Клэр Гриффен - Лежачая больная

— Вы должны извинить нас за эту старомодную меблировку, — произнес Чарльз после взаимных представлений. — Так был обставлен дом, когда он перешел в собственность нашей семьи, и матушка всегда хотела, чтобы в нем все так и оставалось.

— Ах вот как, здесь живет и ваша мать, — отметил Холмс. — Будем ли мы иметь удовольствие познакомиться с миссис Эбернетти?

— Наша мать тяжело больна и не принимает гостей, — вмешалась Сабина. — К тому же холодная погода плохо на нее действует.

— Возможно, вы могли бы разрешить моему другу взглянуть на нее. — Заметив их удивление, он поспешно продолжал: — Ватсон — практикующий врач самой высокой квалификации. Я убежден, он будет рад в любое время сообщить вам свое профессиональное мнение.

Бормоча слова согласия, я заметил, как Чарльз глянул на сестру. Та сохраняла невозмутимый вид.

— Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, но у нас есть свой домашний врач, который заботится о матушке.

— Может быть, вы его знаете, Ватсон. Как его имя?

— Доктор Халлиуэлл, — ответила она после секундной заминки. Похоже, она уже начала слегка раздражаться, что и немудрено: Холмс проявлял немалую настойчивость в своих расспросах.

— Уверен, это превосходный специалист, — примирительно отозвался я. — И прошу вас, не извиняйтесь за мебель. У вас прелестная комната.

— Вам очень повезло, — добавил мой друг, продолжая играть роль неугомонного и беспардонного визитера, — ведь вам принадлежит столь великолепное строение в таком богатом районе. Наверняка оно стоит целое состояние.

Чарльз густо покраснел.

— Матушка никогда не продаст его. Это совершенно исключено.

— Я задел ваши чувства, — проговорил Холмс. — Прямодушие во мне иной раз берет верх над деликатностью. О, я вижу на столике карты. Ничто не сравнится со славной партией в вист с друзьями.

— Так давайте сыграем? — с готовностью предложил Чарльз, подвигая кресло.

Во время этой дружеской партии я с восторженным изумлением наблюдал за тем, как умело Холмс сохраняет личину Себастьяна Фуда. И очевидно, Чарльз Эбернетти от всей души восхищался им и внимал каждому его слову. Но столь же очевидным казалось и то, что Сабина Эбернетти не спешит выносить суждение о новом знакомце. Она держалась вежливо, однако подчеркнуто холодно.

В четыре часа она поднялась из-за столика и дернула за шнурок звонка, висевший возле камина.

— Хочешь попросить, чтобы принесли чай, Сабина? — осведомился Чарльз. — Самое время.

Встав, мисс Эбернетти увидела, что пламя в камине почти погасло.

— Надо позвать Минтера, пусть подбросит еще угля, — произнесла она.

— Незачем беспокоить Минтера. У него и так много работы. Я сам займусь очагом, — возразил ее брат.

Где-то в глубине дома раздался еще один звонок. По лицу Чарльза Эбернетти скользнуло выражение досады.

— Это матушка, — бросил он.

— Я схожу, — безмятежно откликнулась его сестра. — Ей пора принять лекарство.

— Мне кажется, — рассеянно произнес Холмс, глядя, как наш хозяин управляется с камином, — чтобы вести такое обширное хозяйство, требуется немало слуг. — Похоже, Чарльз его не слышал, но Холмс упорно продолжал: — Достойно восхищения, что мисс Эбернетти взяла на себя роль сиделки.

— Она сама на этом настояла, — пояснил Чарльз. — А пока моя сестра в отлучке, господа, мы могли бы отведать чудесного портера.

Он подошел к графину, стоящему на буфете.

— Портер не просто чудесный, — оценил Холмс, отпив глоток, — он поистине великолепный.

Чарльз покраснел от удовольствия.

— Из моих собственных погребов. Я принесу вам бутылочку.

— Ну что вы. Мы уже скоро уходим.

— Простите, что оставила вас одних, — проговорила мисс Эбернетти минуту спустя. — А где Чарльз? Сейчас Минтер принесет чай.

— Кажется, ваш брат пошел в винный погреб.

Из очага выскочил кусок угля и упал на ковер. Сабина вздрогнула всем телом, схватила щипцы и кинула уголь обратно на решетку. Некоторое время она осматривала ковер в поисках возможных повреждений, а мой друг, в свою очередь, изучал ее, сидя в кресле.

Вскоре вернулся Чарльз, держа под мышками по бутылке. В нем произошла разительная перемена: побледневшее лицо покрылось испариной, а руки тряслись, когда он ставил бутылки на стол.

— Слушайте, Эбернетти, да вы больны! — воскликнул Холмс.

