Чингиз Абдулаев - Один раз в миллениум

— Как это? — не поняла Линовицкая. — И вы не боялись, что девочка закричит?

— Нет, — опустил глаза Егор, — я ей сказал, что бабушка погибла, а ей грозит опасность. И она согласилась спрятаться в багажнике. Я ее даже не связывал.

— Значит, моя версия не совсем верна, — нахмурился Дронго. — Вы, оказывается, еще и психолог, Скрёбов. Я думал, что вы только похититель. А вы, оказывается, решили сыграть на испуге ребенка.

— Ничего я не играл. Только посоветовал ей спрятаться, — ответил Егор. — Но когда она в багажник спряталась, я стал беспокоиться. Поэтому и бегал все время в гараж, проверял, как там она. И тут вдруг Ольга появилась. Я багажник закрыть успел, но она все-таки что-то заметила. Или о чем-то догадалась. Когда мы вернулись, она ждала меня. Позвонила и сказала, чтобы я шел по лестнице… Ну и когда она стала меня расспрашивать, я совсем голову потерял. Девочка к этому времени уже у братана была. У него на квартире. Я на Ольгу смотрю и не понимаю, что она говорит. Только соображаю одно — деньги я сейчас потеряю. Если она расскажет обо мне, значит, выкуп я не получу. И Халупович сразу вычислит, где девочка. Я не знал, как мне успокоить Олю. Она начала на меня кричать, что я негодяй. А у меня в руке был мобильный телефон. Вот тогда я размахнулся и ударил ее по голове. Я ее убивать не хотел. Но удар прямо в висок пришелся. А телефон у меня старой модели, допотопный еще, тяжелый. Вот голову ей и пробил. Да еще она упала с высоты. А я так испугался! Она ведь мне нравилась, очень нравилась. И я сразу убежал, хотел все рассказать Эдуарду Леонидовичу. Но когда в приемную поднялся, там Мишу встретил. Он мне стал говорить о своей машине, и тогда я немного успокоился.

— Это вас не оправдывает, — сухо заметил Бозин, — и вы не сможете на суде доказать, что действовали в состоянии аффекта. Вы сознательно убили женщину, чтобы она не смогла рассказать о похищении девочки. На что вы рассчитывали? Неужели

серьезно полагали, что Халупович заплатит вам выкуп?

— Я ее не хотел убивать, — выдавил Скрёбов. — Таню я уговорил пойти со мной. Сказал, что бабушка ее погибла, и я должен ее спасти. И она согласилась спрятаться в багажнике.

В этот момент на пороге появился Халупович. Не взглянув на бывшего водителя, он обратился к Бозину:

— Этот тип прекрасно изучил мою психологию. Он точно знал, что я заплатил бы за девочку любые деньги, лишь бы вырвать ее из рук бандитов. Он хотел, чтобы я нервничал, искал ее, попал бы в тяжелую ситуацию. И в конце концов заплатил бы ему выкуп за ребенка. Сукин сын!

Скрёбов вздрогнул, словно его ударили. Он не решался взглянуть в глаза бывшему начальнику.

— Уведите его, — приказал Бозин, обращаясь к Озиеву. Тот подошел к Скрёбову и положил ему руку на плечо. Водитель поднялся и, медленно ступая, двинулся в двери. Когда они вышли, Халупович вздохнул:

— Неприятно даже находиться с ним в одном помещении. Я ему доверял, а он оказался таким мерзавцем.

— Считайте, что вам повезло, — заметил Дронго, — все могло кончиться гораздо хуже. Если у него появились такие планы в отношении чужого ребенка, то он мог построить расчет и на вашей семье. В таком случае сумма выкупа могла многократно увеличиться.

— Да, — облизал пересохшие губы Халупович, — я об этом не подумал.

— Поэтому я и говорю, что вам повезло, — повторил Дронго. — Как вы нашли младшего брата, Арсений Николаевич? Он оказал сопротивление?

— Нет. По-моему, наше появление оказалось для него полной неожиданностью. С нами была группа захвата, но она не понадобилась.

Алексей Скрёбов открыл дверь и впустил нас в квартиру.

— А где была девочка? — поинтересовалась Линовицкая.

— Сидела на диване, ела сгущенку и смотрела телевизор, — пояснил Бозин, — она не удивилась, когда нас увидела. Немного испугалась сначала, но потом успокоилась. Она не выглядела испуганной, была только мрачной, нелюдимой. Когда мы выходили, она спросила, куда мы поедем. Мы ей объяснили, что вернемся в офис, где остались ее вещи. А младший брат сразу нам все рассказал. Егор позвонил ему днем и сказал, чтобы он подъехал на «Жигулях» в соседний Козицкий переулок. Там он и передал девочку брату. Открыл багажник так, чтобы Трошкин ничего не видел. А тот и не обратил внимания. Вот и вся печальная история этих братьев. Я думаю, что похищение девочки и убийство вашей секретарши, Эдуард Леонидович, мы сможем доказать. Что же касается убийства домработницы, то боюсь, что у Валентины Олеговны это дело останется еще достаточно долго. Если убийца не Скрёбов, а это, видимо, так, тогда нужно искать другого человека. Но как его найти? Снова надеяться на мастерство нашего уважаемого маэстро? — улыбнулся Бозин, взглянув на Дронго. — Я думаю, что второго преступника мы должны найти сами.

