Жорж Сименон - Судьба семьи Малу

Комиссар повернулся к Эдгару, а тот сказал ему вполголоса:

— Я зайду к вам. Нам нужно поговорить. Разве оба они не были государственными чиновниками?

— Я еще не знаю, каким образом все устроится, сударыня. Сейчас мне просто необходимо составить протокол. Поверьте, мне неудобно, что я должен.., должен…

Наконец-то! Хоть с этим покончено. Он уходил, пятясь, бросив понимающий взгляд на Эдгара.

Остались только члены семьи. Марта, невестка, сказала:

— Маме обязательно нужно поесть. Я займусь этим вместе с Жозефом… А где кухарка?

— Жюли вчера ушла от нас.

— Мы посмотрим с Жозефом.

Эжен Малу лежал в комнате с опечатанными шкафами, совсем один, под простыней, закрывавшей его обезображенное лицо.

— Я хотел бы знать, мама…

— Сядь. Я не люблю разговаривать, когда собеседник ходит взад и вперед.

— Я хотел бы знать, страховой полис…

— Твой отец продал его в прошлом месяце, так что на это нам нечего рассчитывать.

Ален потихоньку вышел. Никто не обращал на него внимания. Мать с Эдгаром сидели в креслах у камина. Г-жа Малу снова закурила.

Ален пересек коридор и вошел в комнату, где его охватил холод, потому что уже три дня, как кончился уголь и центральное отопление в доме не работало.

Он не пытался взглянуть на отца. Сел на низенький стул возле кровати, скрестив руки на коленях, и сидел неподвижно, ни на что не глядя, даже на простыню, под которой обрисовывалось тело покойника.

Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал звонок, потом шаги. Но это принадлежало к другому миру, и он не обратил внимания на шум. Еще один женский голос, голос его сестры. Ему это было безразлично. Он не думал о том, что она только что приехала поездом и теперь ей рассказывают о происшедшем.

В пустой квартире кто-то позвал:

— Ален! Ален!

Дверь в его комнату отворилась и снова закрылась. Он услышал голос невестки:

— Его там нет.

Чтобы его не стали искать там, где он был, он встал, выпрямился, худой, высокий, секунду постоял неподвижно в ногах кровати отца. Губы его шевелились, как будто он тихонько произносил какие-то слова, потом он открыл дверь и крикнул:

— Иду.

Обед был подан в столовой, и в те минуты, когда все замолкали, слышно было, как на маленькой площади журчит фонтан.

— Ален… Ален…

Ему казалось, что он только что погрузился в сон, все-таки, не открывая глаз, он чувствовал, что уже наступил день. Он знал также, что за окнами льет проливной дождь, потому что как раз под окнами его комнаты стоял цинковый бак, по которому барабанили упругие капли.

— Почему ты улегся спать одетым?

Нужно было быстрее прийти в себя, вернуться к действительности. Это была сестра. Корина села на его кровать, и, открыв глаза, он с досадой увидел, — впрочем, он этого ожидал, — что она сидит, скрестив ноги, в расстегнутом халате. Неужели она не может понять, что он всегда стеснялся видеть ее полуголой. Это у нее какая-то навязчивая идея. Она была начисто лишена стыдливости. По утрам Корина иногда выходила из ванной в чем мать родила и при нем надевала чулки, высоко поднимая ноги, сначала одну, потом другую, а он не знал, куда девать глаза.

Корина была красива. Все говорили, что она красива, мужчины бегали за ней. Она была пышнотелая, с упругой гладкой кожей. Эдакая пышечка! Сплошные выпуклости и округлости. Это была настоящая самка, а Алену хотелось бы иметь такую сестру, как у иных его товарищей по коллежу, скромную девушку, которую невозможно даже представить себе голой.

От нее и пахло самкой. Сейчас он чувствовал ее запах, потому что она только что встала с постели. Она спала в шелковой рубашке, очень коротенькой, смятой и поднимавшейся на золотистом животе. Корина и не думала запахнуть халат.

— Жозеф ушел от нас, — объявила она.

— Знаю.

Он тут же понял, что допустил промах: лучше было бы смолчать.

— Откуда ты знаешь? Он что, предупредил тебя?

Он знал это, потому что, собственно говоря, не спал всю ночь.

Прежде всего, он лег одетым, не сняв даже галстук, только потому, что боялся. Он не мог бы точно сказать, чего боялся. Оставшись один в своей комнате, он не способен был раздеться, а может быть, ему было стыдно. Разве его мертвый отец не лежал почти рядом, совсем один, один в темноте?

