Агата Кристи - Вилла «Белый конь»

Лежен задумчиво посмотрел на собеседника:

– Как вы считаете, вы узнали бы этого человека, случись вам увидеть его снова?

– Конечно. – Голос мистера Осборна звучал уверенно. – У меня прекрасная память на лица. Это просто мой конек. Если бы чья-нибудь жена пришла ко мне и купила мышьяк, замыслив отравить мужа, я мог бы присягнуть в суде, что узнал ее. У меня часто возникает эта мысль.

– Но вам не приходилось пока выступать в суде в такой роли?

Мистер Осборн грустно признался: да, не приходилось.

– И уж теперь вряд ли придется. Я продаю свое дело. Мне предложили хорошие деньги, продам и переселюсь в Борнмут[11].

– Да, аптека у вас отличная.

– Первоклассная, – отозвался мистер Осборн не без гордости. – Нашей аптеке почти сто лет. Дед и отец ею владели до меня. Надежное семейное предприятие. Мальчишкой я этого не понимал. Мне тогда казалось – скучища. По молодости лет тянуло на сцену. Вообразил, будто родился актером. Отец отговаривать не стал. «Поглядим, что у тебя из этого выйдет, – сказал он тогда. – Сам увидишь, до сэра Генри Ирвинга[12] тебе далеко». И оказался прав! Полтора года я болтался в одном театрике, а потом вернулся восвояси. Взялся за дело. И краснеть за свою аптеку мне не пришлось. Она, конечно, старомодная. Зато качество. Только вот наступили теперь для фармацевтов невеселые времена. – Аптекарь скорбно покачал головой. – Все эти краски, подмазки... Ничего не поделаешь – от них половина дохода. Пудра, помада, кремы да шампуни, губки фасонистые. Сам я к такой дряни и близко не подхожу. У меня этим ведает юная леди за особым прилавком. Да, все нынче не то, что прежде. Но я небольшой капиталец скопил, да и деньги мне предлагают приличные. Уже внес залог за очень красивое маленькое бунгало возле Борнмута. «Надо уходить на отдых, пока есть силы наслаждаться жизнью» – вот мой девиз. У меня много разных хобби. Бабочки, к примеру. Жизнь птиц – птахами любуюсь в бинокль. Садом займусь, накупил книг по цветоводству. И путешествия – собираюсь в какой-нибудь круиз, мир погляжу, пока не поздно.

Лежен поднялся.

– Ну что же, всех вам благ, – сказал он. – И если вы до отъезда вдруг встретите этого человека...

– Я тотчас же дам вам знать, мистер Лежен. Естественно. Можете на меня положиться. Как я уже говорил, у меня прекрасная память на лица. Буду начеку.

Я вышел со своей приятельницей Гермией Редклифф из театра «Олд Вик»[13]. Мы были на «Макбете». Лил дождь. Мы перебежали через улицу к моей машине. Гермия заметила – и несправедливо! – что, как ни пойдешь в «Олд Вик», обязательно дождь. Я ей возразил, что в отличие от солнечных часов она замечает лишь дождливое время.

– Нет, – сказала Гермия. – Это судьба. – И после того как я включил зажигание, добавила: – А вот в Глайндборне[14] мне всегда везет. Там чудесно – музыка и прелестные цветочные бордюры, в особенности из белых цветов.

Мы обсудили музыку, исполняемую в Глайндборне, и через несколько минут Гермия вдруг спросила:

– Мы случайно не едем завтракать в Дувр?

– Дувр? Что за странное место? Я думал, мы пойдем в «Фэнтези». Мрачный «Макбет», величественное кровопускание – после Шекспира всегда умираю от голода. Надо как следует подкрепиться и выпить хорошего вина.

– Вагнер тоже возбуждает аппетит. В «Ковент-Гарден»[15] в антракте сандвичи с копченой семгой исчезают мгновенно. А насчет Дувра – просто мы едем в этом направлении.

– Я свернул, потому что здесь объезд, – пояснил я.

– Слишком длинный получился у тебя объезд. Мы уже давно то ли на Старом, то ли на Новом Кентском шоссе.

Я оглянулся и вынужден был признать: Гермия, как всегда, права.

– Постоянно сбиваюсь здесь с дороги, – повинился я.

– Да, здесь легко запутаться. Все время приходится кружить у вокзала Ватерлоо.

Наконец, успешно преодолев Вестминстерский мост, мы опять заговорили о постановке «Макбета». Моя приятельница Гермия Редклифф – красивая молодая женщина, ей двадцать восемь. У нее безупречный классический профиль и шапка густых каштановых волос. Моя сестра неизменно называет ее «подругой Марка», причем так и слышишь многозначительные кавычки – это выводит меня из себя.

