Джон Карр - Игра в кошки-мышки

Теперь его глаза были на одном уровне со стеклянными зрачками лося. Инспектор вставил ствол в углубление или, точнее, в провал, обозначающий правую ноздрю уродливого чучела. Вытянув шнур телефона на всю длину, он подтянул его поближе к револьверу. И нагнулся к микрофону.

— «Дюны», — тихо, но отчетливо произнес он. — Коттедж Айртона. Помогите! — И, отдернув голову, выстрелил.

В закрытом помещении раздался оглушительный грохот. Дальнейшие события промелькнули так стремительно, что Фред Барлоу смог восстановить их в памяти лишь задним числом.

Телефон, задребезжав, грохнулся о пол. Вслед за ним порхнул в воздухе носовой платок. Правая рука Грэхема сделала короткое движение перед тем, как он выкинул ее к левой ноздре головы чучела, в которую выпустил пулю. Но еще до этого на ковре рядом со стулом Грэхема появилось какое-то странное образование.

Словно кто-то опустошил тут невидимые песочные часы, на ковре стала материализовываться горка розоватого песка. Он порхал в воздухе и, опускаясь, превращался в небольшую пирамидку, но тут Грэхем плотно заткнул большим пальцем ноздрю чучела.

— Вот так! — выдохнул инспектор. Под ним мучительно заскрипел стул; инспектор покачнулся и едва не упал. — Жевательная резинка годится для чего угодно. Например, надежно зашпаклевать дырку от пули тридцать второго калибра. А учитывая совпадение по цвету, вам и в голову не придет что-то заподозрить, когда она затвердеет.

Наступило всеобщее молчание.

— Да, — вздохнул доктор Фелл, когда все уставились на него, — вот и вся история. Но я никак не мог осознать ее, пока вчера, сидя на балконе своего номера, не увидел, как на другой стороне улицы трое мужчин наполняют мешки песком, а потом припомнил чьи-то слова, что последним владельцем бунгало был канадец. Такая техника набивки чучел характерна для многих таксидермистов в Канаде и Соединенных Штатах — для заполнения больших полостей они предпочитают пользоваться не тряпками, пропитанными жиром, а чистым мелкозернистым песком. Когда я увидел эту голову, мне стоило бы раньше догадаться. Вы же знаете, что в Англии лоси не водятся. И дело в том, что эта штука представляла из себя натуральный мешок с песком — ни больше и ни меньше. А мешок с песком легко продырявить малокалиберной револьверной пулей.

Вернувшись к дивану, он уселся на него.

Инспектор Грэхем спрыгнул со стула и стряхнул с мундира остатки песка. От его веса дрогнул пол. Револьвер вернулся на свое место на столе.

— Никаких сомнений не остается, — мрачно заметил Грэхем. — Фактически там покоятся две пули. Та, что была выпущена в субботу вечером, — с правой стороны головы.

— До чего остроумно, — оценил судья Айртон.

Он попытался осторожно откашляться, и эта деликатная операция потребовала изменить положение головы. Но тем не менее на лице его не дрогнул ни единый мускул.

— Вы говорите, — задумчиво сказал судья, — что все это сделал «кто-то»?

— Да, сэр. Убийца.

— По всей видимости. Но как, в таком случае, вы можете объяснить, что я…

Грэхем уставился на него.

— Вы? — взорвался он. — Боже милостивый, сэр, да мы ни на мгновение вас и не подозревали. Мы точно знали, что это не вы.

За окном послышались шаги. Кто-то пересекал лужайку. Одно из окон распахнулось. В комнате появилась Констанс Айртон, вслед за которой следовала Джейн Теннант, и обе остановились как вкопанные. Но эмоциональное напряжение, охватившее четырех обитателей комнаты или, может, всего лишь трех из них, было так велико, что появления девушек никто не заметил, пока Констанс не подала голос.

— Мы слышали выстрел, — срываясь на фальцет, сказала она. — Выстрел!

Ее отец, повернувшись, вытянул шею. Казалось, увидев ее, он избавился от владевшего им возбуждения. Он махнул рукой, словно отсылая прислугу.

— Констанс, — холодно сказал он, — будь любезна не врываться в самую неподходящую минуту. Твое присутствие нежелательно. Оставь нас, пожалуйста, и прихвати с собой… — он ткнул очками, — эту молодую леди.

Но тут вмешался Грэхем.

— Нет, — со спокойной мрачностью сказал инспектор. — Оставайтесь там, где стоите, мисс. Мне пришла в голову идея, точнее набросок идеи, и через какое-то время вы нам понадобитесь. — Затем он со всей серьезностью обратился к судье: — Видите ли, сэр, вы менее, чем кто-либо другой, похожи на человека, который мог бы позволить себе такие глупости: находясь в своем доме, затягивать петлю у себя на шее. Нет, сэр. Вас подставил кто-то другой. И теперь это предположение превратилось в факт. Что мы и можем доказать. Есть и другие факты. Как только мы найдем их… впрочем, за этим дело не станет. Спросите доктора Фелла.

