!» – имея в виду, что здесь собрались представители самых разных классов и национальностей.