Джон Карр - Черные очки

Вилла "Бельгард" была очень большая, но не походила на старинный особняк. Широкое и низкое здание с крутой крышей, построенное из оранжевого голландского кирпича с голубой облицовкой по фронтону, выглядело солидно.

Однако сейчас инспектору Эллиоту было не до таких деталей. Небо по-прежнему затягивали густые тучи. Фасад дома был совершенно темным, только из одного окна виден был яркий свет. Эллиот остановил машину, и майор с Боствиком вышли из нее и подошли к дому.

– Одну минутку, сэр, – почтительно проговорил Эллиот. – Прежде чем входить туда, я хотел бы выяснить один вопрос: какова моя позиция во всей этой истории? Меня прислали сюда ради дела с отравленными конфетами, но...

Даже в темноте он почувствовал, что майор глядит на него с легкой усмешкой.

– Хотите, чтобы все было по правилам, не так ли? Ладно, ладно, тем лучше, – добавил он быстро. – Не возражаю, чтобы вы занялись и этим делом – под присмотром Боствика, естественно. А я, как только выясню, что же там произошло, отправлюсь домой – и спать.

Вместо того, чтобы постучать в парадную дверь, Эллиот решительно направился в сторону и заглянул за угол здания. Эта сторона дома состояла из трех комнат, в каждой из которых было по две стеклянных двери, выходивших на узкую полоску газона; параллельно стене тянулась цепочка каштанов. В первой комнате было темно. Свет бил из двух других комнат, освещая каждый желтый листочек каштанов, отбрасывая от них резкие тени.

Эллиот заглянул в первую из освещенных комнат. Там никого не было. Обе двери с тяжелыми бархатными шторами были распахнуты. Видимо, это музыкальный салон, судя по пианино и радиоле. Сдвинутые с мест стулья стояли в беспорядке. Двустворчатая раздвижная дверь вела из салона в последнюю из трех комнат; сейчас она была закрыта. Стояла тишина. Эта тишина, словно насыщенная угрозой, навевала самые мрачные предположения.

– Эй! – крикнул Эллиот.

Ответа не последовало. Эллиот шагнул вперед, чтобы заглянуть в следующую освещенную комнату, и внезапно замер на месте.

На узкой полоске зеленого газона, тянувшегося между домом и каштанами, у порога последней комнаты, лежал самый странный набор предметов, какой только приходилось встречать Эллиоту. Первое, что привлекло его внимание, был блестящий высокий цилиндр, порядком поношенный и давно вышедший из моды. Рядом с ним брошен дождевик с глубокими карманами и тоже очень поношенный. Тут же лежал светло-коричневый шерстяной шарф... и темные солнцезащитные очки. И, наконец, среди всего этого вороха вещей виднелся черный кожаный чемоданчик – меньший обычного дорожного, но побольше, чем те, которые обычно носят врачи. На черной коже чемодана была надпись: Р. Г. НЕМО, Д. М.

– Похоже, – спокойно заметил майор Кроу, – что кто-то здесь переодевался.

Эллиот не ответил. Он успел уже заглянуть в последнюю комнату, и зрелище, которое он увидел, оказалось не из приятных.

Обе двери комнаты были распахнуты настежь. Видимо, это был рабочий кабинет. Посредине стоял широкий стол с письменным прибором, за ним, слева от Эллиота, большое кресло, напротив которого находилась раздвижная дверь в соседнюю комнату. Электрическая лампочка в бронзовом светильнике, стоявшем на столе, ослепительно сияла. Это была лампа типа "Фото-флад" – из тех, что употребляют при фотографировании. Абажур был наклонен так, чтобы весь свет падал на лицо того, кто будет сидеть в кресле. И в данный момент в нем действительно кто-то сидел.

Это был Марк Чесни. Он сидел, повернувшись немного боком и ссутулившись, опирался сжатыми руками об одну из ручек кресла так, словно собирался вскочить на ноги. Однако это была только иллюзия жизни. Ноги беспомощно торчали наружу, и тело откинуто на спинку кресла. На лице видны были симптомы цианоза: вздутые, темно-синие вены на лбу выступали наружу в пугающем контрасте с белизной седых волос. Налитые кровью веки были закрыты, а на губах еще виднелись следы пены.

Специальная лампа с беспощадной ясностью позволяла различать все эти детали. За спиной Марка Чесни находился камин, а на его полке – часы с белым циферблатом, маленький маятник которых деловито покачивался с громким тиканьем. Стрелки показывали двадцать пять минут первого.

– Да, он мертв, – проговорил майор, стараясь придать своему тону хоть немногго бодрости, – но... вы посмотрите...

В голосе его прозвучало что-то похожее на протест.

Тиканье часов, казалось, становилось все громче и громче. Запах горького миндаля чувствовался даже здесь, в саду.