— Чарльз, иди сюда, присядь. — Сестра подвела его к креслу с подголовником и печально взглянула на нас через плечо. — Мой брат страшно боится тесного замкнутого пространства. Чарльз, тебе следовало послать туда Минтера.

— Конечно, ты права. — Чарльз промокнул лоб платком. — Но он терпеть не может спускаться в погреб.

— В этих погребах так душно, — согласился Холмс. — Сожалею, что ваша доброта заставила вас вынести подобные неудобства.

— Не беспокойтесь об этом, дорогой друг. Это всего лишь моя дурацкая причуда, скоро все пройдет.

После чая мы откланялись, пообещав прийти снова в ближайшее воскресенье, днем, чтобы сыграть еще одну партию. Едва мы вышли, все добродушие, которое Холмс изображал перед Эбернетти, улетучилось, и он вновь впал в задумчивость.

— Что ж, Холмс, — произнес я, — мы не подвинулись к разгадке тайны, если здесь вообще есть какая-то тайна. Для меня все вполне ясно. Любящие дети, только и всего. Хотя эта пара — довольно грустное зрелище. По крайней мере, нам известно, что их мать существует.

— А откуда нам это известно, Ватсон?

— Но вы же сами слышали. Она звонила, чтобы к ней пришли.

— Где-то в доме раздался звонок, вот и все. Но вы правы, эта пара — зрелище печальное. Однако здесь имеются свои подводные течения, Ватсон, притом, быть может, довольно опасные. На это указывает несколько мелких происшествий, которые вы совершенно проглядели.

— Хотелось бы услышать от вас разъяснение.

— Через неделю, в это же время, я уже разгадаю их секрет. Думаю, он окажется более зловещим, чем вы можете себе представить.

— Вам видней. Хотя жаль, что вы так ревниво относитесь к плодам своих рассуждений.

По-моему, чрезмерное тщеславие Холмса нередко побуждает его напускать тумана — на тот случай, если он ошибается в своих предположениях. Если же он окажется прав, то предъявит разгадку жестом фокусника, извлекающего кролика из шляпы.

— Предстоит еще многое раскопать, прежде чем я смогу поведать вам подробности этого дела. Но я весьма ценю вашу помощь.

— Кажется, я внес не такой уж большой вклад, — несколько уныло отозвался я.

— Просто вы сами о нем не подозреваете. Вы знакомы с доктором Халлиуэллом?

— Нет, но я могу поискать его имя в медицинской картотеке.

— Заранее благодарен. А вот и кэб. Подзовите его, Ватсон. Думаю, сегодня мы ляжем пораньше. Завтра нам предстоит много работы…

Холмс встал и куда-то ушел еще до того, как я вылез из постели. Вернулся он около полудня. На сей раз мой друг являл собой еще более поразительное зрелище: он предстал передо мной в грубой одежде и подбитых гвоздями сапогах английского рабочего, кепка сдвинута на затылок, шарф повязан небрежно; к тому же сегодня утром он явно не брился.

— Я ходил наниматься на работу, Ватсон, — произнес он с усмешкой.

— И преуспели?

— На Гровнер-сквер — нет.

— Вы попытали счастья у Эбернетти?

— Я решил, что им может понадобиться кучер или конюх, и вошел через конный двор. Но там довольно-таки пусто, Ватсон. Ни экипажа, ни лошадей, а в домике конюха никого нет. Минтер, видимо, заметил меня из людской и вышел. Прогнал меня весьма грубо. Не правда ли, странно, что старый дворецкий — единственный слуга, о котором нам известно? Ни горничной, ни лакея. И, судя по всему, никаких конюхов и возниц.

— Но из слов миссис Бертрам я понял, что слуг рассчитали.

— Да. И я полагаю, что это важные сведения.

— Они означают, что Эбернетти больше не могут себе позволить содержать такой штат, только и всего.

Холмс фыркнул:

— От вашего внимания ускользает весьма многое, Ватсон.

— Но кое-что от меня не ускользнуло. — Я стоял у окна, говоря это. — На той стороне улицы торчит какой-то мальчишка и наблюдает за нашей квартирой. Его вид соответствует приметам того уличного мальчишки, который недавно приходил к нам и спрашивал меня. Моя врачебная помощь ему не требовалась, и миссис Хадсон прогнала его, но он по-прежнему околачивается возле дома. Он наверняка видел, как вы входили, Холмс.

Мой друг подошел и встал рядом со мной. Юнец, прислонившийся к фонарному столбу, был одет в пальто на два размера больше, чем нужно; на голову он натянул матерчатую кепку. Между шарфом и кепкой виднелась лишь небольшая часть его лица, но время от времени он поглядывал на наше окно.

— События развиваются стремительно, нам не следует от них отставать, — пробормотал Холмс. — Вы сверились с картотекой?