Дороти Сэйерс - Встреча выпускников

— Да, конечно, — ответила Харриет, — а вы всё ещё преподаете?

— Да, всё ещё в том же месте, — сказала мисс Моллисон. — Я боюсь, что мои события по сравнению с вашими — очень слабенькое пиво.

Поскольку на это нельзя было отреагировать ничем, кроме извиняющегося смеха, Харриет рассмеялась с извиняющейся улыбкой. Произошло какое-то движение. Люди перетекали в Новый дворик, где должны были сдёрнуть покрывало с мемориальных часов, и занимали места на каменном постаменте, который шёл вокруг и позади клумб. Был слышен официальный голос, призывающий гостей оставить дорогу для процессии. Харриет использовала это как повод отцепиться от Веры Моллисон и утвердилась позади группы, все лица в которой были ей незнакомы. На противоположной стороне дворика она могла видеть Мэри Эттвуд и её друзей. Они помахали ей. Она помахала в ответ. Она не собиралась пересекать газон и присоединяться к ним. Она будет стоять обособленной одиночкой в официальной толпе.

Из-под драпировки часы, скрытые в ожидании момента своего официального появления перед публикой, прозвонили четыре четверти и ударили три раза. По гравию захрустели шаги. Под сводчатым проходом показалась процессия: небольшая группа пожилых людей, идущих парами, — они были одеты с несколько неестественным блеском более роскошной эры и перемещались с неким небрежным достоинством, присущим только университетам Англии. Они пересекли дворик и разместились на постаменте под часами, доны-мужчины сняли свои тюдоровские шляпы и академические шапочки из уважения к вице-канцлеру, доны-женщины приняли почтительные позы, наводящее на мысль о совместной молитве. Тонким изящным голосом вице-канцлер начал речь. Он говорил об истории колледжа; сделал изящный намек на достижения, которые не могли быть измерены просто прошедшими годами; выстрелил сухой и глуповатой шуточкой об относительности и сгладил её классической цитатой; упомянул о великодушии дарителя и о прекрасных личных качествах покойного члена совета, в память которого эти часы установлены; сказал, что счастлив открыть эти прекрасные часы, которые так сильно украсят этот дворик — дворик, добавил он, который, хотя и новичок, если говорить о времени, но полностью достоин занять почётное место среди этих древних и благородных зданий, которые представляют славу нашего университета. От имени канцлера и Оксфордского университета он приступил к торжественной части. Его рука легла на веревку, на лице декана появилось выражение волнения, которое превратилось в широкую улыбку триумфа, когда драпировка упала без какой-либо недостойной задержки или катастрофы; часы предстали перед публикой, несколько особо смелых из присутствующих дали начало всё более бурным аплодисментам; директриса в короткой лаконичной речи поблагодарила вице-канцлера за личное прибытие и дружеские слова; золотая стрелка часов продолжала двигаться, и часы мягко пробили четверть. Собрание удовлетворённо вздохнуло, процессия сгруппировалась, отправилась в обратный путь через сводчатый проход, и церемония была счастливо завершена.

Харриет, увлекаемая толпой, обнаружила, к своему ужасу, что Вера Моллисон вновь оказалась рядом и говорит, что, по её мнению, все авторы детективов должны чувствовать сильный специфический интерес к часам, так как очень многие алиби зависят от показаний часов и сигналов точного времени. Однажды в школе, где она преподавала, случился любопытный инцидент, она считает, что это будет роскошный сюжет для детективного романа и окажется полезен любому, кто достаточно умен, чтобы создавать подобные вещи. Она давно мечтала увидеть Харриет и всё ей об этом рассказать. Прочно утвердившись на лужайке Старого дворика на значительном расстоянии от столов с закусками, она начала рассказывать этот любопытный инцидент, который потребовал большого предварительного пояснения. Подошла скаут с чашками чая. Харриет взяла одну и немедленно пожалела, поскольку это отрезало возможность быстрого отступления, и, казалось, навечно связало её с мисс Моллисон. Затем, с сердцем, подпрыгнувшим от благодарности, она увидела Фиби Такер. Добрая старина Фиби — выглядит точно так же, как всегда. Она поспешно извинилась перед мисс Моллисон, умоляя её рассказать про инцидент с часами в более свободное время, пробилась через букет из платьев и сказала: «Привет!»

— Привет, — поначалу удивлённо ответила Фиби. — О, это ты. Слава Богу! Я уже начала думать, что из нашего выпуска не будет никого, кроме Триммер и этой ужасной Моллисон. Пойдём и возьмём сэндвичей, они здесь неплохие, даже странно. Ну, и как ты сейчас, процветаешь?

