Морис Леблан - Остров тридцати гробов

Церковь и впрямь не сумела приспособиться к столь откровенному идолопоклонству. Насколько это было в ее силах, она боролась с этим куском гранита, привлекавшим столько верующих и упрочивавшим омерзительный культ. Борьба была неравной, и прошлое уступило. Дольмен перенесли на его теперешнее место, плиту богемских королей засыпали слоем земли, и на месте, где происходили кощунственные чудеса, поднялось распятие.

А над всем этим — великое забвение.

Поймите меня правильно. Забылись обряды. Забылись ритуалы и все, что составляло историю исчезнувшего культа. Но не забылся сам Божий Камень. Никто больше не знал, где он находится. Никто не знал даже, что это такое. Но люди постоянно о нем говорили и верили в существование чего-то, что называется Божьим Камнем. Из уст в уста, от поколения к поколению передавались волшебные и жуткие истории, которые все сильнее удалялись от действительности и превращались в легенду — все более смутную и ужасную, однако при всем том хранившую в людской памяти воспоминания о Божьем Камне, и прежде всего — его имя.

Если учесть, как стойко воспоминания о нем хранились в памяти людей, как бессмертны они в истории этих краев, вполне логично будет предположить, что время от времени какой-нибудь любопытный попытается восстановить чудесную правду. Двое из таких любопытных — брат Тома, монах-бенедиктинец, живший в середине пятнадцатого века, и наш современник господин Магеннок — сыграли во всем этом деле немаловажную роль. Брат Тома — поэт и художник-миниатюрист, о котором мы мало что знаем, очень скверный поэт, судя по его стихам, но небесталанный, хотя и наивный, художник — оставил после себя нечто вроде требника, в котором воспел свое пребывание в Сарекском аббатстве и нарисовал тридцать дольменов, находящихся на острове, снабдив все это стихами, религиозными цитатами и пророчествами в духе Нострадамуса. Этот требник, в котором есть пресловутая страница с распятыми женщинами и пророчеством относительно Сарека, и обнаружил Магеннок, его-то я нашел ночью и прочитал в комнате последнего.

Странная личность этот Магеннок! Запоздалый потомок былых чародеев, он, как я подозреваю, неоднократно выступал в роли привидения. Будьте уверены: друид в белом хитоне, которого якобы видели на шестой день полнолуния собирающим омелу, — не кто иной, как Магеннок. Он знал всякие снадобья, лечебные травы, умел обрабатывать землю так, чтобы на ней росли громадные цветы. Вне всякого сомнения, это он обследовал погребальные склепы и подземный зал для жертвоприношений и похитил волшебный камень из ручки жезла, проникал в подземелье через лаз, которым воспользовались и мы и который выходит на поверхность у тропинки, ведущей в потерну, причем всякий раз он был вынужден заделывать его песчаником и щебнем. И опять-таки он передал господину д'Эржемону страницу из требника. Доверил ли он ему также результаты своих последних открытий? Что именно знал господин д'Эржемон? Это не важно. Важно другое: появилось еще одно действующее лицо, которое сразу взяло дело в свои руки и приковало к нему всеобщее внимание, посланник рока, взявшийся решить вековую загадку, исполнить приказ таинственных сил и положить себе в карман Божий Камень. Я имею в виду Ворского.

Дон Луис осушил третий стакан воды и кивнул Отто:

— Дай ему все же попить, если он хочет. Ты хочешь пить, Ворский?

Ворский, казалось, был уже совсем плох, его силы и выносливость подходили к концу. Стефан и Патрис снова вступились за негодяя, опасаясь самого худшего.

— Да что вы, — возразил дон Луис, — с ним все в порядке, до конца лекции он выдержит — хотя бы из желания все узнать. Правда, интересно, а, Ворский?

— Грабитель! Убийца! — прохрипел тот.

— Ну как хочешь. Ты, стало быть, все еще отказываешься сказать, где спрятан Франсуа?

— Убийца… Бандит…

— Тогда виси дальше, друг мой. Дело твое. Нет ничего полезнее для здоровья, чем капелька страданий. И потом ты ведь их столько принес другим, негодяй!

Дон Луис произнес последнюю фразу жестко и с оттенком гнева, неожиданным у этого человека, повидавшего на своем веку столько преступлений и вступившего в схватку со столькими злодеями. Быть может, этот выходил за всякие рамки?!

