Морис Леблан - Восемь ударов стенных часов

— Что я потребую?

— Да.

— Могу я потребовать нечто очень трудное?

— Все легко для того, кто хочет победить.

— А если исполнить мою просьбу невозможно?

— Только невозможное меня интересует.

Тогда она сказала:

— Я требую, чтобы вы мне вернули старинную застежку из сердолика в филигранной оправе. Я получила ее от моей матери, которая получила ее от своей матери. Она приносила счастье и им и мне. Все это знали. С того времени, как она исчезла, я сделалась несчастной. Верните ее мне, добрый гений!

— Когда ее у вас похитили?

Она рассмеялась:

— Семь лет тому назад… или восемь… или девять… хорошо не знаю… Ничего не знаю по этому поводу…

— Я ее найду, — серьезно проговорил Ренин, — и вы будете счастливы.

Через четыре дня после своего переезда в Париж Гортензия условилась встретиться с князем Рениным в Булонском лесу.

В одно великолепное, ясное утро они расположились за отдельным столиком, стоящим несколько в стороне на террасе ресторана «Империал».

Молодая женщина находилась в превосходном настроении.

Сегодня она была особенно привлекательна. Чтобы не испугать ее, Ренин ни одним словом не напоминал ей о том условии, которое они заключили.

Она рассказала о своем отъезде из Марэз и заявила, что с тех пор о Росиньи ничего не слыхала.

— А я, — сказал Ренин, — слышал о нем.

— В самом деле?!

— Да, он мне послал своих секундантов. Сегодня утром у нас с ним состоялась дуэль. Для Росиньи все обошлось царапиной в плечо. Дело это закончено. Будем говорить о другом.

О Росиньи разговор более не возобновлялся.

Ренин предложил Гортензии участвовать в двух приключениях.

— Лучшее приключение, — объяснил он, — то, которого не ожидаешь. Оно является совершенно неожиданно, никто и ничто о нем предварительно не сообщает, надо уметь вовремя угадать его. Минута колебания — и уже слишком поздно. Особенное чутье, как у охотничьей собаки, подсказывает нам, где именно мы можем найти искомую дичь.

Вокруг них терраса начала наполняться публикой. За соседним столом какой-то молодой человек с бесцветным лицом и длинными усами читал газету. Откуда-то доносились звуки оркестра. В зале танцевало несколько пар.

Гортензия наблюдала за всеми этими лицами, надеясь найти какой-нибудь признак, свидетельствующий о внутренней драме, или о несчастной судьбе, или преступных наклонностях.

Вдруг в то время, когда Ренин платил по счету, молодой человек с длинными усами подавил крик изумления; подозвав лакея, он с испугом спросил:

— Сколько я вам должен?.. У вас нет сдачи?.. Господи! Поторопитесь же…

Без колебания Ренин схватил газету, которую читал молодой человек. Взглянув на нее, он вполголоса прочитал:

— «Господин Дурлен, защитник Жака Обриё, был принят в Елисейском дворце. Мы можем сообщить нашим читателям, что, насколько нам известно, президент отклонил просьбу о помиловании, и казнь совершится завтра».

Когда молодой человек прошел через террасу и очутился у ворот сада, мужчина и дама преградили ему путь.

— Извините, — проговорил мужчина, — я заметил ваше волнение. Дело ведь идет о Жаке Обриё?

— Да, да… о Жаке Обриё, — проговорил молодой человек. — Жак — друг моего детства… Я бегу к его жене… Она, вероятно, подавлена несчастьем.

— Могу я предложить вам свою помощь? Я князь Ренин, я и моя спутница рады были бы увидеть госпожу Обриё и предложить ей свои услуги.

Молодой человек, казалось, от волнения ничего не понимал. Он неловко представился:

— Дютрейль… Гастон Дютрейль…

Ренин сделал знак своему шоферу Клеману, посадил Дютрейля в автомобиль и спросил:

— Адрес? Адрес госпожи Обриё?

— Проспект Руль, 23 бис…

Ренин помог Гортензии занять место, сказал адрес шоферу и в пути начал расспрашивать Дютрейля.

— Я плохо знаю это дело. Объясните мне все в двух словах. Жак Обриё убил своего близкого родственника? Не так ли?

— Он не виновен, — ответил молодой человек, видимо не способный толком все объяснить. — Клянусь, что он невиновен. Я уже двадцать лет его друг… Он не виновен… и было бы чудовищно…

От него трудно было добиться чего-либо. Вскоре, впрочем, они были у цели. Дютрейль позвонил у маленького одноэтажного домика.

— Госпожа в гостиной со своей матерью, — доложила горничная.

— Я хочу их видеть, — сказал Дютрейль, пригласив своих спутников следовать за собой.