— Неплохо.

— Во всяком случае, ты занимаешься хорошими вещами.

— Ты тоже. Давай присядем где-нибудь. Я хочу услышать всё о раскопках.

Фиби Такер изучала историю, затем вышла замуж за археолога, и, казалось, эта комбинация работала исключительно хорошо. Они выкапывали кости, камни и глиняную посуду в забытых уголках земного шара, писали брошюры и читали лекции в учёных обществах. В свободные моменты они произвели весёленькое юное трио, которое небрежно сваливали на восхищенных бабушку и дедушку, прежде чем спешно возвращаться к костям и камням.

— Ну, мы только что возвратились из Итаки. Боб жутко взволнован находкой новых захоронений и развил полностью оригинальную и революционную теорию о погребальных обрядах. Он пишет работу, которая противоречит всем выводам старого Лэмбарда, а я помогаю, снижая тон эпитетов и включая оправдательные сноски. Я имею в виду, Лэмбард может быть извращенным старым идиотом, но будет более достойно, если сказать об этом не так многословно. Мягкая и убийственная вежливость более разрушительна, согласна?

— Абсолютно.

Здесь, во всяком случае, был кто-то, кто не изменился ни на йоту, несмотря на прошедшие годы и брак. Харриет была готова этому порадоваться. После исчерпывающего исследования вопроса о погребальных обрядах она поинтересовалась детьми.

— О, они становятся довольно забавными. Ричард — это старший — в восторге от погребений. Его бабушка на днях была в ужасе, когда попыталась его найти и обнаружила производящим, очень терпеливо и по всем правилам, раскопки в мусорной куче садовника и составляющим коллекцию костей. Её поколение всегда немного переживает по поводу микробов и грязи. Я полагаю, что они совершенно правы, но отпрыску, кажется, это не вредит. В итоге отец предоставил ему кабинет, чтобы хранить кости. Просто поощряя его, как выразилась мать. Я думаю, что нам придётся взять Ричарда в следующий раз с собой, только мать будет волноваться: она считает, что у греков не было канализации и он может подцепить там чёрт знает что. Кажется, что все дети, слава Богу, растут довольно умными. Было бы так скучно быть матерью идиотов, но ведь это чистый жребий, не так ли? Если бы только можно было придумывать их, как характеры в книгах, это было бы намного более удовлетворительно для хорошо организованного ума.

После этого беседа естественным образом коснулась биологии, факторов Менделя и «Дивного нового мира».[12] Она резко оборвалась при появлении бывшего тьютора[13] Харриет, вынырнувшей из толпы старых студенток. Харриет и Фиби в едином порыве приветствовали её. Манеры мисс Лидгейт были в точности такими же, как и раньше. Для невинных и искренних глаз этой великой учёной леди никакая моральная проблема, казалось, вообще не может существовать. Вследствие скрупулезной цельности своей личности она относилась к недостаткам других людей с широким и абсолютным милосердием. Как и положено любому учёному, изучающему литературу, она знала поимённо все грехи этого мира, но было сомнительно, что она их узнает, если встретит в реальной жизни. Получалось, как если бы проступок, совершённый человеком, которого она знала, был обезврежен и продезинфицирован этим контактом. Очень много молодёжи прошло через её руки, и она нашла так много хорошего в каждом из них, что, казалось, невозможно было даже подумать, что они могут быть сознательно злыми, как Ричард III или Яго. Недовольными — да, дезинформированными — да, подверженными сильным и сложным искушениям, которых самой мисс Лидгейт удалось, к счастью, избежать, — да. Если она слышала о воровстве, разводе, ещё более плохих вещах, то озадаченно сдвигала брови и думала, насколько, должно быть, несчастным был преступник перед тем, как совершил столь ужасное злодеяние. Только единственный раз довелось Харриет услышать, как мисс Лидгейт говорила с явным неодобрением о человеке, которого она знала, и это относилось к её собственной бывшей ученице, которая написала популярную книгу о Карлайле. «Это вообще не исследование, — таков был приговор мисс Лидгейт, — никаких попыток критического суждения. Она воспроизвела все старые сплетни, не утруждая себя хоть какой-то проверкой. Небрежная, эффектная и показная. Я действительно стыжусь её». И даже тогда она добавила: «Но я верю, бедняжка очень нуждалась». Мисс Лидгейт не выказала признаков того, что она стыдится мисс Вейн. Напротив, она тепло приветствовала её, попросила зайти и навестить её в воскресенье утром, говорила благожелательно о её работе, и хвалила за то, что Харриет поддерживает на высоком академическом уровне английский язык, хотя бы в детективной прозе.