Жорж Сименон - Преступление в Голландии

— Вы… вы…

Но он продолжал, разговаривая сам с собой.

— Дюкло мог стрелять либо из своей комнаты, либо из ванной, это ясно. Госпожа Попинга тоже могла проникнуть в ванную, но профессор, оказавшись там сразу после выстрела, ее в ванной не видел. Напротив, он видел, как она выходила из своей комнаты несколько секунд спустя.

Ани постепенно преодолевала робость. В ходе этого технического изложения ученая одерживала в ней верх над молодой девушкой.

— Могли стрелять и снизу, — предположила она. Взгляд ее обострился, худенькое тело напряглось. — Врач говорит…

— Тем не менее револьвер, из которого был убит ваш зять, именно тот, что держал в руке Дюкло. Если только убийца не забросил его на второй этаж через окно.

— Почему бы и нет?

— Действительно, почему бы и нет?

И, не дожидаясь Ани, Мегрэ спустился по лестнице, казавшейся для него несколько тесной и скрипевшей под его весом.

Он нашел г-жу Попинга в гостиной на том же самом месте. Вслед за ним вошла Ани.

— Корнелиус часто приходил сюда?

— Почти каждый день. Уроки он брал три раза в неделю: по вторникам, четвергам и субботам, но приходил и в другие дни. Его родители живут в Индонезии. Месяц назад он узнал, что его мать умерла, и ее уже похоронили, когда пришло письмо.

— А Бетье Ливенс?

Произошло некоторое замешательство. Г-жа Попинга посмотрела на Ани, та опустила глаза.

— Она тоже приходила.

— Часто?

— Да.

— Вы приглашали ее?

Ситуация становилась более острой, более определенной. Мегрэ чувствовал, что продвигается если и не в раскрытии истины, то, по крайней мере, в понимании жизни дома.

— Нет… да…

— Мне кажется, у нее совсем другой характер, чем у вас или мадемуазель Ани.

— Видите ли, она слишком молода. Ее отец дружил с Конрадом. Она приносила нам яблоки, малину, сливки.

— Она не влюблена в Кора?

— Нет.

Ответ был категоричен.

— Вы не любите ее?

— Почему? Она приходила, смеялась. Ворковала как птичка.

— Вы знаете Остинга?

— Да…

— Что его связывало с вашим мужем?

— В прошлом году он ставил новый мотор на своем судне. Советовался с Конрадом. Конрад сделал чертежи. Они ходили ловить zeehond[9], как это по-французски?.. собак, да, морских собак, на песчаные отмели.

И вдруг:

— Вы думаете… Фуражка, да?.. Нет, невозможно… Остинг!..

И потрясенная, она вновь застонала:

— Нет, это не Остинг! Нет! Никто! Никто не мог убить Конрада. Вы не знали его. Он… он…

Она отвернулась, скрывая слезы. Мегрэ счел за благо уйти. Руки ему не подали, и он, бормоча извинения, довольствовался поклоном.

Он вышел на улицу. Его удивила сырость, поднимавшаяся от канала. На другом берегу, около верфи, где ремонтировали суда, он увидел Баса, беседующего с молодым человеком в форме мореходного училища.

Оба стояли в темноте. Остинг, казалось, с жаром что-то доказывал. Молодой человек наклонил голову, отчего был виден лишь бледный овал его лица.

Мегрэ подумал, что это Корнелиус, и убедился в своей правоте, когда различил черную нарукавную повязку на голубом сукне.

Нельзя сказать, что это была слежка в прямом смысле слова. Во всяком случае Мегрэ и в голову не приходило кого-либо выслеживать.

Он вышел из дома Попингов. Сделал несколько шагов.

Увидел двух человек на другом берегу канала и остановился, наблюдая за ними. Он не прятался, стоял у кромки воды во весь рост, трубка в зубах, руки в карманах.

И в том, что он не прятался, и в том, что те двое его не видели, продолжая оживленный разговор, было что-то интригующее.

Берег, где стояли двое мужчин, казался пустынным: верфь с ангаром посредине, два судна на стапелях да старые заброшенные лодки.

От плавающих по каналу бревен, между которыми открывались редкие прогалины воды, пахло лесом.

Наступил вечер. Все было погружено в полумрак, но воздух оставался прозрачным, сохраняя чистоту красок.

Стояла напряженная тишина, нарушаемая только кваканьем лягушек в отдаленном болоте.

Бас говорил. Он говорил тихо, не повышая голоса, но чувствовалось, как он чеканит слова, что-то доказывая и в чем-то убеждая собеседника. Молодой человек в форме слушал, опустив голову. Его перчатки белыми пятнами выделялись в темноте.

Внезапно раздался душераздирающий крик на лугу, позади Мегрэ, заревел осел, и очарование вечера нарушилось. Остинг обернулся на крик рассерженного животного, заметил Мегрэ, невозмутимо задержал на нем взгляд.

