Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По

Большую часть пути к этой пустынной, заброшенной местности мы одолели в наемной карете. Вокс вывел меня из музея, подталкивая прижатым к спине дулом пистолета, остановил повозку и назвал кучеру место назначения: Блумингдейл-роуд. Во время поездки вентрилоквист, без всяких побуждений с моей стороны, пустился в рассуждения и сообщил мне кое-что о содержании этой столь весомой страницы дневника. Судя по его словам, Джефферсон признавал свои амурные отношения с негритянкой, начавшиеся в бытность его послом в Париже в 1789 году. Первым плодом этих отношений оказался ребенок мужского пола, названный Томом и скончавшийся вскоре после рождения. Впоследствии, уже в Америке, его негритянка родила еще пятерых младенцев — и всех их зачал хозяин Монтичелло.[37] Четверо из этих пятерых благополучно выжили.

В голосе Вокса слышались все более явные нотки досады, возмущения. Очевидно, он считал это нарушение законов расовой сегрегации намного более тяжким преступлением, чем совершенные им зверства. Да он и не считал свои злодеяния преступлениями, так как служили они высокой, благородной, с его точки зрения, цели.

Все время, пока Вокс изливал свою желчь, я лихорадочно размышлял, что можно предпринять для своего освобождения. Непринужденность, с коей Вокс распространялся о содержании дневника, приводила меня в ужас. Ведь он уже поставил меня в известность о судьбе, которая постигла — либо ожидает — всех, кто знаком с нежелательной для него правдой. Не оставалось никаких сомнений, что и мне уготована та же участь, как только отпадет во мне нужда.

Но я так ничего и не придумал. Выпрыгнуть из несущегося по Бродвею на север экипажа не удастся. Даже если Вокс не пристрелит меня, вряд ли я переживу падение из кареты. Привлечь внимание кучера тоже не удастся. Он не услышит моих криков за стуком колес и цокотом копыт. Броситься на Бокса и попытаться овладеть его оружием? Но курок пистолета взведен, палец преступника, не знающего сомнений и угрызений совести, на спусковом крючке, ствол направлен мне в сердце. Легкое движение — и меня более не существует на этом свете.

И я решил выждать возможного изменения обстановки.

Заметая следы, Вокс велел вознице высадить нас возле 70-й улицы. Подождав, пока карета развернется и исчезнет за поворотом окаймленной разросшимися деревьями дороги, он погнал меня далее пешком.

Ночь выдалась мрачная, пасмурная; небо обложили тяжелые облака, луна исчезла. Сердце мое сдавливала неизбежность предстоящих испытаний: отвратительная и физически нелегкая работа могильщика и неизбежный последующий конец.

Маленькое кладбище, к которому мы наконец вышли, устроилось вдали от людских жилищ, в конце короткого прямого проезда, проложенного сквозь ильмовые заросли. Шорох ветра в кронах, далекий лай какой-то фермерской дворняги да печальное уханье совы — вот и все звуки в этот вампирский час в глухой местности.

Миновав ворота в металлической ограде, мы сразу же обнаружили небольшой деревянный сарай с инструментом. Вокс нашел фонарь, зажег его при помощи фосфорной спички. Передав горящий светильник мне, он выбрал лопату и, удерживая меня под прицелом, повел наружу, на поиски могилы Уайэта.

Нашли мы ее очень скоро. Могилу Уайэта уже обозначили надгробным камнем с его именем. Кроме того, она выделялась на фоне остальных, поросших травою, холмиком свеженасыпанной земли.

Воткнув лопату в надмогильную насыпь, Вокс взял у меня фонарь и повел пистолетом в сторону могилы.

— Пора за работу, мистер По. Скиньте сюртук, закатайте рукава, и — вперед!

— А если я откажусь? — смело спросил я.

— В этом случае, как мне ни жаль, придется разбрызгать ваш гениальный мозг по окружающим нас могилам, — спокойно объяснил Вокс, поднимая пистолет на уровень моей головы.

— Прошу вас! — пригласил я негодяя к дальнейшим действиям. — Вы мне доходчиво объяснили, что ожидает каждого, кто имеет доступ к тайне дневника Джефферсона. Так что я предпочту не подвергать себя излишним физическим усилиям и мучениям духовного характера, неизбежным при выполнении такой гнусной работы.

— Ну что вы, мистер По! — с упреком обратился ко мне обиженный чревовещатель, возводя руки к небесам и на мгновение отводя от меня ствол пистолета. — Как вы могли такое подумать! Неужели вы всерьез считаете, что я способен лишить планету величайшего из ныне живущих поэтов? Лишить грядущие поколения шедевров, которые еще дремлют в вашем мозгу и стекут с кончика пера на бумагу в ближайшие последующие годы… О небо, нет! Кроме того, вы ведь не принадлежите к этим презренным выродкам, не разделяете их убеждений. Вы ведь не просто южанин, но еще и виргинец! И вы сами заинтересованы, чтобы память великого Джефферсона осталась незапятнанной. И чтобы не преуспели в осуществлении своих зловредных начинаний сторонники эмансипации негров.