Отец лежал на своей кровати с колоннами. И Ален теперь даже мысленно не смел назвать эту кровать так, как обычно ее называл — катафалком. Это был настоящий монумент, черный с золотом, перегруженный деревянными резными фигурами, гербами. В доме было много такой мебели, купленной на распродажах, в особенности на распродажах обстановки замков. И на камине, и на шкафу, в котором можно было упрятать несколько человек, тоже красовались гербы, но дверцы его украшали печати судебного исполнителя.

— Откуда ты знаешь, что он ушел?

— Я слышал.

Это было среди ночи. Он лежал с открытыми глазами. Комната дворецкого находилась как раз над его спальней. Сначала Ален долго слушал, как Жозеф ходит взад и вперед в носках, потом шаги раздались на лестнице. Он уходил. Это было ясно. Все слуги ушли, один за другим, несмотря на то, что им не выплатили жалованье.

Ален слышал еще и другое: Жозеф, похожий на священника-расстригу, прошел в ту комнату, где находилось тело, и оставался там некоторое время, что-то разыскивая. Это не приснилось Алену. Он был уверен. У него сжалось горло, на лбу выступил пот, но он не посмел шевельнуться и почувствовал облегчение, когда услышал наконец, как хлопнули ворота и раздались шаги по тротуару.

— В доме нечего есть. Сходи купи чего-нибудь. Ну конечно, опять он! Когда нужно делать что-нибудь неприятное, здесь всегда произносят имя Алена. Он встал и злобно посмотрел на сестру.

— А у тебя есть деньги? — спросил он.

— Сейчас попрошу у мамы. Она говорит, что очень устала, и лежит в постели.

Тоже, как всегда. Каждое утро она чувствовала себя усталой и лежала в постели до полудня. В те периоды, когда в доме были слуги, ей доставляло удовольствие вызывать их всех по очереди к себе.

Он вошел в спальню матери, предварительно причесавшись и умыв лицо. Костюм его был смят, галстук скручен.

— Жозеф ушел… — объявила в свой черед мать.

— Знаю. Корина мне сказала.

— В доме нечего есть. Только кусок черствого хлеба.

— У тебя есть деньги?

Слово «деньги» хорошо знали в этой семье. Его слишком часто повторяли! Все, даже отец, который иногда просил сына дать ему взаймы на несколько часов накопленные Аденом карманные деньги.

— Наверное, деньги есть в бумажнике.

Он понял, что мать хотела сказать, так как она смотрела в сторону комнаты, где лежал покойный. Он также понял, что мать и сестра не хотят идти туда сами.

Ему пришлось сделать усилие. Вчера вечером, в сумерки, когда дождь струился по стеклам окон, ему было не так страшно. А теперь он хотел уже попросить Корину пойти с ним, но его удержало чувство собственного Достоинства.

Он вспомнил о том, что Жозеф ночью заходил в эту комнату, и успокоился, увидев на месте тело под простыней. Пиджак висел на стуле, и, обшарив карманы, Ален не нашел бумажника, но секунду спустя увидел, что он лежит раскрытый на ковре.

Он поднял бумажник, быстро вышел из комнаты и бросил его матери на кровать.

— По-моему, он пуст.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что он валялся на полу. Пари держу, что Жозеф…

И это была правда. Нашел ли Жозеф деньги в бумажнике? Во всяком случае, если да, то унес их с собой.

— У меня в сумочке есть какая-то мелочь. Дай-ка ее мне… Купи хлеба, масла, молока… Когда придет Эдгар, я попрошу у него немного денег. Впрочем, нам нужно достать деньги еще до того… Не знаешь, кто это звонил?

— Разве звонили?

— Около восьми часов утра, потом опять полчаса спустя.

В это время он, видимо, наконец уснул и ничего не слышал.

— Посмотри, не оставили ли записку в почтовом ящике. Просто не знаю, что мы будем делать: никого нет…

Но она продолжала лежать.

— А нужно все-таки, чтобы кто-нибудь занялся…

Она взглянула в сторону спальни покойного. Очевидно, она хотела сказать, что нужно, чтобы кто-нибудь занялся похоронами. Ален надел пальто, спустился, вышел в маленькую дверь в воротах. Он чуть не вышел без ключа, забыв, что уже нет слуг, которые открыли бы ему дверь. Нашел ключ — он висел на крючке.

На улице он поднял воротник своего длинного пальто. Он был без шляпы. Он никогда не носил ее. Его светлые волосы покрылись жемчужинами дождевых капель, капли воды дрожали на кончике носа. Маленькая площадь была пуста. Меньше чем в ста метрах отсюда, в переулке, была молочная, но хозяйка уже ругала его однажды при всех за то, что они несколько месяцев не платили по счету.

Он пошел дальше. Чуть было не купил газету, в которой, конечно, говорилось о его отце. Когда он вошел в лавку, то сразу заметил, что люди отводили от него глаза и все-таки некоторые бросали любопытные взгляды.