В «Фэнтези» нас встретили приветливо и провели к маленькому столику у обитой алым бархатом стены. «Фэнтези» пользуется заслуженной популярностью, и столики там поставлены тесно. Когда мы усаживались, кто-то вдруг радостно окликнул нас. За соседним столом сидел Дэвид Ардингли, преподаватель истории в Оксфорде. Он представил нам свою спутницу, прехорошенькую девушку с модной прической: волосы торчали во все стороны, а над макушкой прядки поднимались под невероятным углом. Как ни странно, прическа ей шла. У девицы были огромные голубые глаза, рот она все время держала полуоткрытым. Как и все девушки Дэвида, она была непроходимо глупа. Дэвид, человек редкого интеллекта, почему-то находил удовольствие только в компании совершенно пустоголовых красоток.

– Это моя глубокая привязанность, Вьюнок, – сообщил он. – Познакомься с Марком и Гермией. Они очень серьезные и интеллигентные. Постарайся не ударить перед ними лицом в грязь. А мы были в варьете, смотрели прелестное шоу – «Давайте веселиться!». Вы, держу пари, только что с Шекспира или Ибсена?

– Смотрели «Макбета», – сказала Гермия.

– Ага, и какое впечатление от постановки Баттерсона?

– Мне понравилось, – ответила Гермия. – Интересные световые эффекты. Впечатляющая, поразительная сцена пира.

– А как выглядели ведьмы?

– Ужасно! – сказала Гермия и добавила: – Как всегда.

Дэвид кивнул, заметив:

– Обычно в их трактовке присутствует элемент пантомимы. Скачут, кривляются, как три Короля-Демона. Так и ждешь – вот явится Добрая Фея в белых одеждах с блестками и закричит сдавленным голоском:

Мы дружно рассмеялись, но Дэвид, человек необыкновенно проницательный, пристально поглядел на меня.

– Что с тобой? – спросил он.

– Ничего. Просто я на днях размышлял о Зле и Короле-Демоне в пантомимах. И еще о Добрых Феях.

– С чего бы это?

– Так, в голову пришло. В Челси, в кафе-баре.

– Ну, ты у нас не отстаешь от моды. Молодчина, Марк! Только в Челси. Там богатые наследницы выходят замуж за талантливых рок-музыкантов на пути к всемирной славе. Вот где место нашему Вьюнку, правда?

Вьюнок еще шире раскрыла большие синие глаза.

– Ненавижу Челси, – возразила она. – «Фэнтези» мне нравится больше. Все здесь такое вкусное, замечательно!

– И прекрасно, Вьюнок! Да и вообще, для Челси ты недостаточно богата. А ты, Марк, расскажи-ка нам подробнее о «Макбете» и страшных ведьмах. У меня есть свое мнение насчет того, как показать сцену с ведьмами.

Дэвид в бытность студентом участвовал в драматическом клубе Оксфорда и прославился на весь университет.

– Как же?

– Я бы их показал совсем обычными. Просто хитрые, тихие старушки. Как ведьмы в любой деревне.

– Но теперь никаких ведьм в помине нет! – сказала Вьюнок.

– Ты так говоришь, потому что ты городская жительница. В каждой английской деревне есть своя ведьма. Старая миссис Блэк, третий дом на холме. Мальчишкам не велено ей докучать, время от времени ей делают подарки – дюжину яиц, домашний пирог. А все потому, – он выразительно поднял палец, – что, если не угодишь ведьме, коровы перестанут доиться, не уродится картофель или малыш Джонни вывихнет ногу. Каждый знает: не следует навлекать на себя гнев старой дамы, хотя вслух об этом говорить не принято.

– Ты шутишь, – надула губки Вьюнок.

– Нисколько. Правда, Марк?

– Общее образование покончило с подобными суевериями, – заметила Гермия скептически.

– Только не в сельской местности. А твое мнение, Марк?

– По-моему, ты прав, – ответил я, подумав. – Хотя с уверенностью я сказать не берусь. Почти не жил в деревне.

– Мне кажется, представлять на сцене ведьму как обычную старуху невозможно, – заявила Гермия, возвращаясь к замечанию Дэвида. – В них, безусловно, должно быть что-то сверхъестественное.

– Но подумайте сами, – возразил Дэвид, – это все равно что сумасшествие. Если безумец мечется как угорелый, с соломой в волосах и искаженным лицом, никому не страшно. Но помню, однажды меня послали с запиской к врачу-психиатру в лечебницу, я должен был подождать в приемной, где какая-то милая старушка сидела себе спокойно, попивая молоко. И вдруг она наклоняется ко мне и спрашивает еле слышно: «Это ваше несчастное дитя похоронено в стене за камином?» Кивнула и добавила: «Ровно в двенадцать десять. Минута в минуту. Каждый день. Притворитесь, что не заметили крови». Меня пробрал страх, когда она все это нашептывала, ласково и спокойно.