Морис Леблан - Золотой треугольник

Приказав Я-Бону спрятаться за выступом, капитан обошел фасад, останавливаясь у каждого окна. В доме слышались голоса, но разобрать слова было невозможно, а ставни оказались крепко запертыми. За четвертым окном он увидел дверь.

— Так как мне прислали ключ только от калитки, то, очевидно, дверь дома не закрыта, — рассудил капитан.

Так и было…

Внутри шум голосов, доносившихся сверху, стал громче. Перед Бельвалем была лестница, тускло освещенная, и он начал подниматься по ней. На площадке второго этажа Патриций увидел полуоткрытую дверь. Он сначала просунул в нее голову, а потом вошел.

Капитан оказался на хорах большой залы. Хоры были уставлены шкафами с книгами и, спрятавшись между ними, можно было видеть, что делается внизу и не быть замеченным.

В освещеной зале пятеро незнакомцев что-то делали с человеком, который, по-видимому, изнемогал в неравной борьбе. Первой мыслью Бельваля было помочь ему. С помощью сенегальца, который мигом прибежит на его зов, он довольно легко справится с пятерыми. Но капитана остановило то обстоятельство, что у нападавших не было никакого оружия, и они, очевидно, вовсе не намеревались умертвить свою жертву. Они только желали сделать ее недвижимой, что им и удалось. Двое держали несчастного за горло и плечи, двое — за ноги.

Один из пятерых коротко приказал:

— Свяжите его и заткните рот. А впрочем, пусть себе кричит, все равно никто не услышит.

И, приблизившись к жертве, он продолжал:

— Ну, мой милый Эссарец, что ты надумал? Нравится тебе это все? А ведь это только начало… Если ты не заговоришь, мы пойдем дальше, до конца, как это проделывали заправские «шофферы»[1]… Как, ты все-таки отказываешься? Ты, может быть, еще питаешь какие-нибудь надежды? В таком случае ты просто сумасшедший! Кто может тебе помочь? Твои слуги? Но привратник, лакей и дворецкий — все это мои люди… Я дал им отпуск на восемь дней, и они тотчас же уехали. Горничная? Кухарка? Но они живут в противоположном крыле дома, и сам ты мне говорил не раз, что там ничего не слышно… Может быть, твоя жена? Но она находится очень далеко отсюда и не может слышать… Остается Симон, твой старый секретарь… Но мы его связали еще при входе. Не правда ли, Бурнеф, мы в полной безопасности?

Человек с густыми усами поднял голову.

— Бурнеф, куда поместили секретаря?

— В комнату привратника.

— Ты знаешь комнату дамы?

— Да, по указаниям, которые вы мне дали.

— Идите туда и приведите даму и секретаря.

Все четверо скрылись за дверью, находившейся под хорами, где спряталась матушка Коралия. Едва они вышли, коротышка приблизился к своей жертве.

— Теперь мы одни, Эссарец… Я только этого и хотел. Воспользуемся же моментом.

Он наклонился к нему и заговорил так тихо, что Бельвалю приходилось напрягать слух.

— Все эти люди глупы, и я не посвящаю их в свои планы… Тогда как ты и я, Эссарец, созданы для того, чтобы действовать вместе. Ты не хотел прежде допустить этого, и вот к чему это привело. Не упрямься же теперь, старый дружище, и не вздумай хитрить со мной. Ты попался в ловушку и теперь ты бессилен и должен покориться моей воле. Вместо того, чтобы подвергаться новым пыткам, согласись на раздел… Пополам… Хочешь? Помиримся, и я возьму тебя в свою игру, а ты прими меня в свою… Идет? Соединясь, мы выиграем без всякого сомнения. Отвечай же, да или нет?..

Он вынул кляп изо рта своей жертвы и наклонился еще ниже.

Но на этот раз Бельваль совсем ничего не услышал. Но коротышка выпрямился в неописуемом гневе.

— Ты действительно с ума сошел, если предлагаешь мне подобную вещь, — воскликнул он с ругательствами. — Я понимаю еще, предложить это Бурнефу или кому-нибудь из его компании. Но мне… Полковнику Факи… Нет, нет, мне нужно намного больше, чем ты предлагаешь! Я согласен на раздел… да… но получать милостыню — никогда!

Патриций узнал голос, который он слышал накануне утром в ресторане. Говоривший был небольшого роста с тонкой элегантной фигурой и жестоким лицом оливкового цвета.

— Наконец этот негодяй у нас в руках, — сказал он. — И, надеюсь, что на этот раз он заговорит… Вы решились друзья?

Один из четверых проворчал:

— На все. И ждать больше нечего, что бы ни случилось.

У него были густые черные усы, и капитан узнал в нем второго собеседника в ресторане и одного из похитителей матушки Коралии. Его серая шляпа лежала на стуле.