Они вошли в элегантную и довольно вместительную гостиную, которая раньше, вероятно, была кабинетом.

Там сидели две женщины в слезах. Одна из них, более пожилая, с седеющими волосами, поднялась навстречу Дютрейлю, который объяснил ей цель прихода Ренина.

— Муж моей дочери не виновен, — воскликнула старушка, — наш Жак прекраснейший человек, у него золотое сердце! Как он мог убить своего кузена!.. Он же горячо любил его. Клянусь вам, что он не виновен. И вот собираются совершить преступление — казнить его! Это убьет и мою дочь!..

Ренин понял, что все эти люди в течение долгих месяцев пребывали в полной уверенности, что невиновный не может быть казнен. Известие же о предстоящей неизбежной казни приводило их в состояние, близкое к безумию.

Ренин подошел к несчастной молодой блондинке, на лице которой выражалось глубокое горе. Гортензия села около нее, стараясь ее утешить. Князь проговорил:

— Сударыня, я еще не знаю, что я могу для вас сделать. Но честью моей ручаюсь, что если кто-либо может помочь вам, так это я. Я вас умоляю ответить ясно на мои вопросы, чтобы я мог проникнуться вашей точкой зрения относительно Жака Обриё. Ведь он, по вашему мнению, невиновен?

— О, конечно! — горячо вырвалось у нее.

— Так вот эту уверенность, которой вы не могли заставить проникнуться судебную власть, вы должны передать мне. Я не требую от вас подробностей, но прошу лишь ответить на ряд моих вопросов. Хотите?

— Спрашивайте.

Она была побеждена. Несколькими фразами Ренин заставил ее отвечать на вопросы. Гортензия лишний раз убедилась в том, какой способностью убеждать, подчинять и покорять обладал Ренин.

— Чем ваш муж занимался? — спросил он, предложив остальным хранить полное молчание.

— Он был страховым агентом.

— Хорошо шли его дела?

— До прошлого года хорошо.

— В последние же месяцы возникли денежные затруднения?

— Да.

— Когда совершено преступление?

— В марте, в воскресенье.

— Жертва?

— Дальний кузен, господин Гильом, живший в Сюрэсне.

— Какая сумма похищена?

— Шестьдесят тысяч, которые накануне этот кузен получил от старого должника.

— Ваш муж это знал?

— Да. В воскресенье об этом кузен ему сообщил по телефону, и Жак настаивал на том, чтобы эти деньги кузен не оставлял у себя, а положил на следующий день в банк.

— Это было утром?

— В час дня. Жак как раз должен был отправиться к Гильому на своем мотоцикле. Но он устал и предупредил его, что не выйдет. Весь день он оставался дома.

— Один?

— Да, один. Обе горничные ушли. Я отправилась с матерью и Дютрейлем в кино. Вечером мы узнали об убийстве Гильома, а на следующее утро Жака арестовали.

— На основании каких улик?

Несчастная заколебалась. Видимо, улики были подавляющие. Затем, по приглашению Ренина, она сразу все сообщила:

— Убийца отправился в Сен-Клу на мотоцикле. Следы мотоцикла те же, что и следы машины моего мужа. Нашли платок с монограммой моего мужа и принадлежащий ему револьвер. Наконец, один из наших соседей уверяет, что он видел мужа в три часа едущим на своем мотоцикле, а другой заявляет, что муж мой вернулся домой в четыре с половиной часа. Преступление же совершено в четыре часа.

— А как оправдывается Жак Обриё?

— Он утверждает, что после обеда все время спал. В это время кто-либо мог воспользоваться его мотоциклом. Платок и револьвер находились в сумке.

— Убийца мог и ими воспользоваться. Эти объяснения правдоподобны.

— Да, но судебная власть возражает следующее: никто не знал, что мой муж сидит дома, так как по воскресеньям он всегда после обеда уезжал.

— Дальше?

Молодая женщина покраснела и прошептала:

— В буфете Гильома убийца опорожнил полбутылки вина. На этой бутылке нашли отпечатки пальцев моего мужа.

Казалось, что она сделала последнее усилие и продолжать больше не может. Она погрузилась в глубокую задумчивость, из которой не в состоянии были ее вывести заботы Гортензии.

Мать же проговорила:

— Ведь он же не виновен? Не правда ли? Не могут же казнить невинного? Ведь это значит посягать на жизнь моей дочери. О, Боже, Боже! Что мы сделали? Почему судьба нас так жестоко преследует? Моя бедная Мадлена!..

— Она лишит себя жизни, — с ужасом прошептал Дютрейль. — Ей не примириться никогда с мыслью, что Жака гильотинируют… В эту ночь она убьет себя…

Ренин стал ходить по комнате.