Жорж Сименон - Мегрэ ищет голову

– Омер женат на этой женщине?

– Никогда не задумывался над этим. Это легко проверить. Можно хоть сейчас пойти в комиссариат и посмотреть в книгах.

– Вы мне потом дадите эту справку. Сейчас, кажется, Омер Калас в отъезде?

– Это она вам сказала?

– Да.

В этот час баржа братьев Нод пришвартовалась к Арсенальной набережной и краны начали разгрузку тесаного камня.

– Я хочу, чтобы вы составили мне список окрестных бистро, где хозяин или слуга отсутствуют с воскресенья.

– Вы считаете, что…

– Это идея Мерса. Возможно, неплохая. Пройдусь туда.

– К Каласу?

– Да. Идем, Лапуэнт.

– Завтра снова вызывать Виктора?

– Это значило бы швырять на ветер деньги налогоплательщиков. Если он ничего не нашел сегодня, значит, там нечего больше искать.

– Он тоже так считает.

– Пусть заканчивает и не забудет прислать мне завтра донесение.

Проходя мимо улицы Тераж, Мегрэ бросил взгляд на грузовики, стоявшие перед огромными воротами, над которыми красовалась надпись: «Руле и Ланглуа».

– Интересно, сколько их там? – подумал он вслух.

– Чего? – спросил Лапуэнт.

– Грузовиков.

– Каждый раз, когда я еду в деревню на машине, они мне попадаются на дороге. Их чертовски трудно обогнать.

Трубы на крышах уже были не розовые, как утром, а темно-красные в лучах заходящего солнца, и небо приняло бледно-зеленый оттенок, почти тот зеленый цвет, который свойствен морю перед самым наступлением ночи.

– Вы думаете, шеф, что женщина способна проделать такую работу?

Он думал о худой темноволосой женщине, которая подавала им утром.

– Возможно. Откуда мне знать?

Может быть, Лапуэнт тоже считает, что это было бы слишком просто? Когда дело осложнялось и вопрос казался неразрешимым, все на Набережной, начиная с Мегрэ, становились брюзгливы и раздражительны. Если, напротив, случай, представлявшийся поначалу сложным, оказывался простым и банальным, те же инспектора и тот же комиссар не могли скрыть разочарования.

Они подошли к бистро. Из-за низкого потолка там было более темно, чем в других, и поэтому над стойкой уже горела лампа.

Женщина в том же платье, что утром, обслуживала двух посетителей, по виду служащих; она не вздрогнула, узнав Мегрэ и его спутника.

– Что будете пить? – спросила она.

– Белое.

За стойкой, в бачке из оцинкованного железа, стояло несколько незакупоренных бутылок этого вина. Очевидно, время от времени приходилось спускаться в погреб и наполнять их из бочки. Рядом со стойкой пол не был покрыт красными плитками, и виднелся люк, приблизительно метр на метр, который вел под землю.

Мегрэ и Лапуэнт не стали садиться. По замечаниям, которыми обменивались люди, стоявшие рядом с ними, они поняли, что это не служащие, а санитары, идущие на ночное дежурство в больницу Св. Людовика на той стороне канала. Один из них спросил у хозяйки тоном завсегдатая:

– Когда вернется Омер?

– Вы же знаете, он мне никогда об этом не говорит. Ответила она без замешательства, тем же безразличным тоном, каким утром говорила с Мегрэ. Рыжий кот все так же сидел около печки, от которой, казалось, и не отходил.

– Да, придется теперь полиции поискать голову! – сказал тот, кто задал вопрос.

Говоря это, он наблюдал за Мегрэ и его спутником. Может быть, он видел их утром у канала?

– Ее ведь не нашли, а? – продолжал он, обращаясь прямо к Мегрэ.

– Пока нет.

– Вы надеетесь, что ее найдут?

Молчавший санитар не выдержал и спросил:

– Вы не комиссар Мегрэ?

– Он самый.

– Я так и думал. Я часто видел ваш портрет в газетах.

Женщина по-прежнему хранила спокойствие и, казалось, не слышала.

– Чудно, что на сей раз на куски разделали мужчину! Идем, Жюльен? Сколько с меня, мадам Калас?

Они вышли, слегка поклонившись Мегрэ и Лапуэнту.

– У вас много клиентов среди больничного персонала?

– Есть кое-кто.

– Ваш муж уехал в воскресенье вечером?

Она посмотрела на него ничего не выражающими глазами и спросила все тем же равнодушным голосом:

– Почему в воскресенье?

– Не знаю. Я, кажется, так слышал…

– Он уехал в пятницу после обеда.

– В баре было много народу, когда он уходил из дому?