— На все, говоришь ты, Бурнеф, — расхохотался коротышка. — И что бы ни случилось? Ну что же, начнем… Так значит, старый дружище Эссарец, ты стесняешься открыть свой секрет? Что же, посмеемся.

Связанного подняли и, бросив в кресло, привязали к нему веревкой. Ноги, связанные, прикрепили к сиденью другого стула, так, чтобы они свешивались. Потом с него сняли ботинки и носки.

— Катите! — приказал шеф.

В простенке между окнами залы горел большой камин. К нему-то и подтащили несчастного, приблизив к огню ноги.

У жертвы вырвался стон. Он, извиваясь всем телом, пытался убрать ноги от огня.

— Ближе! Ближе! — кричал коротышка.

Бельваль вытащил из кармана пистолет.

— Я тоже жду, — сказал он себе. — Ведь не оставлять же этого несчастного.

Но в это мгновение Патриций увидел на хорах по другую сторону залы женщину с побледневшим лицом и расширенными от ужаса глазами и узнал в ней матушку Коралию…

Матушка Коралия… Матушка Коралия, спрятавшаяся в этом доме, в который ворвались и которым завладели ее преследователи и в котором он прятался сам, благодаря невероятной случайности…

Но теперь, по крайней мере, разъяснилась хоть одна загадка: входную дверь оставила открытой она, предварительно проникнув через нее сама. Но как ей удалось это проделать и зачем она пришла сюда?

Все эти вопросы мелькнули в уме Бельваля, но он не успел на них ответить. Снизу раздался крик, еще ужаснее первого, и он увидел ноги жертвы, извивавшиеся над пламенем.

Но на этот раз Бельваль и не подумал придти на помощь кричавшему, решив не привлекать пока к себе внимания.

— Отдых! — скомандовал коротышка. — Отодвиньте его. Я думаю, для него будет достаточно пробы…

Бельваль жадно прислушивался, не теряя в то же время из виду Коралию, на лице которой вместе с ужасом читалось такое же напряженное внимание.

В зеркале, висевшем напротив камина, он мог видеть лицо жертвы. Это был человек лет пятидесяти, совершенно лысый, с жирными щеками и крупным носом, густыми бровями и седеющей бородой. Одет он был в домашний сюртук с бархатными отворотами и в коричневые панталоны из фланели. Рядом на стене висел его превосходно выполненный портрет. Художник удачно передал суровое и повелительное выражение лица Эссарца.

«Чисто восточное лицо, — подумал Бельваль. — Я часто встречал такие в Египте и Турции». Да и имена всех этих людей: полковник Факи, Бурнеф, Эссарец, их акцент и манера говорить и держаться — все говорило об их восточном происхождении.

Все это были яркие типы левантинцев, но левантинцев, проведших жизнь на парижской мостовой. Эссарец-бей был известным парижским финансистом, а полковник Факи имел выговор и манеры завзятого парижанина.

За дверью послышался шум, и она с треском раскрылась. В комнату втащили связанного человека и бросили его на пол.

— Вот вам старый Симон, — сказал тот, которого называли Бурнефом.

— А женщина? — живо спросил полковник. — Надеюсь, что вы ее тоже привели?

— Увы, нет.

— Почему?

— Она убежала через окно.

— Нужно было догнать ее, она не может далеко уйти! Помните, недавно лаяла собака…

— А если она уже скрылась?

— Но как могла она это сделать?

— А дверь в переулок?

— Немыслимо.

— Но почему же?

— Этой дверью не пользовались многие годы… Даже ключ от нее потерян…

— Но ведь не будем же мы устраивать из-за этого целую катавасию с фонарями, чтобы привлечь внимание целого квартала, — возразил Бурнеф. — И все только из-за женщины…

Полковник Факи, казалось, был в отчаянии. Он обратился к своему пленнику:

— Тебе везет, старый осел! Вот уже второй раз она проскальзывает у нас между пальцами… Она тебе рассказывала сегодняшнюю историю? Ах, если бы там не было этого проклятого капитана! Но я найду его и он мне заплатит за свое вмешательство…

Бельваль сжимал кулаки в бессильном гневе. Наконец он понял: Коралия скрывалась в своем собственном доме… Застигнутая врасплох вторжением пяти преступников, она выскочила из окна, обежала сад и, войдя в дом через садовую дверь, спряталась на хорах в надежде, что будет здесь в безопасности.

— И это ее муж, ее муж… — повторял Бельваль с содроганием.

И точно для того, чтобы рассеять его последние сомнения, полковник принялся насмехаться:

— Да, старый Эссарец, твоя жена мне по вкусу. И если мне не удалось с ней сегодня познакомиться, то я сделаю это сегодня ночью… Кроме прочего, она будет служить мне залогом. Ради нее ты пойдешь на все. Я знаю, что ты обожаешь свою Коралию, и вполне одобряю твой вкус…