Джон Карр - Назло громам

— Дорогой мой!.. — начал Хатауэй.

Он достал большие часы и, взглянув на циферблат, внимательно оглядел зал, в котором, за исключением их двоих и молодого бармена в белом, дремавшего у стены, уставленной бутылками с яркими наклейками, никого не было.

Боковое освещение придавало лысой голове Хатауэя с коротко остриженной бородой и усами какой-то призрачный вид. Его островерхая шляпа и старый кожаный портфель лежали рядом. Нахмурившись, он загасил окурок сигары в пепельнице. Затем сэр Джералд Хатауэй — модный художник-портретист, дамский угодник и криминалист-любитель — окинул Брайана взглядом, в котором одновременно сочетались и дружеский цинизм, и крайняя поглощенность собственным увлечением.

— Дорогой мой, прости, что из-за меня ты попал в затруднительное положение, особенно, — он немного злобно подмигнул, — в присутствии мисс Одри Пейдж, но ты сам виноват.

— Это как же?

— А вот так. Ты не должен был отговаривать ее ехать на эту чертову виллу миссис Ферье. Ты слишком самодовольно и очень многословно запрещал ей там появляться, даже не признаваясь самому себе в том, что лично заинтересован в этом. Так вот, теперь, если в ближайшую неделю с ней что-нибудь произойдет, ты будешь нести ответственность.

Брайан стукнул кулаком по столу. Бармен открыл заспанные глаза, но не сдвинулся с места.

— Послушай меня! — тоже стукнув по столу, сказал Хатауэй. — Мы имеем дело с таинственным убийством, гораздо более загадочным, чем думаем, и с женщиной гораздо более умной, чем она кажется.

— Евой Иден?

— Предпочитаю называть ее миссис Ферье.

— Называй ее как тебе угодно. Ты уже определился, убила или не убила она Гектора Мэтьюза в Берхтесгадене?

— Ну конечно, она убила его, только не так, как мы думали.

— Не так, как мы думали? Если это было преднамеренное убийство, она, должно быть, каким-то образом подтолкнула или опрокинула его, когда ему стало дурно?

— Нет. Она опрокинула его, не прикасаясь к нему.

— О чем, черт побери, ты толкуешь? И кто теперь из нас говорит как Гидеон Фелл?

— Ага, — пробормотал Хатауэй, — сам поймешь. А что касается того, что я приехал сюда на день раньше, остановился именно в этом отеле и разработал (ты простишь меня за это?) план, который самодовольно оцениваю довольно высоко… — Тут Хатауэй снова посмотрел на часы и на дверь, ведущую в такое большое и высокое фойе, что голоса, раздававшиеся в нем, звучали приглушенно. — Кстати, — внезапно добавил он, — ты как-то говорил, что никогда не встречался с миссис Ферье и видел ее только в фильмах. А не доводилось ли тебе видеть ее на сцене еще до того, как она начала сниматься в кино?

— Нет. А что, она хорошо играла?

— О да, эта леди была очень профессиональной актрисой, особенно по части эмоций. Это ни о чем не говорит: каждая молодая многообещающая актриса Королевской академии драматического искусства мечтает сыграть в пьесах Ибсена и Чехова. И все надеются получить роль пленительной падшей женщины с сотней любовников и загадочной, никем не понятой душой. Господи Иисусе! Как же все они это любят! И любая женщина в зрительном зале, пусть даже среди самой респектабельной публики, тоже потенциально представляет себя именно в такой роли…

— Ну и что тут плохого?

— Я не говорю, что это плохо. Я только хочу сказать, что в душе миссис Ферье — вполне респектабельная женщина, которая, тем не менее, не станет долго раздумывать над тем, стоит ли совершать убийство, если это будет необходимо для достижения ее цели, и это — самый опасный тип женщин.

— Но послушай, ты что, изменил свое мнение с момента нашего последнего разговора об этом деле?

— Да, это так, — признался Хатауэй. — Ровно четыре недели назад она неожиданно прислала мне письмо на клуб «Сэвидж». Я не взял его с собой; возможно, когда-нибудь оно понадобится, но я могу точно передать тебе его содержание.

Это письмо — крик ужаса. Миссис Ферье писала, что недавно в Женеве до нее дошел слух, настолько потрясший ее, что она не поверила своим ушам. Каким-то людям нашептали, будто смерть несчастного мистера Мэтьюза в Берхтесгадене в 1939 году не была несчастным случаем и в этом грязном деле подозревают именно ее. Она никогда не думала, что по прошествии семнадцати лет такое может случиться.

Брайан уставился на Хатауэя:

— Она так и написала?..

— Да!

— Что даже не думала об этом?