Женщина, по-видимому, размышляла. Она выглядела до такой степени отсутствующей или безразличной к тому, что говорилось вокруг, что была похожа на лунатичку.

– После обеда никогда не бывает много народу.

– Вы никого не припомните?

– Нет… Не знаю. Не обратила внимания.

– Он взял с собой вещи?

– Конечно.

– Много?

– Свой чемодан.

– Как он был одет?

– Кажется, на нем был серый костюм.

– Вы знаете, где он сейчас?

– Нет.

– Вам известно, куда он поехал?

– Я знаю, что он должен был ехать поездом до Пуатье, а оттуда автобусом то ли в Сент-Обен, то ли в другую деревню.

– Он останавливается на постоялом дворе?

– Обычно.

– Ему не случалось ночевать у друзей или родных? Или у виноделов, которые поставляют ему вино?

– Я у него не спрашивала.

– Значит, если бы вам нужно было срочно вызвать его по делу, ну, если бы вы, например, заболели, вы не смогли бы его предупредить?

Эта мысль ее не удивила и не испугала.

– Он всегда в конце концов возвращался, – ответила она своим монотонным, тусклым голосом. – Повторить?

Оба стакана были пусты, и она снова их наполнила.

В конечном счете это был один из самых бесплодных допросов Мегрэ. Впрочем, это не был допрос в полном смысле слова, поскольку жизнь маленького бара шла своим чередом. Комиссар и Лапуэнт стояли у стойки и пили вино как обычные посетители. Если один из санитаров только что узнал Мегрэ и произнес громко его имя, то сам комиссар, обращаясь к г-же Калас, ничем не намекнул на свои должностные функции. Он просто разговаривал с ней урывками о том о сем, и она, в свою очередь, когда он не обращался к ней, не уделяла ему особого внимания.

Когда хозяйка вышла через заднюю дверь, оставшуюся приоткрытой, в зале появился маленький старичок, который уверенно направился к угловому столику и взял из ящика коробку с домино.

Хозяйка услышала из задней комнаты стук костяшек домино, которые тот раскладывал, как бы собираясь играть сам с собой. Не поздоровавшись, она повернулась к своим бутылям, налила рюмку розоватого аперитива и поставила ее перед посетителем. Не прошло и нескольких минут, как за тот же столик уселся другой маленький старичок, до того схожий с первым, что их можно было принять за братьев.

– Я опоздал?

– Нет. Это я пришел раньше.

Г-жа Калас налила в стакан аперитив другого сорта, все это делалось молча, как в пантомиме. По пути к столику она щелкнула выключателем, и в глубине зала зажглась вторая лампа.

– Она вас тревожит? – прошептал Лапуэнт на ухо Мегрэ.

То, что чувствовал комиссар, было не тревогой, а интересом, какого он уже давно не испытывал ни к одному человеку.

В молодости, мечтая о будущем, он воображал себе идеальную профессию, которой, к несчастью, не существовало в реальной жизни. Он никогда и никому об этом не проговорился, даже наедине с собой не произнес вслух этих двух слов: ему хотелось быть «устроителем судеб».

Любопытно, впрочем, что в его полицейской карьере ему не так уж редко приходилось возвращать людей, сбитых с пути превратностями жизни, на правильную дорогу. Еще любопытнее, что в последние годы появилась профессия, отчасти похожая на ту, которую он некогда воображал, – профессия психоаналитика, который стремится раскрыть в человеке его подлинную индивидуальность. Так вот, если кто-то был совершенно явно не на своем месте, так это женщина, которая молча двигалась по комнате, и никто не мог угадать ни ее мыслей, ни ее чувств.

Правда, он уже раскрыл один из ее секретов, если это только можно было назвать секретом. Хозяйка опять удалилась в заднюю комнату, и во второй раз комиссар отчетливо расслышал скрип пробки в бутылочном горлышке.

Она пила. Он поклялся бы, что она никогда не бывает пьяной до потери самоконтроля. Как все истинные алкоголики, для которых медицина бессильна, она знала свою меру и поддерживала в себе определенное состояние, то сомнамбулическое равнодушие, которое заинтриговало его с первого взгляда.

– Сколько вам лет? – спросил он у Калас, когда она снова подошла к стойке.

– Сорок один.

Она ответила без колебаний, без кокетства или горечи, зная, что выглядит старше. Без сомнения, она уже давно не жила для других и не интересовалась их мнением. У нее было увядшее лицо, темные круги под глазами, опущенные углы рта и дряблые складки кожи на шее. Она, должно быть, похудела, и платье, ставшее слишком широким, висело на ней.

– Вы родились в Париже?

– Нет.

Он был уверен, что она угадывает, что стоит за его вопросами, но она не старалась уклониться от них, не говоря в то же время ни одного лишнего слова.