Рекс Стаут - Пестрый шарф

— Может быть, мисс Хаттен вносила деньги сама.

— Я уверен в этом,— согласился Крамер,— но откуда она брала их? Впрочем, это не похоже на случайность. Хаттен жила в квартире всего два месяца, и, когда мы узнали, насколько тщательно человек, который платил за нее, скрывал себя, мы решили, что, вероятно, он и поместил ее туда именно с этой целью. Вот почему мы сообщили в газеты все, что нам удалось узнать. Вдобавок газеты могли создать впечатление, будто нам известно, кто он, и будто бы он настолько важная персона, что нам не по зубам.

Крамер переместил сигару из одного угла рта в другой.

— Подобные вещи всегда задевали меня, но, черт побери, для газет это обычная практика. Большая он шишка или нет, но убийца не нуждался в нас, чтобы скрыть себя. Ему самому все слишком хорошо удалось. Теперь, если верить тому, что Синтия Браун рассказала Гудвину, она имела дело именно с тем человеком, который платил за квартиру Дорис. Мне неприятно говорить вам, что я думаю по поводу того, почему в таком случае преступник находился здесь и почему все, что он сделал, было…

— Вы немного преувеличиваете,— снисходительно поправил я.— Убийца не находился здесь, а оказался. Кроме того, я отнесся к ее рассказу с недоверием. Кроме того, Синтия приберегала подробности для мистера Вульфа. Кроме того…

— Кроме того, я знаю вас. Сколько мужчин было среди этих двухсот девятнадцати цветоводов?

— Будем считать, что немногим более половины.

— И как вы относитесь к этому?

— Я не в восторге от них.

Вульф хмыкнул.

— Судя по вашим вопросам, мистер Крамер, то, что пришло на ум мне, ускользнуло от вашего внимания.

— Естественно. Вы же гений. И что же обратило на себя ваше внимание?

— Несколько слов из того, что поведал нам мистер Гудвин. Мне бы хотелось немного подумать над ними.

— Мы могли бы подумать сообща.

— Но не сейчас. Люди, которые находятся в передней,— мои гости. Не могли бы вы закончить с ними?

— Ваши гости,— скрипучим голосом произнес Крамер,— ну и красота, нечего сказать.— Он повернулся к полицейскому у двери.— Приведи сюда ту женщину — как ее там? — Карлайл.

Миссис Хоумер Н. Карлайл вошла в кабинет вместе со всем, что ей принадлежало: каракулевым пальто, пестро раскрашенным шарфом и мужем. Вероятно, правильнее было бы уточнить, что ее привел муж. Переступив порог, он решительным шагом подошел к обеденному столу и произнес страстную речь.

Сначала Крамер отнесся к ней сдержанно. Он сказал, что приносит им свои извинения, и попросил супругов присесть.

Миссис Карлайл вняла его просьбе. Мистер Карлайл — нет.

— Нас задержали здесь почти на два часа,— заявил он.— Я понимаю, что вы должны выполнять свой долг, но и гражданам, благодарение богу, предоставлены кое-какие права. Наше присутствие здесь — чистая случайность. Предупреждаю вас: если мое имя появится в печати в связи с этим преступлением, у вас будут неприятности. Почему нас не выпускают? Что было бы, если бы мы ушли пятью или десятью минутами позже, как другие?

— Не вижу логики,— возразил Крамер.— Для нас не имеет значения, когда вы ушли; все обстояло бы точно так же, поскольку ваша жена — главный свидетель. Именно она обнаружила тело.

— Случайно!

— Могу я сказать что-нибудь, Хоумер? — вставила миссис Карлайл.

— Это зависит от того, что ты скажешь.

— О,— многозначительно отметил Крамер.

— Что означает это ваше «о»? — быстро отреагировал Карлайл.

— Оно означает, что я посылал за вашей женой, а не за вами, но вы пришли вместе с ней, и теперь мне ясно почему. Вы боялись, как бы она не сболтнула лишнего.

— Почему это она должна сболтнуть лишнее?

— Не знаю. Судя по всему, вам это известно. Но если я не прав, то почему бы вам не присесть и не успокоиться?

— Я бы согласился с этим,— посоветовал Вульф.— Вы пришли к нам немного раздраженным и допустили ошибку. От раздражения до потери благоразумия — один шаг.

Благоразумие потребовало от исполнительного директора некоторого усилия, но он сделал его.

Крамер обратился к его жене:

— Вы хотели что-то добавить, миссис Карлайл?

— Только то, что приношу свои извинения,— она стиснула свои сухие руки и оперлась ими на стол,— за то беспокойство, которое доставила вам.