— Я не волшебник, — согласился Дронго, — иногда бывают обстоятельства, которые от нас не зависят.

В этот момент зазвонил мобильный телефон Халуповича. Тот достал аппарат и, выслушав сообщение, взглянул на Дронго.

— Внизу опять появился тот самый подполковник, который уже приходил днем. Брат Фаризы. Может, это тот человек, который хочет меня убить?

— И поэтому так подставляется? — скептически заметил Дронго. — Нет, для подполковника милиции это слишком невероятный жест. К тому же мне трудно поверить в его мстительность. Я думаю, что-то произошло, и он приехал, чтобы встретиться с вами. Возможно, он знает нечто такое, о чем мы не догадываемся. Ведь кроме Нины, в тот вечер, у вашего дома появился и брат Мамаджановой. Вполне вероятно, что наблюдательный сотрудник уголовного розыска заметил нечто такое, на что другие не обратили внимания.

— Я думаю, с ним нужно встретиться, — устало кивнул Бозин, взглянув на часы. — Уже одиннадцатый час ночи. Давайте договоримся, что это последний посетитель. Иначе мы сегодня не уедем отсюда.

Достав аппарат, Халупович набрал номер Шальнева.

— Антон? Пропусти подполковника к нам. Только проверь его документы, — попросил Эдуард Леонидович. Он хотел добавить, чтобы Шальнев проверил, нет ли у посетителя оружия, но, взглянув на сидевших в кабинете людей, промолчал. Ему стало стыдно перед симпатичной Линовицкой, которая могла о нем плохо подумать. Убрав аппарат, Халупович посмотрел на Дронго. Тот оценил его молчание и усмехнулся, подбадривая хозяина кабинета.

— Меня дома просто убьют! — неожиданно вспомнил Бозин. — Я обещал жене вернуться сегодня пораньше. У нее были билеты в театр. Кажется, из-за вас, Халупович, у меня дома будет скандал.

— Я достану вам билеты на другой спектакль, — предложил Эдуард Леонидович.

— Дача взятки должностному лицу, — пошутил Бозин. — Если сможете, достаньте билеты в Ленком. Я уже давно там не был, и жена тоже хочет пойти именно

туда. Только учтите, за билеты я заплачу. Иначе не соглашусь.

— Договорились, — улыбнулся Халупович, — вы всегда такой праведник или только в разговоре с бизнесменами?

— Я притворяюсь, — ответил Бозин, — но делаю это настолько успешно, что уже привык к подобной жизни и не собираюсь ее менять.

— У вашей жены хороший вкус, — заметила Линовицкая, — я тоже не была в Ленкоме целую вечность. А вам нравится Ленком? — вдруг спросила она Дронго.

Тот молча пожал плечами.

— Не нравится? — удивилась она.

— Очень нравится, — признался Дронго, — я хожу в этот театр уже лет двадцать пять. Еще со времен первых постановок. Мне очень нравились фильмы их главного режиссера, особенно фильм о бароне Мюнхгаузене. Но последние десять лет я перестал быть большим поклонником его таланта.

— Почему?

— Помните, как он публично сжег свой партбилет? Мне кажется, в этом было нечто люмпенско-шутовское. Что-то театральное, нарочито вызывающее, оскорбившее чувства многих людей, особенно тех, кто получил эти красные корочки в окопах военной поры. Нельзя было устраивать подобную демонстрацию. Нельзя ставить в своем театре «Диктатуру совести», а потом сжигать партбилет. Можно было спокойно выйти из партии, которая не нравится. Но увидев этот балаган, я вдруг понял, почему Православная Церковь когда-то запрещала хоронить актеров на кладбище. Лицедеев хоронили вместе с самоубийцами за кладбищенской оградой. Мне по-прежнему нравятся и их спектакли, и их фильмы. Мне очень нравятся их актеры. Мне, по - человечески, очень симпатичен их главный. Но после случившегося я им меньше верю. Вот такая грустная история.

— У вас своеобразные взгляды, — заметила Линовицкая, — вы полагаете, что человек не может меняться?

— Лоуэлл говорил, что не меняются только дураки и покойники, — улыбнулся Дронго. — Но я не об этом. Мне кажется важно иметь нечто цельное в собственной душе. Своего Бога. От него можно отречься, но над ним нельзя смеяться. Так и собственные убеждения. Они могут измениться, но нельзя ерничать над собственной жизнью.