Джон Карр - Тот, кто шепчет

– Нет! – возразил доктор Фелл, и это слово прозвучало как револьверный выстрел.

Майлс вытаращил на него глаза.

– Что вы хотите этим сказать? – требовательно спросил Майлс. – Не считаете же вы, что Пьер Фреснак и нелепое обвинение в вампиризме…

– О нет! – покачал головой доктор Фелл. – Мы можем забыть о юном Фреснаке и поддельных укусах на его шее. Они только уводят нас от главного. Не играют никакой роли. Но…

– Но – что?

Доктор Фелл некоторое время пристально вглядывался в пол, после чего медленно покачал головой и посмотрел Майлсу прямо в глаза.

– Гарри Брук, – сказал он, – написал множество анонимных писем, содержащих обвинения в адрес Фей, в которые он сам не верил. Какая ирония! Какая трагедия! Потому что, хотя Гарри Брук этого не знал, – представить себе не мог, не поверил бы, если бы ему кто-нибудь рассказал, – все обвинения были тем не менее совершенно справедливыми.

Воцарилось молчание.

Молчание длилось, становясь невыносимым… Барбара Морелл нежно положила руку на руку Майлса. Майлсу показалось, что доктор Фелл и Барбара понимающе переглянулись. Но ему требовалось время, чтобы усвоить смысл сказанного.

– Вот вам, – продолжал доктор Фелл, четко, громко и выразительно выговаривая каждое слово, – объяснение многих загадок в этой истории. Фей Ситон не могла не иметь любовных связей с мужчинами. Я хочу проявить деликатность в этом вопросе и просто отсылаю вас к психологам. Но речь идет о психическом заболевании, которым она страдала с юности. Она не виновата: с таким же основанием ее можно винить в болезни сердца, развившейся вследствие этого. Подобные заболевания – таких женщин не так уж много, но они время от времени появляются во врачебных кабинетах – не всегда приводят к трагическому финалу. Но психика Фей Ситон – вы понимаете? – вступала в противоречие с этим изъяном. Ее внешнее пуританство, ее утонченность, хрупкость, изысканные манеры не были притворством. Они соответствовали ее подлинной сути. Случайные связи с незнакомыми мужчинами были и остаются для нее пыткой.

Приехав в 1939 году во Францию в качестве секретарши Говарда Брука, она твердо решила преодолеть этот порок. Она должна была, должна была, должна была это сделать! Ее поведение в Шартре было безупречным. А потом…

Некоторое время доктор Фелл молчал.

Он снова взял фотографию Фей и начал рассматривать ее.

– Теперь вы понимаете? Эта атмосфера, всегда окружавшая ее, объяснялась… ну, обратитесь к своей памяти! Это ее свойство всегда было с ней. Оно мучило ее. Оно окутывало ее, словно облако. Оно не оставляло людей равнодушными, оно тревожило их, хотя люди и не понимали, что с ними происходит, – и так было везде, где она появлялась. Это ее свойство оказывало влияние почти на всех мужчин. Это ее свойство бросалось в глаза почти всем женщинам, вызывая у них злобное негодование. Вспомните Джорджину Брук! Вспомните Марион Хэммонд! Вспомните… – Доктор Фелл прервал сам себя и взглянул на Барбару. – Вы ведь, по-моему, совсем недавно встретились с ней, мадам?

Барбара беспомощно взмахнула рукой.

– Я видела Фей только несколько минут! – быстро запротестовала она. – Как могу я что-то сказать? Разумеется, нет. Я…

– Не хотите ли еще подумать над этим, мадам? – мягко сказал доктор Фелл.

– Кроме того, – воскликнула Барбара, – она мне понравилась!

И Барбара отвернулась.

Доктор Фелл слегка постучал по фотографии. Глаза, в которых были и легкая ирония, и скрывающаяся за отрешенностью горечь, заставляли почувствовать присутствие живой, двигавшейся по комнате Фей с такой же силой, как и брошенная на комод сумочка, или упавшее удостоверение личности, или черный берет на кровати.

– Мы должны видеть, что существует некая личность, добродушная и доброжелательная, которая, испытывая подлинное или притворное замешательство, участвует во всех этих событиях. – Доктор Фелл возвысил свой и без того громкий голос. – Было совершено два преступления. Оба они являются делом рук одного и того же человека…

– Одного и того же человека?! – закричала Барбара. И доктор Фелл кивнул.

– Первое преступление, – сказал он, – являлось непреднамеренным, было совершено второпях и, несмотря на это, стало чудом. Второе же было тщательно спланировано и подготовлено и впустило в нашу жизнь темные, потусторонние силы! Могу я продолжать?

Во время своей речи доктор Фелл, на колене которого по-прежнему лежали рукопись, и фотография, и книга, с рассеянным видом набивал пенковую трубку, устремив сонный взгляд на угол потолка.