— Полагаешь, нет? Хотелось бы знать. А теперь сделай одолжение, — он нервно взмахнул пухлыми руками, — позволь мне рассказать историю, изложенную ею в письме. В тот ужасный день (я цитирую ее собственные слова) она стояла, как минимум, в трех с половиной метрах от мистера Мэтьюза, когда он вскрикнул и упал. Шарфюрер Йогст и еще два человека тут же сказали, что видели, как все произошло. Ей и в голову не приходило, что могли возникнуть какие-то подозрения! Ведь все было именно так.

Теперь это в прошлом, и кому-то может даже показаться смешным, что ее волнуют появившиеся слухи. Тем не менее она написала письмо «той милой девушке» мисс Пауле Кэтфорд на адрес ее издателя и вот спрашивает меня, не могу ли я ее успокоить и рассказать, как запомнилось мне это несчастье. Далее энергичный росчерк пера — «Искренне ваша Ева Ферье».

Наступила пауза.

Хатауэй скорчил гримасу и развел руками:

— Так вот, я ничего не могу сказать по этому поводу. И сомневаюсь, может ли что-либо рассказать мисс Кэтфорд. Так я и ответил миссис Ферье.

— И что потом?

— От нее авиапочтой пришло второе письмо, написанное в более резком тоне. Она сообщила, что оказалась в ужасном положении и на карту может быть поставлено ее доброе имя. И спрашивала: не удастся ли мне приехать к ней на недельку, начиная с пятницы, 10 августа, чтобы обговорить проблему? А она постарается пригласить и мисс Кэтфорд.

На сей раз я сообщил ей, что принимаю ее предложение (а кто бы не принял?), воздержавшись от упоминания некоторых очевидных вещей. Когда ты являешься гостем буйного нациста, а вокруг тебя — его бандиты и он объявляет о том, что кто-то случайно свалился через парапет, самое благоразумное — молчать. Не станешь же ты говорить: «Дорогой шарфюрер, вы только не волнуйтесь, но кто-то из вас чудовищно врет». Во всяком случае, я этого не сказал. Не стал я также спрашивать миссис Ферье о том, что нам предстоит обговорить, однако предпринял некоторые действия.

— Да? И какие же?

— Что значит — какие, черт побери! — резко откликнулся Хатауэй. — Постарался связаться с тобой! Кстати, я пытался сделать это сразу же после первого письма, но тебя не оказалось в Женеве.

— Я был в Париже.

— Ну да, вскоре я это выяснил. Так вот, вопрос в том, кто же пустил слух о том, что она замешана в убийстве? Я отнюдь не горжусь тем, что был тогда в Берхтесгадене, и никому, кроме тебя, об этом не рассказывал. Выходит, это сделал кто-то другой. Скажи, скольким людям ты поведал эту историю?

— Только Одри Пейдж. Причем лишь сегодня вечером, по настоянию ее отца.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. И то…

— И то, полагаю, рассказал ей ее только потому, что влюблен в эту юную леди?

Брайан улыбнулся, пытаясь скрыть свои чувства:

— Это не имеет значения.

— Неужели? Ну и сила духа!

— Я хочу сказать — это не имеет значения, даже если бы было правдой. Одри по уши влюблена в кое-кого другого.

— В юного Филипа? Гм. — Хатауэй стукнул пальцем по столу. — Так поэтому ты совершенно не тревожишься о ее безопасности?

— Для этого нет реальной причины. Письма миссис Ферье к тебе могут быть посланиями невиновной женщины, пытающейся защититься от клеветы и злословия. А Одри она приглашала к себе еще прошлой зимой. Это — всего лишь случайное приглашение случайной подруги, а примерно месяц назад она его уточнила, назначив ту же дату… — Брайан внезапно замолчал.

— Случайное приглашение, да? И миссис Ферье подтвердила его месяц назад, когда не могла думать ни о чем другом, кроме как только о слухах с ее причастностью к убийству? И ты не находишь в этом ничего подозрительного? Не смеши меня!

Сутуловатый Хатауэй, похожий на вопросительный знак с лысой головой на его конце, вскочил из-за стола. Брайан быстро поднялся вслед за ним. В наступившей тягостной тишине они грустно уставились друг на друга; было слышно, как щелкнула минутная стрелка на больших электронных часах. Хатауэй взял свою шляпу и портфель.

— Идем, — позвал он. — Идем, пора!

— Куда мы идем?

— Не задавай вопросов. Если ты не собираешься защищать мисс Пейдж, то я намерен сделать это. Мне надо еще получить кое-какую информацию, и тогда мы обойдем Гидеона Фелла в его игре.

— Ты, наконец, скажешь мне, — уже не сдерживаясь, спросил Брайан, — зачем ты впутываешь во все это доктора Фелла? Он ведь не в курсе этого дела, не так ли? Или Ева Ферье пригласила и его приятно провести недельку на ее вилле?