Дон Луис продолжал:

— Лет тридцать пять назад очень красивая женщина, приехавшая из Богемии, но по происхождению венгерка, стала появляться в городах, выросших вокруг озер Баварии, где быстро приобрела репутацию прорицательницы, гадалки, хиромантки, ворожеи и медиума. Она обратила на себя внимание короля Людвига Второго, друга Вагнера, строителя Байрейта, коронованного безумца, прославившегося своими экстравагантными причудами. Связь безумца с ясновидящей длилась несколько лет — связь бурная, неистовая, прерывавшаяся из-за капризов короля и закончившаяся трагически: в один таинственный вечер Людвиг Второй Баварский бросился из лодки в воды Штарнбергского озера. Был ли это, как утверждает официальная версия, трагический приступ безумия? Или преступление, как считали некоторые? Каковы причины самоубийства? Чем вызвано преступление? На эти вопросы мы теперь уже никогда не получим ответа. Но факт остается фактом: венгерка сопровождала Людвига Второго в прогулке по озеру, а на следующий день, лишенная своих драгоценностей и многого другого, была выдворена за пределы Баварии.

В этом приключении женщину сопровождало четырехлетнее чудовище по имени Алекси Ворский, с которым она и поселилась неподалеку от городка Иоахимшталь, в Богемии, а через некоторое время принялась учить его грезить наяву, прозревать прошлое и будущее, а также мошенничать. Невероятно горячего нрава, но очень слабый умом, мальчик страдал галлюцинациями и кошмарами, верил в колдовство, прорицания, сны и оккультные силы и принимал легенды за историю, а ложь за действительность. Особенно его поразила одна горская легенда: в ней говорилось о камне, обладавшем волшебной силой, который во тьме времен был похищен злыми духами и однажды должен быть вновь обретен сыном короля. Крестьяне даже показывали углубление, якобы оставшееся от камня на склоне холма.

«Сын короля — это ты, — твердила молодому человеку мать. — Отыскав похищенный камень, ты избегнешь грозящего тебе кинжала и сам станешь королем».

Это нелепое пророчество, а также еще одно, согласно которому, по словам венгерки, супруга ее сына погибнет на кресте, а сам он умрет от руки друга, оказали на Ворского самое непосредственное влияние, когда пробил роковой час. Теперь я перехожу к этому самому роковому часу, опуская то, что мы выяснили в результате трех бесед вчера и этой ночью, и то, что мы сумели восстановить. И верно: к чему подробно пересказывать то, что вы, Стефан, поведали в своей камере Веронике д'Эржемон? Зачем посвящать вас, Патрис, тебя, Ворский, и тебя, Дело-в-шляпе, в такие известные вам события, как твой брак, Ворский, — точнее, два брака: сначала с Эльфридой, потом с Вероникой д'Эржемон, — как воспитание Франсуа его дедом, как исчезновение Вероники, как твои попытки ее найти, как твое поведение во время войны и пребывание в концентрационных лагерях? Это все мелочи по сравнению с событиями, происшедшими позже. Итак, мы выяснили историю Божьего Камня. Теперь нам предстоит распутать клубок, накрученный вокруг него тобою, Ворский.

Начало другой, уже современной, истории таково. Ворский сидит в концентрационном лагере, расположенном близ Понтиви, в самом центре Бретани. Фамилия его уже не Ворский, а Лаутербах. Пятнадцатью месяцами раньше, после первого побега и решения трибунала приговорить его к смертной казни за шпионаж, он снова сбежал, встретил в лесу Фонтенбло одного из бывших своих слуг по имени Лаутербах, такого же, как и он, беглеца, немца по национальности, убил его, одел в свою одежду и загримировал так, чтобы того можно было принять за него, то есть за Ворского. Военные власти попались на этот крючок и похоронили мнимого Ворского в Фонтенбло. Что же касается подлинного Ворского, то ему не повезло: его снова арестовали, уже под именем Лаутербаха, и отправили в лагерь в Понтиви.

Так обстояло дело с Ворским. Теперь об Эльфриде — его первой жене, грозной сообщнице во всех преступлениях и тоже немке (о ней и об их совместном прошлом я знаю кое-какие подробности, но они не представляют особого интереса, поэтому я даже не стану о них упоминать). Итак, Эльфрида, сообщница Ворского, скрывалась вместе с их сыном Райнхольдом в сарекских пещерах. Он оставил ее там, приказав шпионить за господином д'Эржемоном, чтобы через него выйти на Веронику д'Эржемон. Я не знаю причин, побудивших несчастную согласиться на это. Слепая привязанность, страх перед Ворским, злоба и ненависть к заменившей ее сопернице — какая разница? Она уже жестоко наказана. Мы будем говорить лишь о ее роли и не станем пытаться понять, откуда она набралась мужества прожить три года под землей, выходя лишь ночью, похищая еду для себя и сына и терпеливо дожидаясь дня, когда она сможет ублажить и спасти своего господина и повелителя.