Элен Макклой - Шаг в четвертое измерение

— Ну, сэр? — спросил Мактавиш с той точки, где он мог одновременно наблюдать за порученной ему дверью и смотреть на нас. — Могу ли я оставить пост?

— Да, — удрученно ответил Уиллинг. — Теперь уже нет смысла нести здесь вахту.

Мактавиш, подойдя к нам, заглянул в окно.

— Там что-то лежит на стуле, сэр. Старый халат?

— Думаю, что это Блейн. Он лежит вот уже несколько минут без движения, все это время, пока я барабанил по окну… Может, он и спит, но, учитывая нынешние обстоятельства…

Мактавиш понимающе кивнул и, сузив один глаз, мысленно измерил размеры окна, что произвело комический эффект, так как нам показалось, что он подмигивает.

— Нет, лучше ломать дверь… Окно слишком маленькое.

Мы вернулись к двери. Она была срублена на совесть, но мы вдвоем с Мактавишем дружно на нее навалились.

Доски и петли уцелели, но запор оказался более податливым, тем более что мы напирали против дверной рамы, вырубленной из твердого гранита. Его металлический язычок сломался после нашей четвертой попытки. Дверь растворилась лишь на шесть дюймов, дальше ее удерживала цепочка. Просунув руку в щель, Уиллинг снял цепочку. В дом я входил последним. Машинально я закрыл за собой дверь, но запереть ее уже, конечно, не мог.

В нос нам ударил спертый воздух. Тлеющий в камине торф лишь усиливал зловоние.

Сделав три или четыре крупных шага, Уиллинг оказался возле плетеного кресла в дальнем углу комнаты.

— Боже спаси! — пробормотал Мактавиш. — Ночью я не слыхал ни звука!

— Эти гранитные стены около фута толщиной, — объяснил Уиллинг, — все окна и двери были плотно закрыты, а когда крушат кости человека или кромсают его плоть, обычно большого шума не бывает.

Даже если смотреть на Блейна с того места в коридоре, где я стоял, мертвый он не являл особо приятной картины, как, впрочем, и при жизни. Он сидел в кресле, укрыв одеялом колени. Одна рука сжимала книгу, указательный палец был зажат между страницами, словно он хотел запомнить это место. Теперь ему больше читать не придется. Кто-то нанес ему страшные удары по лицу и по черепу. Вероятно, уже первый удар отправил его на тот свет, но убийца продолжал расправу, изливая свой яростный гнев на уже безжизненное тело. Этот труп был похож на труп Ореста, которого изуродовали фурии. Убийца никак не мог успокоиться, пока Блейн был не только мертв, но еще и чудовищно обезображен.

Мне пришли на память слова одного трагического поэта, которые он вложил в уста богини, судившей фурий: отныне фурии будут терзать людей изнутри, не будут их преследовать, подобно гончим, снаружи — как это случилось с Орестом. Несомненно, фурии гнездились в душе преступника, орудовали рукой, наносящей эти страшные удары, делая его недоступным для пощады.

Но кто же до такой степени ненавидел и Блейна, и Шарпантье?

— А вот и орудие убийства! — Уиллинг носком ботинка указал на брошенную на золу кочергу. Ее острый конец потемнел, был весь в застывшей крови. Он внимательно осмотрел разбитый череп, мясистый нос, тонкую струйку крови, которая сочилась, прерываясь, по покрытому синяками, распухшему лицу. — Глаза и рот — те же самые, — сказал он. — Это был настоящий Уго Блейн.

— Но… — заикаясь, начал Мактавиш, — …дверь была закрыта на замок и цепочку, все окна закрыты на щеколды. Как же убийца смог проникнуть в дом? Как он сумел выйти из него?

Я был в полном смятении. Выходящая в коридор дверь спальни была закрыта. Я резким движением ее растворил. Она была пуста, ее единственное окно закрыто на задвижку. В коттедже больше комнат не было. Я отправился по коридору к задней двери. Она также была заперта на замок и на цепочку. Убийца не мог проскользнуть мимо нас, когда мы сюда входили, так как я все это время стоял в коридоре.

Когда я вошел в гостиную-кухню, буква V все еще ясно проступала на переносице Уиллинга.

— Никакого просвета?

— Нет. Дом пуст и закрыт, словно порожний кувшин. Все окна, как я в этом убедился, закрыты на щеколды изнутри. Задняя дверь заперта на замок и на цепочку тоже изнутри, как и входная. Каким же образом убийца мог накинуть цепочку на запертую дверь изнутри, когда он отсюда вышел?

— Он этого никак не мог сделать, — сказал Уиллинг. Мактавиш, сняв фуражку, принялся платком вытирать пот. Мне захотелось последовать его примеру.

