Анна Бауэрова - Смерть и семь немых свидетелей

— Что мне? — Он прищурил глаза.

— За тебя Мария написала «Реку» — всю, от начала до конца. А потом подарила ее тебе — из непонятной, глупой, рабской и великой любви. Вы с ней скорее всего даже не ожидали, что книга будет пользоваться таким большим успехом. Вас это, наверное, удивило так же, как и всех нас. Кто мог предвидеть такой восторг, такое восхищение? Ты пил славу большими глотками, раздувался от гордости, как та кикимора, под которой сидишь. Мария радовалась за тебя, верила, безумная, что теперь, когда она таким образом доказала свою любовь, ты принадлежишь ей навсегда. Но ты — и навсегда?! Ты же не можешь быть постоянным ни в чем и ни с кем.

— Почему я должен это выслушивать? — Гакл прервал ее в ярости. Лицо его побагровело, он попытался встать, но сразу же сел, потому что Эмила вытянула вперед руку с пистолетом.

— Ни в чем и ни с кем, — повторила она громче. — Ни в учебе, ни в работе, ни с женой, ни с любовницей. Главная ошибка Марии в том, что она решила связать свою жизнь с тобой. А когда поняла, что может потерять тебя, от отчаяния стала угрожать. Несчастная, до чего она докатилась! Опустилась до шантажа! Нормальный человек… — Эмила подняла руку, и Гакл занял прежнюю позу. — Не вертись! Не хочу тебя дырявить, но буду вынуждена! Нормальный человек, — продолжила она, — сделал бы какой-то выбор. Или, чтобы избежать разоблачения и скандала, остался с Марией, хотя это и трусливый поступок. Или расстался с ней и мужественно пережил скандал, которого не удалось бы избежать. Потому что Мария была из тех, кто или любит, или ненавидит, а она стала бы мстить. Но на такие поступки способен нормальный человек. Это не для тебя.

— Почему… — он захрипел и стал откашливаться, — почему не для меня?

— Потому что ты этого не перенес бы. Всю жизнь ты был неудачником. И ничтожеством. Но всю жизнь вынашивал грандиозные планы. Блестящие идеи, прекрасные намерения! Я талантлив, я совершенен, увидите все, на что я способен! Но тебя нигде не могли долго выдержать, отовсюду гнали. И вдруг повезло! Пришла слава. Неожиданно. Ведь «Река» — далеко не эпохальное произведение, но по каким-то таинственным законам приобрела необычайную популярность. Твое имя стало известным. Ты быстро забыл, что в этом нет твоей заслуги. И вдруг — она захотела все сразу забрать! Опозорить тебя, вернуть даже не в обыденность, где ты был раньше, а бросить гораздо ниже, в пекло позора, насмешек, безысходности… Оттуда ты уже никогда бы не выбрался. Поэтому ты ее и убил. Из-за болезненного тщеславия.

— Хочешь сделать из меня ненормального? — Он коротко хохотнул. — Мало нам Дарека…

— Конечно, это ненормальное, порочное тщеславие, — кивнула она. — Другой переживал бы позор, может быть, не менее тяжело, но потом сумел бы взять себя в руки и занялся чем-нибудь, далеким от искусства. Стал бы работником сберкассы, жилищного кооператива, туристического бюро, планетария, общества садоводов и огородников. Просто начал все снова и, главное, в другой области. Может быть — как знать, — и с большим успехом. Но этого не можешь сделать ты, Рудольф Гакл. Ты должен быть звездой и сиять во что бы то ни стало. Ты обязательно хочешь выделяться и, чтобы не очутиться среди таких заурядных людей, как, скажем, я, ты предпочел стать убийцей. Даже двойным. Ни с места! — крикнула Эмила и соскочила с колен ангела.

Гакл замер. Лицо его побледнело, нос заострился, Щеки опали, губы вытянулись в тонкую линию. Глаза стали красными, взгляд помутнел.

— Может, тебе интересно, — она заговорила быстрей, — Как я догадалась. Прежде всего, я единственная из всего окружения Марии, кто знал ее много лет. А потом, я не такая ограниченная, как ты повсюду твердишь обо мне. Как считаешь, мне поделиться своими соображениями со следователем?

— Я ждал этого. — Он облегченно вздохнул, оперся сливой о постамент и сунул руки в карманы. — Я все время ждал, что из тебя вылезет именно это.

— Что — именно это?

— Предложишь мне сделку. — Он криво усмехнулся. — Надеюсь, не будешь требовать, чтобы я на тебе женился или что-нибудь еще в этом роде. Я всегда был убежден, что ты реалистка. Но все это болтовня, ты же не сможешь ничего доказать.