Сказав еще несколько слов, он сунул в рот коротенькую глиняную трубочку и направился к городу.

В этом не было ни особого смысла, ни доказательства.

Мегрэ тоже пошел, и оба они двигались каждый по своему берегу.

Дорога, по которой шел Остинг, удалялась от Амстердипа, и вскоре Бас скрылся за новыми строениями, но еще какое-то время слышался тяжелый стук его деревянных башмаков.

Стемнело. В городе и вдоль канала до самого дома Винандов зажглись фонари, и только на другом берегу, где никто не жил, царила ночь.

Мегрэ оглянулся, сам не зная почему. Поворчал, услышав новое отчаянное «и-а».

Вдалеке, за домами, он увидел над каналом два белых танцующих пятна — перчатки Корнелиуса.

Стоило присмотреться внимательно, забыть на минуту о запруженной бревнами поверхности воды, и картина открывалась феерическая. Размахивающие в темноте руки.

Растаявшее в ночи тело. И отблески последней электрической лампы на воде.

Шаги Остинга затихли. Мегрэ направился к крайним строениям, снова прошел мимо дома Попингов, затем мимо дома Винандов.

Он не прятался, зная, что тоже смешался с темнотой. Он следил за перчатками, разгадав маневр Корнелиуса: чтобы не идти в Делфзейл, где был мост через канал, тот перебрался на другой берег по бревнам, образовавшим своего рода настил. В середине ему пришлось сделать прыжок метра в два. Взмахнули белые руки, быстро описали дугу. Плеснула вода.

Несколько секунд спустя молодой человек уже продолжал путь по берегу, а за ним метрах в ста следовал Мегрэ.

Как один, так и другой действовали машинально, к тому же Корнелиус, вероятно, не подозревал о присутствии комиссара. Тем не менее с самого начала они шли в одном ритме, шаг в шаг, и звуки их шагов совпадали. Мегрэ понял это, когда, спотыкаясь, нарушал абсолютную синхронность движения.

Он не знал, куда идет, но шел все быстрее, подлаживаясь под молодого человека. Какая-то сила незримо влекла его вперед.

Сначала шаги были длинными, размеренными, теперь они стали короткими, торопливыми.

Когда Корнелиус оказался около лесосклада, разразился настоящий лягушачий концерт. От неожиданности или от испуга молодой человек остановился. Заминка была не долгой, и он снова пошел в каком-то странном, рваном темпе: иногда медленно, нерешительно, иногда набирая скорость, словно для разбега.

Неумолчный хор лягушек разорвал тишину, заполнил ночь.

Но вот шаги убыстрились — и чудо возобновилось:

Мегрэ, вынужденный придерживаться ритма юноши, буквально чувствовал его душевное состояние.

Корнелиус боялся! Его гнал страх! Он торопился добраться до места, но проходя мимо темных предметов странных очертаний — кучи бревен, засохшего дерева, кустарника, — он замедлял шаг, как бы раздумывая, идти ли дальше.

Канал делал поворот. Метров через сто отсюда, по направлению к ферме, открывался небольшой участок дороги, залитый светом маяка.

Казалось, молодой человек споткнулся об этот свет: он оглянулся, побежал, опять оглянулся. И так, бегом, все время оглядываясь, он преодолел освещенное пространство, куда Мегрэ вступил спокойно и уверенно.

Корнелиус не мог его не заметить. Он остановился. Перевел дыхание. Снова пошел.

Луч маяка остался позади. Впереди светилось окно фермы. Лягушачий хор не замолкал ни на минуту. Хотя мужчины были уже довольно далеко от канала, эскорт земноводных не отставал, преследовал их, оглушал своими песнями.

Недалеко от дома Корнелиус остановился. От дерева отделилась фигура. Зазвучал шепот.

Мегрэ не хотел возвращаться назад. Это было бы смешно. Но он не хотел и прятаться. Зачем? Он уже пересек луч маяка и его видели.

Комиссар медленно пошел вперед, сознавая, что других шагов больше не слышно.

Раскидистые кроны деревьев по обеим сторонам дороги сгущали темноту ночи, и только белые перчатки мелькали впереди.

Объятия… Рука Корнелиуса на талии девушки… Бетье…

Еще пятьдесят метров… Мегрэ посмотрел на часы, достал из кармана спички, зажег одну, раскурил трубку, отмечая заодно свое точное местонахождение, и пошел дальше.

Влюбленные обнимались. Когда до них оставалось не более десяти метров, Бетье отпрянула, вышла на середину дороги, повернулась лицом к Мегрэ. Корнелиус все так же стоял под деревом, прислонясь к нему спиной.

Восемь метров…

В окне фермы — простой красноватый прямоугольник — горел свет.