Дьердь Сита - Зарубежный детектив

— В одной и той же компании?

— У меня никогда не было подруг. Я не переносила женскую дружбу — это всегда сплетни, истерики и отвратительные для меня интимные признания.

— Конечно, с тремя обожателями интереснее и приятнее. Но рано или поздно приходится делать выбор. Не так ли?

— Да, и кого ни избери, жизнь все равно станет беднее. Выбор одновременно означает и отказ, самоограничение. В жизни каждого человека бывает наилучший период. Для меня он наступил в пятнадцать лет, когда я заметила, что ко мне льнут парни, а закончился в двадцать четыре года, когда вышла замуж и у меня родился первый ребенок. Но не подумайте, что отрицательную роль сыграл Шани. Мне вообще не следовало выходить замуж. У меня не только была заметная внешность, но и умом меня бог не обидел. Я вполне могла бы добиться чего угодно своими собственными силами…

— Не исключено, что сейчас вам как раз представляется такая возможность.

— Вы смеетесь? Сейчас я уже — раба своих детей, раба вещей, которые мы приобрели и которые я должна содержать в порядке. К тому же я постарела и похоронила себя в своем педагогическом коллективе, среди коллег-учителей. А если не находишь сферу приложения своему уму, то он увядает, пропадает.

Тоот напряженно слушал. У него было ощущение, что эта обвинительная речь родилась не вдруг.

— Где я могу найти Белу Надя?

— На субботу и воскресенье он обычно приезжает к себе на дачу. Тут, на другом склоне холма. Большой белый каменный дом с желтой верандой. Если пойдете до конца по этой дорожке, то и выйдете прямо к дому.

— Что он за человек?

— Холостяк.

— А как бы вы его охарактеризовали?

— Невнимательный, эгоистичный, капризный.

— Вы не любите его?

— Почему же? Он наш лучший друг.

Тоот принял это к сведению и, попросив прощения за беспокойство, направился к выходу.

Дорожка огибала невысокий холм и исчезала в красных воротах большого каменного дома. Отсюда открывался хороший вид на Мертвый рукав. Ряды виноградников спускались до самого берега. Утренний туман уже поднялся над водой, и в ее серовато-беловатом зеркале зеленели пятна буйных водорослей. У края зарослей блекло-желтого тростника и осоки на легкой ряби едва колышемой южным ветром воды плавно покачивались лысухи. На миндальном дереве, росшем у дороги, трещала белогрудая сорока, но, как только Тоот приблизился, она взмахнула своими сине-белыми крыльями и улетела. Где-то прокукарекал запоздалый петух, со стороны шоссе послышалось шуршание автомобильных шин. И снова воцарилась тишина.

Ворота были заперты. Поколебавшись немного, Тоот собрался уже повернуть назад, когда заметил тонкую струйку дыма над крышей дома. Звонка не было, поэтому капитан изо всей силы потряс железную решетку и крикнул. Подождав несколько минут, он перемахнул через калитку и оказался на аккуратно подстриженном газоне. Небольшой двор окаймляла живая зеленая изгородь из кустарника. Тоот подошел к входной двери и постучал, потом нажал дверную ручку, но дверь тоже была заперта. Постояв немного, он решил обойти дом вокруг. В задней части здания, там, где начинался виноградник, Тоот увидел черную железную дверь. Толкнув дверь плечом, он открыл ее. Изнутри послышались шум опрокинутого стула и ругательство. Тоот устремился вперед. Из-под упавшей табуретки выбрался разъяренный мужчина. Рядом на горящей газовой плите стояла пятнадцатилитровая медная посудина, из которой была отведена трубка в белое эмалированное ведро. В котле кипела какая-то жидкость, издававшая характерный запах самогона. Мужчина с воинственным видом подошел к Тооту.

— Какого черта вам здесь надо? Или вы не видели, что ворота закрыты?! И как вы сюда попали?

Это был человек лет тридцати пяти — тридцати восьми, с усталым лицом и неуверенным взглядом. По-видимому, он принадлежал к тому типу мужчин, у которых вся энергия уходит на стремление казаться моложе своего возраста. Одна прическа, наверное, занимала по утрам, по крайней мере, четверть часа: нужно было ухитриться прикрыть реденькими волосами все более увеличивающиеся пролысины.

— Меня зовут Денеш Тоот. Я — капитан полиции.

У мужчины перекосилось лицо.

— Черт бы их побрал! Значит, донесли… А эта проклятая железная дверь закрывается только снаружи. Я знал, что она меня подведет.

Наступило минутное молчание.

— Скажите, — осторожно начал мужчина, — а может, мы с вами договоримся?

— Как прикажете вас понимать?

— Ну, может быть, мы могли бы в чем-то сотрудничать?

— Пожалуй, смогли бы. Но, прежде чем вы предложите мне бутыль палинки,[3] которую я вынужден был бы расценивать как подкуп, я скажу вам, что веду расследование по делу об исчезновении Шандора Варги и упомянутое вами сотрудничество готов принять в виде информации, которой вы снабдили бы меня по этому вопросу.

— Так бы с этого и начинали! — Самогонщик ухмыльнулся. — Конечно, я помогу вам. И вовсе не потому, что я обделался со страха. У меня неплохие связи, и все же было бы скверно, если бы начали капать на меня. Тем более с учетом моего служебного положения…

— А кто вы по должности?

— Начальник отдела министерства.

— И тем не менее нуждаетесь в этом? — Тоот кивнул на самогонный аппарат.

