Эллен Вуд - Ист-Линн

— Джойс, что все это значит?

Ответа не последовало. Джойс встала, все еще дрожа, взяла маленького Арчибальда за руку и направилась к лестнице, ведущей наверх.

Наступил солнечный июль. Прошло три месяца с тех пор, как Карлайль был выбран членом парламента.

За свое несправедливое обращение с сыном судья Гэр поплатился параличом, после которого оправлялся весьма медленно. Тревога, которую поднял Джаспер в Ист-Линне, когда пришел сообщить о болезни своего господина, привела к весьма горестным последствиям. В ту ночь Уильям простудился, и чахотка обострилась.

Что касается Джойс, то она ходила как тень и почти ни с кем не разговаривала.

Карлайль и Барбара жили по большей части в Лондоне; при них находились Уильям и Джойс, а также другие слуги. Во всех аристократических салонах без умолку толковали об аресте сэра Фрэнсиса Левисона.

Кстати, скажем несколько слов об Эфи. После допроса в суде нелестная молва распространилась о ней всюду. Миссис Лэтимер попросила ее удалиться, и, если бы не горячая любовь, которую Эфи внушила мистеру Джо Джеффину, она не нашла бы себе ни одного уголка в мире, где ее приняли бы радушно. Мистер Джеффин, как истинный влюбленный, не поверил ни одному из тысячи рассказов, которые ходили об Эфи. Однажды он даже осмелился стать перед ней на колени и предложить ей свое сердце и свою лавочку.

Итак, в один теплый июльский день Эфи прогуливалась по улицам Вест-Линна. Когда она проходила перед лавочкой, Джо Джеффин поспешил к ней навстречу.

— Ах, вот и вы, мисс Эфи! Все идет превосходно: в настоящее время обустраивают вашу гостиную. Вам необходимо зайти хоть на минуту, мисс.

— Мне! Зайти к вам? О чем вы только думаете, мистер Джеффин?

— Я не хотел оскорбить вас, мисс.

— Я вас прощаю, но в будущем постарайтесь быть осмотрительнее. Ах, кстати, — заметила она вдруг, — я надеюсь, что вы наконец перестанете носить эти отвратительные белые фартуки, по которым каждый может узнать, что вы такое…

Мистер Джеффин слегка закашлялся.

— Мисс Эфи, вы знаете, как я вас обожаю, но то, о чем вы меня просите, совершенно невозможно. Расстаться с этими фартуками! Но ведь это значит скомпрометировать достоинство моих панталон!

Услышав подобное выражение, Эфи вскрикнула от возмущения, и щеки ее покрылись ярким румянцем.

— Завтра с утренним поездом вы отправляетесь в Линнборо, не правда ли, мисс?

— Да, я и многие другие. Суд начнется в девять часов. Знаете, что говорят о Ричарде Гэре?

— Нет. Что же?

— Говорят, что его также будут судить.

— Ах! В самом деле? — воскликнул мистер Джеффин. — Значит, его нашли?

— Этого я не знаю. Мне совершенно безразлично, он виновен или Левисон. Один другого стоит.

На этом Эфи простилась с мистером Джеффином. Не успела она пройти и нескольких шагов, как повстречалась с Карлайлем.

— Я слышал, что вы выходите замуж, Эфи, — сказал он, останавливаясь.

— По крайней мере, так думает Джеффин, сударь!

— Поздравляю вас, Эфи, вы выходите замуж за честного человека, которого все уважают.

— Да, мистер Карлайль, но он торговец съестными припасами! Не слишком подходящая для меня партия. Тем не менее Джеффин уже переделывает для меня свою квартиру, и я смогу держать двух служанок. Он зарабатывает довольно много… Но скажите мне, пожалуйста, мистер Карлайль, что такое приключилось с Джойс?

— Не знаю, — ответил тот. — Она очень изменилась.

— Изменилась до такой степени, что ее трудно узнать, — продолжала Эфи. — Можно подумать, что у нее большая тяжесть на сердце.

— Мне иногда то же самое приходит в голову, — заметил Карлайль.

И они расстались.

Заседание суда присяжных происходило в Линнборо, в очень обширной зале. Публика проявляла к этому процессу живейший интерес. Тому способствовало высокое общественное положение обвиняемого, его прежний образ жизни, его отношения с леди Карлайль, приговор, произнесенный ранее против Ричарда Гэра, и тысяча других обстоятельств. На особых местах сидели полковник Бетель, судья Гэр, друзья Карлайля и сторонники обвиняемого.

В девять часов первый судья вошел в залу. Вскоре все присутствовавшие узнали, что Отуэй Бетель перешел на сторону правосудия и обещал сообщить весьма ценные сведения.

Наконец подсудимого, сэра Фрэнсиса Левисона, ввели в залу. Он был бледен, взгляд его блуждал, волосы были растрепаны. В глазах время от времени появлялось странное выражение: злоба, смешанная с ужасом. Он был одет в черное, и на одной из его белых рук все еще блестел знакомый нам бриллиантовый перстень.