Мой мозг лихорадочно перерабатывал только что услышанное. И склонял меня принять все за чистую монету. Хотя все его преступные деяния указывали на умственную ненормальность, признание им моего гения явно звучало искренне, как сейчас, так и ранее. Соответствовало действительности и то, что я всегда сторонился какой-либо общественной и политической активности, не участвовал в злободневных кампаниях, игнорировал всю эту мелочную возню, преследуя лишь Идеал Божественной Красоты.

В конце концов я решил поддаться. В худшем случае кончина моя наступит на час-другой позже — период времени, необходимый для выполнения поставленной передо мною задачи. А за этот срок обстоятельства могут и измениться.

Я снял сюртук и вручил его Воксу, который аккуратно повесил сей предмет моего гардероба на надгробный камень Уайэта. Сжав лопату, я приступил к работе.

Задачу облегчала рыхлость неслежавшейся земли, однако из-за отсутствия привычки к физическому труду я вскоре устал, взмок и совершенно вымотался. Мышцы ныли и болели, каждое движение причиняло невыносимую боль.

Физическое страдание усугублялось муками эмоционального плана. Кисловатый запах переворачиваемой почвы, жирное поблескивание комьев — Червь-победитель[38] молча вопил о своем торжестве. Мозг теснила мысль о том неприемлемом для живого существа состоянии, в котором пребывала вязкая масса внизу, под ногами, под крышкой гроба; к которой я приближался с каждым движением, каждым комом выброшенной наверх земли.

Постепенно, однако, мозг мой парализовало милосердное онемение. Я погрузился в какую-то эмоциональную летаргию. Притупилась даже физическая боль, ощущение напряжения мышц тела. Копание превратилось в чисто механический процесс, напоминающий движение барнумовских «автоматов» из Зала Инженерных Чудес.

Не могу сказать, сколько длилось это полузабытье. Вернул меня к действительности приглушенный удар острия лопаты о дерево и последовавший сразу за этим звуком возглас Бокса, маячившего наверху, на краю могилы.

— Вот он! Докопали!

И вот я уже стою на грязной крышке простого соснового гроба.

— Ломайте! Открывайте, живее! — нервно кричит Вокс.

Не желая вскрывать гроб более, нежели необходимо, я просунул штык лопаты в щель между досками крышки там, где должны были находиться ноги покойника, и нажал на рукоять.

Доска скрипнула, подалась, и меня окатила волна невыносимой вони, вырвавшейся из-под крышки. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, колени затряслись. Я отпрянул и вскинул голову, хватая разинутым ртом свежий ночной воздух. Задержав дыхание, я опустился на одно колено и просунул дрожащие руки под крышку, к правой ступне трупа. Переполненный отвращением, я копался под крышкой, пытаясь открутить каблук, но тщетно.

— Стащите башмак и киньте его сюда! — возбужденно кричал Вокс, опустившийся на колени и свесивший голову в могилу.

Я так и сделал. Выпустив лишенную башмака неподатливую и невыразимо вонючую конечность, я с трудом выпрямился и отодвинулся подальше. Выхватив из кармана платок, я прижал его к лицу, борясь с тошнотой, головокружением, отвращением и ужасом, переполнявшим мою душу.

— Здесь! — торжествующе воскликнул Вокс.

Я поднял голову и смутно осознал, что негодяй отложил пистолет и, открутив каким-то образом каблук от выброшенного мною из могилы башмака, вынул из тайника сложенный клочок бумаги. Вот пальцы его уже развернули документ. Постепенно прояснившимся зрением я различил, что Вокс жадно пробегает глазами содержимое документа в тусклом свете фонаря. Лицо его с блестящими глазами напоминало хэллоуиновскую маску-тыкву в канун дня Всех Святых.

Можно было бы предположить, что наступил благоприятный момент для того, чтобы переломить ход событий. В моих руках тяжелая лопата, мерзавец, пленивший меня, отложил оружие и увлекся добычей. К несчастью, однако, я оказался не в состоянии воспользоваться этой возможностью. Могила, в которой я стоял, оказалась ловушкой, даже макушка моя не доставала до ее края. Выбраться из нее незаметно для Бокса невозможно. Мелькнула было мысль использовать лопату как копье, запустить ее в голову врага, но руки не поднимались даже без всякого груза. Я и башмак-то выкинул из могилы со страшным напряжением.