Росс Макдональд - Так они погибают

Мак-Катчесон, которому ассистировал человек в полосатой рубашке, зашивал разрез, сделанный от начала горла покойника до нижней части его живота. Доктор работал в резиновых перчатках, белой накидке и шляпе, что придавало ему какой-то странный, необычный вид. Изо рта торчала потухшая сигара.

Он не повернулся в мою сторону до тех пор, пока не закончил зашивать шов. Когда Мак-Катчесон выпрямился и тыльной стороной ладони сдвинул на затылок шляпу, он заявил:

— Мерзкое занятие… Впрочем, мне не следует жаловаться, труп не в таком уж плохом состоянии.

— А не можете ли вы сказать более точно, в каком он состоянии?

— Вопрос сложный, когда тело обнаруживают в воде. Темпы разложения зависят от температуры воды и других факторов. Нам известно, что этот паренек пролежал в воде пятьдесят или шестьдесят часов. Если бы мне этого не сказали, я бы предположил, что он пролежал там больше. С учетом погодных условий, разложение зашло далеко. — Он было полез в карман под накидкой, но вспомнил, что руки все еще в резиновых перчатках. — Пожалуйста, дайте мне прикурить сигару.

Я дал ему прикурить.

— Что вы скажете о причине смерти?

Он глубоко затянулся и смотрел на меня через клубы выпущенного им голубого дыма.

— Выводы пока неокончательны. Перед тем как рискну их сделать, я должен буду получить результаты некоторых лабораторных исследований. — Большим пальцем он указал на ряд баночек, которые стояли на соседнем столике и на которые владелец похоронного бюро наклеивал этикетки. — Содержание желудка, крови, тканей легких, структуры шеи. Вы журналист?

— Детектив. Более или менее. Частный. Я с самого начала работаю над этим делом. И мне хочется узнать только одно: утонул ли он?

— Это не исключено. Некоторые факты свидетельствуют о том, что он утонул. В частности, легкие заполнены водой. Правая сторона сердца расширена. Беда в том, что такие же симптомы характерны в равной степени и для удушья. Можно провести химические анализы крови, которые покажут, что же произошло на самом деле, но результаты этих анализов я получу только послезавтра.

— Но, по вашему мнению, он утонул или задохнулся?

— У меня не может быть мнения, пока я не получу факты.

— Есть ли какие-либо следы насилия?

— Нет таких, которые я мог бы установить с полной определенностью. Я вам скажу вот что: если он и утонул, то это — странный утопленник. Он, должно быть, умер сразу, как только коснулся воды.

Владелец похоронного бюро весело взглянул на нас, оторвавшись от своих баночек.

— Такие вещи случались, доктор. Иногда они умирают даже до того, как коснутся воды. Шок. У них просто перестает биться сердце. — Он деликатно кашлянул.

Мак-Катчесон не обратил на него внимания.

— Извините, мне надо уезжать отсюда.

— Простите, но могли бы вы квалифицировать это как убийство?

— Это зависит от многих обстоятельств. Честно говоря, есть что-то не совсем нормальное с тканью тела. Если бы это не было абсолютно невозможным, то я бы сказал, что он замерз насмерть. Кстати, я сделал пару микроскопических срезов. Поэтому у нас есть три альтернативы. Посмотрите, как вы ими можете распорядиться. — Он повернулся спиной к столу, на котором лежало тело Тарантайна.

Я поехал в отдел шерифа и застал там Каллагана. Он пыхтел над пишущей машинкой, которая казалась слишком маленькой для его рук, заполняя какую-то официальную анкету. Мое появление доставило ему удовольствие, ибо он получил предлог бросить печатание.

— Как вам понравилось «У Джорджа»?

— Прекрасно. Я оставил там миссис Тарантайн. Как нашел вас ее деверь?

— Марио? Я его не видел. Он ушел отсюда несколько минут назад. Он хотел пригласить ее на всю ночь. Уж не думают ли они, что такая классная девочка захочет якшаться с такими обормотами? Дьявол, я хотел оставить его в камере, но шеф сказал: нет. Нам нужны итальянские голоса на выборах. Между прочим, шеф тоже из них, но я молчу.

— Если итоги голосования зависят от Марио, вы, возможно, проиграете. Я только что разговаривал с Мак-Катчесоном.

— Что он сказал?

— Многое. Но смысл сводится к трем возможностям: утонул, задохнулся, замерз.

— Замерз?

— Он сказал именно так. Он добавил, что это — невозможно, но я не знаю. Может быть, вы знаете, был ли морозильник на яхте Марио.