– Мне бы хотелось, с вашего позволения, перенестись обратно в Шартр и вспомнить, что произошло в тот роковой день двенадцатого августа, когда был убит Говард Брук.

Я не столь красноречив, как Риго. Ему удалось бы короткими выразительными фразами описать дом, называемый Боргаром, извивающуюся реку, башню Генриха Четвертого, виднеющуюся над деревьями, и жаркий грозовой день, когда дождь никак не мог начаться. Собственно говоря, он это сделал. – Доктор Фелл постучал по рукописи. – Но я хочу, чтобы вы представили себе маленькую группу людей, живущих в Боргаре.

Властители Афин! Трудно вообразить ситуацию ужаснее.

Фей Ситон была помолвлена с Гарри Бруком. Она действительно полюбила – или убедила себя в этом – жестокого, бессердечного человека, единственными достоинствами которого были молодость и внешняя привлекательность. Помните рассказ Гарри о том, как он сделал предложение Фей в первый раз, а она ему отказала?

Снова раздался протест Барбары.

– Но этот эпизод, – закричала она, – он выдумал! Ничего подобного не было!

– О да, – согласился доктор Фелл, кивая. – Ничего подобного не было. Но дело в том, что эта сцена вполне могла бы иметь место, и тогда все произошло бы именно так, как описывал Гарри. В глубине души Фей Ситон должна была понимать, что, при всех ее благих намерениях, ей нельзя ни с кем вступать в брак, поскольку через какие-нибудь три месяца он закончится катастрофой из-за… ладно, оставим эту тему.

Но на этот раз… нет! На этот раз все будет по-другому. Мы преодолеем это проклятие. На этот раз она действительно влюблена – душой и телом, – и все закончится хорошо. В конце концов, после ее приезда во Францию в качестве секретарши Говарда Брука никто не посмел бы сказать о ней ни одного худого слова.

И в это время Гарри Брук – ничего не замечавший, считавший то, в чем он обвинял Фей, собственной выдумкой – доводил своего отца до отчаяния анонимными письмами, порочащими девушку. Гарри преследовал одну цель: уехать в Париж и изучать там живопись. Думал ли он о молчаливой, кроткой девушке, избегавшей его объятий и остававшейся почти холодной, когда он целовал ее? Черт побери, нет! Ему подавай такую, в которой больше огня!

«Какая ирония судьбы!» – скажете вы. Я тоже так думаю.

А потом, как говорится, разразилась гроза. Двенадцатого августа кто-то заколол мистера Брука. Позвольте мне продемонстрировать вам, как он это сделал.

Майлс Хэммонд резко повернулся.

Майлс подошел к кровати и сел на ее край рядом с профессором Риго. Ни один из них – хотя и по разным причинам – уже давно не вмешивался в разговор.

– Вчера утром, – продолжал доктор Фелл, положив трубку и взвешивая рукопись в руке, – мой друг Жорж Риго принес мне свой отчет об этом преступлении. Если я процитирую вам из него любое место, вы, вероятно, скажете, что, излагая вам все это устно, Риго использовал те же самые слова. Он также показал мне и злополучную шпагу-трость. – Тут доктор Фелл взглянул на профессора Риго. – Нет ли у вас, случайно, с собой этого оружия?

Гневным и немного испуганным жестом профессор Риго схватил трость и швырнул ее через всю комнату доктору Феллу. Тот ловко поймал ее. Но Барбара попятилась к закрытой двери, словно на нее напали.

– Ah, zut! – закричал профессор Риго, потрясая руками в воздухе.

– Вы сомневаетесь в правильности моих выводов? – спросил доктор Фелл. – Когда я сегодня очень кратко изложил вам все это в первый раз, вы не выразили сомнения!

– Нет, нет, нет! – сказал профессор Риго. – Все сказанное вами об этой женщине, Фей Ситон, правда, чистая правда! Я попал в точку, когда сказал вам, что в фольклоре признаки вампиризма и эротизма совпадают. Но я готов выпороть себя за то, что я, старый циник, не догадался обо всем сам!

– Сэр, – возразил доктор Фелл, – вы сами признались, что не ставите во главу угла факты. Именно поэтому, даже когда вы описывали происшедшее, вы не заметили…

– Не заметил чего? – спросила Барбара. – Доктор Фелл, кто убил мистера Брука?

Вдалеке раздался раскат грома, сотрясший оконные рамы и заставивший вздрогнуть всех, находящихся в комнате. Июнь выдался сырой: снова собирался дождь.

– Позвольте мне, – сказал доктор Фелл, – просто изложить вам, что произошло в тот день. Сопоставив рассказы профессора Риго и Фей, вы сами увидите, какие из них можно сделать выводы.