Призвали свидетелей. Эбенезер высказался так, что у присяжных не осталось ни малейшего сомнения в том, что Левисон и Торн — одно и то же лицо. Эфи, установив тот факт, что Торн был в коттедже в ночь убийства, вынуждена была дать некоторые объяснения. Наконец настал черед Ричарда Гэра.

Понятно, что он снял то платье, в котором скрывался от преследований, и надел другое, более соответствовавшее его прежнему положению в обществе.

— Ваше имя? — спросили его.

— Ричард Гэр.

— Вы сын судьи Гэра?

— Его единственный сын.

— Вы тот самый Ричард Гэр, который был осужден за преднамеренное убийство?

— Тот самый, милорд.

— Сегодня вы призваны в качестве свидетеля и не обязаны отвечать на те вопросы, которые могут каким-то образом доказывать вашу собственную преступность.

— Милорд, — возразил Ричард Гэр с твердостью и хладнокровием, которых никогда не замечали в нем раньше, — я буду отвечать на все вопросы, какие мне сочтут нужным задать. Я пришел сюда с этой целью и надеюсь, что истина будет наконец открыта.

— Посмотрите на подсудимого и скажите, знаете ли вы его.

— Да, это Фрэнсис Левисон. До апреля я знал его как Торна.

— Потрудитесь рассказать, что произошло в ночь убийства.

— Эфи Галлиджон назначила мне свидание в своем коттедже, и я отправился туда.

— Украдкой? — вставил адвокат.

— Почти. Мои отец и мать не одобряли моих отношений с этой девицей, и я старался, чтобы они знали о них как можно меньше. В тот вечер, когда было совершено убийство, мой отец заметил, что тотчас после ужина я вышел из дома, захватив ружье. Он вернул меня и спросил, куда я иду. Стыжусь признаться в этом, но тогда я солгал: я сказал, что иду прогуляться вместе с молодым Бошаном. Я взял ружье, намереваясь дать его на время Галлиджону, который отдал свое в починку. Когда я пришел, Эфи не хотела меня впускать, уверяя, что она очень занята. Я был убежден, что она меня обманывает и что у нее сидит Торн. Она уже не в первый раз так поступала, и всегда оказывалось, что настоящей причиной, мешавшей ей принять меня, было именно присутствие Торна.

— Существовала ли неприязнь между вами и Торном?

— Я ревновал к нему, но не знаю, ревновал ли он ко мне.

— Какого рода влечение вы чувствовали к мисс Эфи Галлиджон?

— Я любил ее, как любят женщину, которую хотят сделать своей законной женой.

— И не имели относительно нее других намерений?

— Нет! Я слишком любил Эфи, уважал ее отца и чтил память ее матери.

— Продолжайте рассказ.

— Эфи, как я уже сказал вам, не захотела меня принять; я удалился, но прежде отдал ей ружье, предупредив, что оно заряжено. Потом я отправился в лес и спрятался за деревом, дожидаясь, когда выйдет Торн, так как я был убежден, что Эфи выпроводила меня из-за него. В это время проходил Локсли и, заметив меня, спросил, что я там делаю. Я ничего не ответил и отошел подальше. Минут через двадцать или больше до меня донесся ружейный выстрел, и в то же самое время я увидел, как Отуэй Бетель побежал к дому Эфи. Этот выстрел и убил Галлиджона. Но во всяком случае Бетель стрелять не мог — он был еще слишком далеко от коттеджа. Гораздо раньше я увидел другого человека, с бледным лицом, дрожащими губами и блуждающим взглядом, — он быстро шел прочь от коттеджа; проходя мимо кустов, где я стоял, он не узнал меня. Не прошло и минуты, как он ускакал галопом на своей лошади, отвязав ее от дерева.

— И вы не побежали за ним?

— Нет. Я и не подозревал о случившемся. Я поспешил к дому Эфи. Едва я переступил порог комнаты, как ноги мои наткнулись на какую-то массу, распростертую возле двери, и я повалился на труп Галлиджона. Возле него лежало мое ружье — разряженное. Мрачная тишина царила в доме. Я начал звать на помощь, звал Эфи, но не получил ответа. Тогда я машинально схватил ружье и хотел убежать, но неожиданно увидел Локсли, уже возвращавшегося из леса. Я испугался, бросил ружье и как безумный пустился бежать. Мною овладел ужас при мысли, что меня могут принять за убийцу Галлиджона. И в то время, как я бежал вне себя от страха, я снова столкнулся с Бетелем. Я знал, что он пришел в дом Галлиджона в момент выстрела, и сказал ему об этом, но он ответил, что не заходил туда. Тогда я спросил, не встретил ли он Торна, и он уверил меня, что нет. Я испугался еще больше, потерял всякую способность трезво мыслить и убежал из города. Конечно, это было глупо и неблагородно с моей стороны, но я сходил с ума.