— Окна, — продолжал он, — не разбиты. Все они заперты изнутри.

Мактавиш пробормотал что-то об одном взломщике в Далриаде, который пользовался короткой струной, чтобы открыть закрытые на щеколду окна.

— Но эти окна, — добавил он в полном расстройстве, — слишком малы. Через них не пролезет взрослый человек.

Уиллинг внимательно следил за полетом через комнату какого-то насекомого, которое жужжало и гудело, словно миниатюрный бомбардировщик.

— Как вы считаете, сэр, могла бы нанести такие удары женщина?

— Конечно, нет, — тут же заверил я констебля. — Ни одна женщина не может нанести удары такой силы.

— Тяжелой кочергой? — бросил на меня пытливый взгляд Уиллинг, на секунду оторвав взор от летающего насекомого. — Вполне могла. Вес орудия значительно важнее силы руки. Достаточно мускулистая женщина, способная поднять такую кочергу, может нанести страшные удары. Тем более, если она в такой ярости… Послушайте, я не знал, что у вас здесь водятся пчелы.

— Эта, вероятно, прилетела сюда с маленькой фермы в Друмтилохе, — пояснил Мактавиш. — Они там занимаются сбором верескового меда.

— Вы не видели эту пчелу в спальне? Я покачал головой.

— Тело Блейна нужно передать местной полиции, — продолжал он. — Если вы намерены продолжать охранять коттедж, констебль, то я сообщу об этом лорду Нессу.

В коридоре Уиллинг, заметив закрытую входную дверь, улыбнулся:

— Значит, вы всегда закрываете дверь конюшни, после того как украдут лошадь?

— Я сделал это инстинктивно, когда мы вошли, — ответил я. — Язычок замка отбит, и дверь отлично входит в раму.

Когда мы пошли с ним в восточном направлении, ярко-розовый цвет исчез с сероватого пика Бен Тор. Свежий морской ветерок подгонял несколько сбившихся в кучу облаков, увлекая их на юго-запад, освобождая от них прополосканное до слабой голубизны небо, словно нерадивая прачка забыла подбросить в лохань немного синьки. Бриз рябил поверхность озера, и каждая мелкая волна отражала позолоту утреннего солнца. Берега реки Тор никогда еще не были такими зелеными. Словно духи, обитающие в этих местах, говорили: как видите, наше настроение далеко от осеннего. Оно может быть по-прежнему летним и беззаботным, стоит нам только этого захотеть…

Хотя день выдался ярким, веселым, у меня на сердце было значительно тяжелее, чем при плохой, серой, слякотной погоде.

— Почему вы рассматриваете даже возможность убийства Блейна женщиной? — спросил я Уиллинга, когда мы подошли с ним к узкой горловине.

— Мы должны обращать внимание на любую возможность.

— Но в этом деле фигурируют только две женщины: Франсес Стоктон и ее племянница Алиса. Вы видели обеих. Неужели вы считаете, что они как с физической, так и психологической точки зрения способны на такое преступление?

— Физически женщина могла нанести такие удары, — ответил Уиллинг. — Блейна застали врасплох. Скорее всего, он не ожидал физического нападения в этот момент. Он даже не встал, чтобы оказать сопротивление. Он просто отвлекся от книги, которую в этот момент читал. Между прочим, это был томик Ницше, вы не заметили? Можете себе представить? Получить удар такой силы во время чтения апостола, проповедовавшего торжество грубой силы и безжалостности… А психологически я всегда считал, что женщина способна абсолютно на все, на что способен мужчина. Не забывайте, что каждый индивидуум имеет бисексуальную наследственность, которая корнями уходит в далекое прошлое, отстоящее от нас на расстоянии нескольких миллионов лет. Например, существует веская причина, что глаз первоначально был вторичным мужским признаком; и все же сегодня он также является совершеннейшим инструментом как у мужчин, так и у женщин, причем у последних, вероятно, в большей степени, так как среди женщин значительно меньше дальтоников; клетки мозга являются катаболическими, значит, по существу, женскими.

Все общества стремятся усилить половые различия ради собственных, главным образом экономических целей. Но природа всегда действует в противоположном направлении, пытаясь отменять вторичные половые признаки в каждом поколении. Именно такой обмен между полами превращает организм человека в сложный комплекс и не превращает их в слепой биологический тупик, подобно несчастным полипам или тлям, которые размножаются без половых органов и поэтому обладают лишь одной линией наследственности, а не двумя. Но мания нацистов, раздувающих различия между полами, противоречит самой природе и, вероятно, является одной из причин болезненного психологического состояния, которое находит свое выражение в фантастических жестокостях эротического характера, проявляемых в концентрационных лагерях.