— Я бы не сказал, что вы причинили кому-то беспокойство, за исключением себя и вашего мужа,— важно произнес Крамер.— Женщина была уже мертва, войди вы тогда в кабинет или нет. Но с формальной точки зрения я должен был увидеть вас, потому что именно вы обнаружили тело. Но только потому, насколько я могу судить.

— А что еще могло быть? — закипел Карлайл.

Крамер не обратил на него внимания.

— Гудвин видел, что вы находились в вестибюле не более двух минут или, может быть, даже меньше еще до того, как выбежали из кабинета. Как долго вы пробыли внизу?

— После того как мы спустились, я ждала, пока муж заберет свои вещи.

— Вы были внизу и раньше.

— Только тогда, когда пришли на прием.

— Когда это случилось?

— Чуть позже трех, я думаю.

— Вы с мужем все время были вместе?

— Конечно. И вы понимаете, как это… Ему хотелось полюбоваться цветами, а мне…

— Конечно, мы были вместе,— раздраженно буркнул Карлайл.— Вы должны уяснить себе, почему я сделал эту оговорку о том, что ей хочется сказать. Она имеет обыкновение неясно выражать свои мысли.

— На самом деле я не такая рассеянная,— запротестовала она.— Правильно говорят, что все взаимосвязано. Кто бы мог подумать, что мое желание познакомиться поближе с кабинетом Ниро Вульфа свяжет меня с преступлением?

Карлайл взорвался.

— Вы слышали? Свяжет!

— Почему же вам захотелось осмотреть кабинет Ниро Вульфа? — спросил Крамер.

— Как же — чтобы увидеть глобус.

Я с изумлением воззрился на миссис Карлайл. Естественно было предположить, что она скажет, будто ею двигало нетерпеливое желание увидеть кабинет великого и знаменитого детектива. Очевидно, Крамер ожидал услышать то же самое.

— Глобус? — спросил он.

— Да, я где-то читала о нем и захотела увидеть, как он выглядит. Мне казалось, что глобус такого размера — три фута в диаметре — будет смотреться слишком фантастично в обычной комнате. Но…

— Что «но»?

— Я не обнаружила его.

Крамер кивнул.

— Зато вы обнаружили кое-что другое. Кстати, я забыл спросить вас — вы не были знакомы с ней?

— Вы имеете в виду ту…

— Мы никогда не знали ее, не видели и не слышали о ней,— заявил ее муж.

— А вы, миссис Карлайл?

— Нет.

— Разумеется. Она ведь не была членом этого цветочного клуба. А вы состоите в клубе?

— Мой муж состоит в нем.

— Мы оба состоим в нем,— заявил Карлайл.— Ты слишком рассеяна. У нас совместное членство. Достаточно?

— Вполне,— уступил Крамер.— Благодарю вас обоих. Мы больше не будем беспокоить вас, если только нам не понадобится… Леви, проводи их.

Когда за ними закрылась дверь, Крамер внимательно посмотрел на меня, а потом на Вульфа.

— Хорошенькое дельце,— мрачно сказал он.— Допустим, убийство совершил Карлайл; как обстоит дело тогда? А почему бы и нет? Поэтому мы повнимательнее приглядимся к нему. Проверим, чем он занимался в последние шесть месяцев, и постараемся проделать это так, чтобы не вызвать неудовольствия с его стороны. Однако нам понадобятся три-четыре человека на две или три недели. Умножим все это на… Сколько мужчин было здесь?

— Примерно сто двадцать,— ответил я.— Но вы обнаружите, что по крайней мере половину из них следует исключить по той или иной причине. Я говорю так потому, что сам сделал кое-какие прикидки. Остается шестьдесят.

— Ну хорошо, умножаем на шестьдесят. Вы возьметесь за это?

— Нет,— сказал я.

— И я нет,— Крамер вынул сигару изо рта.— Конечно,— саркастически усмехнулся он,— когда она сидела здесь, беседуя с вами, положение было другим. Вам льстило, что она получает удовольствие, общаясь с вами. Вы не могли протянуть руку к телефону и позвонить нам, что перед вами исповедуется мошенник, которому ничего не стоит показать пальцем на убийцу, и что нам остается лишь прийти и распутать этот узел. Нет! Вам обязательно нужно было приберечь ее и будущий гонорар для Вульфа!

— Не будьте наивным,— грубо сказал я.

— Вам обязательно нужно было пойти наверх и сделать кое-какие прикидки! Вам обязательно нужно было… Что там еще?

Лейтенант Роуклифф открыл дверь и вошел в комнату. Среди служащих полиции немало таких, которые мне нравились и которыми я восхищался, или таких, к которым я не испытывал теплых чувств и которых переносил с трудом,— и только один, которому я собирался когда-нибудь надрать уши. Любому понятно, что я намекаю на Роуклиффа. Лейтенант был высок, строен, красив и неимоверно усерден.