— Вообще-то говоря, нет. Но я же варю не для продажи. Мне приятно поставить на стол, когда сижу с друзьями, палинку своего производства. Видите ли, я как-то не очень доверяю теперь нашей химической промышленности.

Тоот сел на табуретку.

— Вы давно знакомы с Шандором Варгой?

— Тридцать шесть лет.

— Сколько?!

Бела Надь удовлетворенно осклабился.

— Значит, вы не поверили бы, глядя на меня, что мне тридцать девять лет? Я выгляжу максимум на тридцать два. А знаете, в чем секрет? Нельзя больше недели проводить время с одной и той же женщиной. За короткий срок не испытываешь душевных разочарований и огорчений, которые рано или поздно накладывают отпечаток на твое лицо. Вы ведь женаты?

— Что за человек Варга?

Бела Надь заглянул в ведро, в которое стекали последние капли палинки.

— Первое, что мне приходит на ум, — интересная личность. Очень интересная.

— Что это означает в вашем понимании?

— Ну, такой человек, который не стремится преодолеть свои противоречия, как это делаю я, а весело и мирно сосуществует с ними, даже подчас над ними потешается.

— Что-то я не совсем понимаю.

— Скажем, живет, замкнувшись в своем небольшом мирке, внешне абсолютно так же, как и соседи. А потом выясняется, что делает такие вещи, которые соседу и в голову не придут.

— Все еще не ясно.

— Он человек, в котором противоположные качества хорошо уживаются друг с другом. Похож на машину, в которой не хватает определенных деталей, или наоборот: все есть, но смонтированы неправильно. Однако машина, несмотря на это, отлично работает.

— Например?

— Трудно привести какой-то пример. Хотя, впрочем, один подойдет. Вы знаете Маргит, жену Шандора? А Клаудию?

— Это кто?

— Это его большая любовь два года тому назад. Я был здесь, когда он ради нее оставил семью. Шани собрал чемодан и сказал жене, что, мол, едет в Будапешт, на недельные курсы повышения квалификации. Поскольку он очень боялся Маргит, то решил, что через неделю напишет ей письмо и сообщит, что больше не вернется домой, так как нашел новое счастье. Меня он попросил проводить его на станцию. И, когда в поезд стал садиться, говорит мне: «Наверное, я никогда уже больше не увижу эти места…» Однако через три дня Шани вернулся, сказав домочадцам, что очень соскучился и раньше срока уехал с курсов.

— А не считаете ли вы вероятным, что и сейчас он «исчез», просто переехав к кому-нибудь?

— Это исключено. Семью он, может быть, еще и бросил бы, но свою работу и свои коммерческие дела — никогда.

— Ну а помимо того, что вы рассказали, что бы вы еще могли сообщить о нем… как о человеке?

Бела Надь встал с табуретки, подошел к полке и, сняв с нее лафитный стаканчик, зачерпнул палинки и пригубил. Тотчас же физиономия у него покраснела, даже приобрела какой-то лиловатый оттенок. Он довольно крякнул.

— По крайней мере, пятьдесят пять градусов… Словом, его отличали две, пожалуй, наиболее характерные для него черты: добросердечность и страсть к фантазированию, в чем иногда он доходил до крайностей. Он никогда не жалел ни ценностей, ни денег, все готов был отдать друзьям, если те в чем-то нуждались.

— Но, может быть, это было показное?

— Отчасти возможно. Но по большому счету — нет. Он часто говорил, что людей можно поделить по принципу: завистливы они или добросердечны. Он всегда был широким человеком.

— А что касается страсти к фантазиям?

— Еще будучи маленьким мальчиком, он рассказывал истории прямо как сказочник Андерсен. Одно время я верил всему, что он говорил. А спустя несколько лет подумал, что по некоторым признакам игры я уже могу судить, где у него правда, а где выдумка. А вот совсем недавно я пришел к выводу, что заблуждался: этот человек непредсказуемый, его нельзя «вычислить» — ведь он и самого себя обманывает. У меня достаточно хорошая память, и я помню, как однажды лет пять тому назад он рассказал историю, героем которой был один из его друзей, а в этом году он сам уже стал ее героем. Я никак не среагировал на это. На протяжении нескольких лет я выслушивал его истории, по меньшей мере, в десятках вариантов. Какой-нибудь забавный случай излагался им всякий раз по-разному в зависимости от состава компании и от настроения; свои рассказы он перекраивал и перекрашивал, но всегда очень удачно. По сути дела, ему бы нужно быть писателем. Раньше между нами было этакое детское соревнование: каждый из нас хотел казаться старше, солиднее другого. И тогда, во время прогулок в горы или игры в пинг-понг, мы часто ссорились и старались больно ужалить друг друга, хорошо зная слабые места каждого. Но позднее мы пришли к мысли, что в жизни нам и так порядком достается — на работе, в семье, в армии, бюрократических учреждениях, чтобы еще отравлять нашу дружбу. А вообще-то дружба, завязавшаяся с детских лет, разрушается отнюдь не из-за женитьбы, как многие думают, а из-за того, что один не замечает, что другому становится все тяжелее поддерживать былые отношения, былое настроение. Какое-то время и мы вылавливали промахи друг друга, а потом как-то одновременно пришли к тому, что так дальше не пойдет. Надо уступать друг другу, проявлять терпение. И мы оба объявили табу на некоторые темы; более того: хвалили один другого, даже если про себя думали: «Ну и дурак!» Мы сумели вернуть взаимоотношения детских лет, и это благотворно сказалось на нашей дружбе…