– Да, сэр? – спросил Эллиот, фиксируя в памяти все детали увиденного.

– Похоже, что переход в мир иной был для него нелегким. Я имею в виду боль.

– Да, конечно.

– Джо Чесни сказал, что это был цианистый калий. Ну, а потом этот запах – не то, чтобы я встречался с ним раньше, но все мы слыхали о нем. Но разве цианистый калий не убивает мгновенно и без боли?

– Нет, сэр. Таких ядов вообще не существует. Он действует очень быстро, но только в том смысле, что все продолжается пару минут вместо...

Впрочем, сейчас тратить время на рассуждения было нельзя – надо было действовать. Пока Эллиот стоял в дверях, его воображение объединило отдельные элементы, которые он видел, в четкую схему. Мертвец сидел за столом, лицом к широкой раздвижной двери, залитой потоком сведа. Все это напоминало сцену. Да, если бы двери были открыты, а за ними, глядя сюда, сидели люди, комната превратилась бы в сцену. Раздвижные двери заменили бы занавес, а Марк Чесни – актера. А за порогом лежал этот странный, напоминающий театральный реквизит набор предметов: цилиндр, дождевик, светло-коричневый шарф, темные очки и черный чемоданчик с загадочным именем на нем.

Ладно, это может подождать.

Эллиот взглянул на свои часы. Они шли секунда в секунду с часами на каминной полке и, записав время в блокнот, он вошел в комнату.

Вблизи от Марка запах горького миндаля чувствовался еще сильнее. Одет Марк был в смокинг, смявшаяся рубашка выглядывала из-под жилета, в нагрудном кармане из-за платка виднелся край сложенного вдвое листка бумаги.

В чем был подан яд, Эллиот пока что обнаружить не мог. Помимо письменного прибора и пепельницы на столе находились еще два предмета: темно-синий карандаш, лежавший на листке промокательной бумаги, и двухфунтовая коробка конфет. Коробка была закрыта; на блестящем картоне крышки изображены цветы, довольно похожие на рисунок голубых обоев комнаты.

На ленте, которая перевязывала коробку, вилась золотыми буквами надпись "Мятные конфеты Генри".

– Эй, кто тут? – раздался громкий голос из соседней комнаты.

Толстые крвры заглушали шаги, к тому же вне круга ослепительного света трудно было что-то различить, так что они даже не заметили, как бесшумно раздвинулись двери. Доктор Джозеф Чесни быстро вошел в комнату и резко остановился.

– А, это вы майор, – проговорил он, тяжело дыша. – И вы, Боствик. Слава богу!

Майор сухо поздоровался с ним.

– Мы уже начали интересоваться, куда вы все делись. Это инспектор Эллиот из Скотленд Ярда, приехал, чтобы немного помочь нам. Может быть расскажете, что здесь, собственно, произошло?

Доктор Джо с любопытством поглядел на Эллиота. С появлением доктора атмосфера изменилась, словно под влиянием порыва ветра, даже запах горького миндаля смешался теперь с запахом коньяка. Его усы и рыжеватая бородка ходили вверх-вниз вместе с тяжелым дыханием. Здесь, у себя дома, а не в Италии, он казался менее агрессивным и, пожалуй, даже менее плотным, несмотря на толстый твидовый костюм. Глаза под рыжими, жесткими, словно щетка, бровями смотрели добродушно, а морщины под ними двигались так, будто нижняя часть его лица была подвешена на петлях. В данный момент, однако, его круглое лицо отнюдь не выглядело доброжелательно.

– Я лично не знаю, что здесь произошло, – сказал он с оттенком легкого вызова. – Меня здесь не было. Сразу в нескольких местах я одновременно находиться не могу. Буквально до этой минуты я был наверху – присматривал за другим пациентом.

– Другим? Кем еще?

– Вилбуром Эмметом.

– Вилбуром Эмметом! – повторил майор. – Он не?..

– О, нет! Он жив, хотя удар по затылку получил очень основательный. Сотрясение мозга, – объяснил доктор Джо, потирая руки жестом человека, моющего их под краном. – Послушайте, может быть, мы перейдем в другую комнату? Нет, не из-за этого, – он показал на брата. – Но такие вот специальные лампы я всю жизнь не выносил. Если она будет продолжать непрерывно гореть, то наверняка скоро перегорит и тогда придется вам в темноте, как это у вас называется? – он снова начал потирать руки, – проводить следствие, собирать улики и все такое прочее.

Майор кивнул и Эллиот, обернув руку носовым платком, выключил лампу. Затем они направились вслед за быстро шагавшим Джозефом Чесни в другую комнату. В музыкальном салоне Чесни резко обернулся к ним. Его агрессивность, насколько мрг судить Эллиот, была вызвана взвинченными до предела нервами.