— Смогу. Вчера вечером мы встретились с тобой на даче Марии. Тебе не повезло, я приехала раньше. Рукопись «Реки» здесь, в сумке, — показала она носком ноги, не спуская с него глаз. — Рукопись в истинном смысле слова, то есть написанная рукой. Рукой Марии. И еще много заметок, планов, карточек с выписками из книг, вырезок, полная библиография и фотокопия макета книги.

— Ты забрала все это, чтобы меня шантажировать. — Он говорил с трудом. — Ну хорошо, я готов с тобой договориться. Только прошу быть разумной и не желать невозможного. Но доказать, что я убил Марию, — он медленно покачал головой, — ты не сможешь.

— Смогу, — спокойно ответила она, следя за каждым его движением. — Следователи никак не могут найти орудие убийства, верно? Они, кажется, уже потеряли надежду. В любом случае им неизвестно, чем, собственно, Марию…

— Ты забыла о мече! — возразил он с победным видом. — Его увезли в лабораторию. А помог им я. Капитан сразу сказал, что это скорее всего орудие…

— Всего лишь отвлекающий маневр, — прервала она его. — Ты же лучше других знаешь, что орудие убийства — подсвечник из рыцарского зала. Яначек видел тебя с ним в замке и рассказал мне об этом. А я видела тебя с подсвечником во дворе. В тот момент, когда ты выходил, я стояла под порталом. Там была глубокая тень, ты не мог меня заметить. Я вышла посмотреть, не вернулся ли…

Несмотря на то, что она все время была настороже, его прыжок застал ее врасплох.

Эмила выстрелила с опозданием. Оружие давно не смазывали, и курок шел туго. Целила вниз, в ноги, но промахнулась. Он попытался схватить ее за горло, но она почти не уступала ему в силе. Борясь, они упали к ногам ангела смерти. И в этот момент Гакла схватили несколько пар рук. В горячке он продолжал рваться к своей жертве. Потом, видимо, сообразив, что произошло, удивленно замер. На его запястьях щелкнули наручники.

Перемена с Гаклом произошла молниеносно, на глазах у всех. Уже не было высокомерного гордеца, несколько секунд назад хладнокровно покушавшегося на жизнь человека. Скорчившись, он валялся у подножия скульптуры ангела, и растрепанные длинные волосы закрывали его лицо.

— Не очень-то вы спешили, — укоризненно бросила Эмила, выразительно потирая горло.

— Это все Петр, он страшно неуклюжий, — посетовал капитан. — Никак не мог открыть дверцу.

— Да ведь она не была заперта, — возразила Эмила.

— Что-то там заело, — в растерянности пожал плечами Коварж. — И немудрено: такая рухлядь…

— Зато в этой суматохе мы моментально надели на него наручники, — гордо подчеркнул Чап.

— Ну ладно, мастера, заканчивайте здесь, — приказал ям Янда, наблюдая, как вахмистр Прокоп пытался поставить на ноги безвольное тело Гакла. — А я отведу нашу пани Ватсон в корчму под названием «У Седлницкого». Думаю, сейчас ей просто необходимо чем-нибудь подкрепиться.

Он взял Эмилу под руку, и они направились к замку.

Обещанная капитаном Яндой встреча с участниками и очевидцами трагических событий состоялась через два дня в замке Клени. Он все еще был закрыт для посетителей, поэтому собрались в субботу после обеда. Душой общества был доктор Гронек. Адвокат обожал посиделки, устраиваемые после окончания каждого дела, которое вел капитан. Не в последнюю очередь они ему нравились потому, что на них его друг давал ему вволю высказаться.

И сегодня в комнате Седлницкого адвокат уже готов был произнести вступительную речь, но его остановил Рафаэль:

— Минуточку, пан доктор. Помните ли вы мой главный принцип?

— У вас есть принципы, господин из Холтиц? — удивился Гронек.

— Этим принципом является, — продолжил художник, не обратив внимания на выпад, — стремление сделать все, чтобы мои гости чувствовали себя как можно лучше. Я уже говорил вам об этом, — произнес он топом учителя, делающего замечание забывчивому ученику.

— Действительно, — хлопнул себя по лбу адвокат, — как я мог забыть! Сейчас, чтобы нам стало совсем уж хорошо, пан Седлницкий начнет нас пугать до смерти. Но его можно простить — тяжелая наследственность. Как потомок известного семейства могильщиков…

Седлницкий предпочел ретироваться на кухню. Вскоре он вернулся оттуда с подносом, на котором стояли бутылка виски, сифон с газированной водой и стеклянная миска с кусочками льда. Его появление было встречено горячим одобрением.

— Знаю, какие напитки уважает пан капитан, — заметил художник скромно.

— Да, да, пан капитан вообще не любит ни в чем себе отказывать, — подтвердил Гронек, — поэтому к старости накопит… — он быстро поднял руку, останавливая Рафаэля, с языка которого готово было сорваться ядреное слово, и закончил фразу сам: — …на запасные части к своей старой «шкоде».