— Сомневаюсь в этом. Ими оборудованы, пожалуй, лишь большие коммерческие суда. Но на спортивных посудинах такого размера их обычно не бывает. Впрочем, рядом с пристанью расположен заводик по изготовлению льда. Может быть, нам стоит побывать на нем.

— Потом. Сейчас я хотел бы увидеть Марио.

Нас ждало разочарование. Когда мы приехали в кафе «У Джорджа», моя кабина оказалась пустой.

Старый грек-официант прошмыгал через зал.

— Извините, сэр, я вылил ваше пиво, когда дама ушла. Я думал…

— Когда она ушла?

— Через пять, может, через десять минут после вас, трудно сказать. Когда появился ее знакомый…

— Человек с забинтованной головой?

— Точно. Он присел около нее на минуту, потом они поднялись и ушли. — Он повернул голову в сторону Каллагана. — Что-нибудь не так, шериф?

— Угу. Он ей не угрожал? Никакого оружия не показывал?

— О нет, ничего такого не было. — Лицо старика побледнело, стало похожим на цвет теста. — Если я вижу что-нибудь не то, всегда звоню вам, вы же знаете. Они просто взяли и ушли, как другие люди.

— Не ссорились?

— Может быть, они и поспорили немного. Разве я могу сказать? Я был занят.

Я отвел Каллагана в сторону.

— Она была в своей машине?

Он утвердительно кивнул.

— Возможно, они и сейчас в ней, а?

— Мне представляется, надо объявить общую тревогу, выставить заставы на дорогах. И чем быстрее, тем лучше.

Но тревога и дорожные заграждения опоздали. Я прождал в конторе у шерифа больше часа, но туда никого не доставили. К десяти часам вечера я созрел для того, чтобы произвести в темноте выстрел издалека.

В течение двух часов я мчался по светлому, полному движения туннелю, который был как бы прорезан фарами машин в опустившейся на землю тьме. В конце моего пути, в полной темноте лежал непостроенный город, необитаемые перекрестки которого освещались редкими звездами. Когда я вышел из машины, ночь распахнулась передо мной, как развесистое дерево, накрыв меня россыпями мерцающих звезд. Их далекий и холодный свет подчеркивал мою слабость и ничтожество. Если садовая бабочка живет день или два, то это мало что значит для окружающей жизни, за исключением, возможно, другой бабочки.

За венецианскими шторами окна бунгало, которое построил Дэллинг, горел свет, теплый уютный свет, которому может позавидовать одинокий человек, проезжающий мимо этого дома. Такой свет, при котором действуют убийцы, когда они убивают своих жен или мужей, любовников или лучших друзей. Дом был безмолвен, как погребальный склеп.

Свет горел в гостиной. Я поднялся на невысокое крыльцо и посмотрел между полосками жалюзи. На ковре ничком лежала Гэлли, одной рукой ухватившись за голову, а другую отбросив в сторону. Видимая часть ее лица была испачкана чем-то, похожим на кровь. Глаз был закрыт. В вытянутой в сторону руке находился автоматический пистолет. Слишком запоздавшее чувство, которое толкнуло меня пересечь пустыню, ударило по коленям и подкосило их.

Парадная дверь была открыта, и я вошел в нее, позволив сетчатой двери автоматически захлопнуться за собой. Из прихожей я услышал ее дыхание и вздохи, которые раздавались с короткими промежутками. Она дышала, как бегун, который быстро пробежал дистанцию и упал, надорвав сердце.

Я уже преодолел полпути к простертой девушке, когда она почувствовала мое присутствие. Она приподнялась на коленях, тупорылый пистолет в ее правой руке был направлен на меня. Сквозь растрепанные волосы янтарным, волчьим блеском сверкали черные глаза. Я замер.

Постепенно она выпрямилась, поднялась сперва на колени, затем встала, немного покачиваясь, расставив ноги в стороны и держа обеими руками пистолет. Затем отбросила назад волосы. Глаза были расширены и неподвижны.

— Что с вами случилось?

Она ответила мне слабым, уставшим голосом:

— Не знаю. Я, должно быть, потеряла сознание на некоторое время.

— Дайте мне пистолет. — Я шагнул к ней. Еще шаг приблизил бы меня на расстояние, позволяющее выбить из ее руки пистолет, но мои ноги словно прилипли к полу.

— Отойдите назад. Назад, где вы стояли. — Голос ее изменился. Он звучал, как кнут дрессировщика. А руки обрели железную твердость.

Подошвы моих ног отделились от пола и отодвинулись от нее. Ее глаза были черными и угрожающими, как круглое отверстие в стволе пистолета.

— Где Марио?

Она нетерпеливо пожала плечами.