— Каждое слово истории, что вы нам рассказали, каким бы бредом она ни казалась, соответствует истине. Теперь это ясно. Когда вы были на кухне, убийца приволок сюда труп Морелла. Он включил свет, создал соответствующую обстановку и выпустил фальшивую пулю. Затем опустил тело Морелла на кучку красноватого песка и выскользнул отсюда.

— Мы слышали выстрел! — тем же пронзительным голосом продолжала настаивать Констанс.

Грэхем повернулся к ней.

— Да, мисс, слышали, — подтвердил он и кратко изложил новоприбывшим отчет о предшествовавших событиях.

Ни Констанс, ни Джейн не проронили ни слова. Констанс покрылась смертельной бледностью. Джейн хранила спокойствие, но глаза ее были полны настороженного внимания. Яркий свет люстры отчетливо высвечивал выражение их лиц.

— Значит, Тони был убит… — выдохнула Констанс и после паузы закончила: — Не здесь.

— Да, мисс.

— И его убили… не в половине девятого?

— Нет, мисс. За несколько минут до этого времени. Промежуток времени был очень кратким, чтобы ни один врач не мог определить эту разницу во времени.

— Значит, его не мог убить… папа.

— Нет, мисс. К этому я и веду. Есть один человек, только один, который мог совершить это убийство. Есть только один человек, для которого жизненно важно подтасовать время и место убийства. Есть только один человек, который должен был заставить нас поверить, что мистер Морелл застрелен именно здесь и именно в половине девятого, а не в другое время и в другом месте; в противном случае на него неминуемо пало бы подозрение. И теперь у нас есть свидетельства, обличающие этого человека. Что через полсекунды я вам и докажу.

Замолчав, Грэхем поднялся. Лицо его было залито густым клюквенным румянцем, и он тяжело дышал, как перед прыжком в воду. Затем он пересек комнату и положил руку на плечо одного из присутствующих.

— Фредерик Барлоу, — сказал он, — я обязан попросить вас проследовать со мной в полицейский участок Тауниша. Там перед вами будет выдвинуто формальное обвинение в убийстве Энтони Морелла. Вы будете находиться в заключении, пока через неделю, начиная с сегодняшнего дня, не предстанете перед судом в Эксетере.

Потом уже, много времени спустя, доктор Гидеон Фелл пытался вспомнить выражение лиц присутствующих, когда они выслушали формулу задержания.

Это было нелегко. Цвета одежды, позы, в которых все си дели или стояли, даже форму теней он помнил куда лучше, чем застывшие выражения лиц. Он вспомнил, что Констанс поднесла руку ко рту. Он помнил, как судья просто кивнул, словно бесстрастно ждал этих слов. На лицах всех остальных, припомнил он, застыло выражение боли и смертельного ужаса; охваченная им, Джейн Теннант потеряла дар речи.

Фред Барлоу, сидевший на ручке дивана, склонил голову набок и посмотрел на доктора Фелла. На Фреде была черно-коричневая спортивная куртка; волосы его торчали вихрами. Доктор Фелл видел его профиль, четкий как на монете, и как на скулах ходили желваки.

— Значит, вы считаете, что это сделал я, — без особого удивления заметил он.

— Естественно, сэр. Прошу прощения.

— Инспектор, — сказал Фред, — а где же на самом деле был убит Морелл? С вашей точки зрения?

— Напротив съезда к Лаверс-Лейн. Там, где песчаный участок с клочками травы напротив главной трассы.

— И в какое же время он был убит? Снова — с вашей точки зрения?

— С моей точки зрения, — которую я могу доказать, напоминаю вам, — между четвертью и двадцатью минутами девятого.

Фред непрестанно барабанил пальцами по колену.

— Прежде чем я отправлюсь в полицейский участок, — сказал он твердым, ровным голосом, — я хотел бы попросить вас оказать мне одно одолжение. Вы говорите, у вас есть неопровержимые и исчерпывающие доказательства моей вины. Не можете ли вы здесь и сейчас сообщить мне, что это за доказательства? Я знаю, что вы не обязаны это делать. Я знаю, что это против правил. Но можете ли вы оказать мне такую любезность?

— Да, могу, — отрывисто бросил инспектор Грэхем.

Он вернулся к столу. Из-под него он извлек небольшую папку коричневой кожи, которая до сих пор никому не бросалась в глаза. Он положил ее на шахматный столик. Багровый румянец стал еще гуще, когда он обратился к судье: