Неизвестен Автор - Тайна башни (сборник)

Внизу же, недалеко от его подошв шипела и пенилась известь.

Будь под ногами не эта адская каша, а твердая земля, Холмс ни минуту не задумался бы спрыгнуть вниз; но — упасть в кипящую известь означало верную гибель. Даже, если бы сотни спасительных рук протянулись, чтобы моментально вытащить его обратно, то и это не могло бы его спасти.

Холмс немало видал на своем веку; ему не раз приходилось бывать в самых отчаянных положениях; но тут даже им овладел ужас.

Однако, только на одну минуту. Обычная спокойная рассудительность сейчас же вернулась к нему. Мозг его лихорадочно заработал. — Что делать? — повторял он в то время, как руки его немели; Холмс чувствовал — еще немного и они выпустят спасительную скобку, а тогда…

В эту критическую минуту он вспомнил о своих подтяжках; они одни только могли его спасти. Быть может, с помощью их можно было бы сделать петлю и встать в нее ногами, чтобы хоть немного снять тяжесть с рук.

Выполнение этой идеи было сопряжено с самыми ужасными трудностями, но, — пока была хоть тень надежды на спасение, — Холмс не знал отчаяния и слабости. Его железные мускулы, его стальные нервы помогли ему сделать то, что для другого было бы полнейшей невозможностью. Повиснув на одной руке, он снял с себя подтяжки, продел их сквозь скобку и связал концы узлом.

Осторожно сунул он ногу в петлю и попробовал, выдержит ли она тяжесть. К великой его радости петля, действительно, оказалась достаточно крепкой; тогда он встал в нее коленями; руки почти освободились, опасность падения на время миновала.

Но пока это было все. Когда сыщик, просунув левую руку в скобку, снова засветил фонарик и снова оглянулся, то опять же должен был убедиться, что ни сверху, ни снизу не было никакого выхода из его отчаянного положения.

И опять мозг его лихорадочно заработал над вопросом: что делать? Надо было, прежде всего, спуститься вниз, чтобы посмотреть, нет ли около ямы с известью твердой земли, на которую можно стать ногами.

И эта мысль оказалась выполнимой.

С невероятным трудом, с помощью перочинного ножа, Холмс разрезал свою куртку на отдельные полосы, связал их и прицепил вниз к петле.

«Канат» оказался достаточно длинны; он спустился почти до самой клокочущей ямы. Но теперь приходилось решиться на отчаянный шаг.

Надо было оставить единственную надежную опору и довериться канату, рискуя, что он, быть может, окажется недостаточно крепким и оборвется. Испытать его прочность не было возможности, приходилось положиться на авось.

Ухватившись руками за петлю, Холмс стал осторожно спускаться. Вот уже он выпустил петлю и повис на одном только импровизированном канате.

Риск — благородное дело!

Попытка удалась. Канат не оборвался; вскоре сыщик невольно вскрикнул от радости: при свете фонарика он увидел вокруг ямы твердую землю.

Спустившись на самый конец каната, он раскачался и спрыгнул в сторону. Но от этого раскачивания канат не выдержал и оборвался; отважный сыщик чуть было не упал в кипящую известь и спасся только тем, что в последнюю минуту откинулся вбок, так что упал на самый край ямы.

Он приподнялся. На верху, в потолке виднелись отверстия еще двух шахт, и под каждым из них находилась такая же яма с известью. Но в тех ямах известь в данный момент не шипела.

— Однако! Эти негодяи кажется, завели здесь целый завод! Какая ужасная тайна, с которой меня познакомила судьба! — проговорил про себя Шерлок Холмс.

Он стал искать выход; но подвал не имел ни одной двери.

— Не может быть! — опять сказал про себя сыщик. — Ведь мошенники привозят сюда известь — должен же тут быть вход!

Но сколько ни искал Холмс, никакого выхода там и не нашлось; оставалось предположить, что преступники попадали сюда по тем же трем шахтам.

— Осмотрим-ка те две ямы, которые сейчас не работают; может быть, удастся найти какое либо указание! — подумал сыщик и подошел ко второй яме.

Но в ту же минуту отважный Шерлок Холмс, сколько раз уже смотревший в глаза смерти, в ужасе отпрянул назад.

Этот подвал со своими тремя ямами был настоящим кладбищем.

Сколько здесь было мертвецов — несчастных погибших! Вся яма представляла собою одну массовую могилу.

Прошло несколько минут, прежде, чем Холмс успел оправиться от потрясающего зрелища. Он подошел к третьей яме. Та же ужасная могила! Выхода нигде!

— Неужели, — сказал себе сыщик, — я успел избежать ужасной смерти в кипящей извести для того, чтобы здесь, среди этих бесчисленных скелетов, умереть от голода и жажды?..

Когда Вильсон вместе с мнимым провинциалом вышел из чайной и отправился в курильню, Ло-Ту-Унга подошла к отцу и сделала ему реверанс, показывая этим, что ей хочется что-то сказать, так как китайский обычай воспрещает детям начинать с родителями разговор, не получив на то их позволения.

— Чего хочет моя дочь? — спросил старик-хозяин.

Ло-Ту-Унга нагнулась к отцу и шепнула ему на ухо:

— Разве мой отец не обещал, что более не позволит Вильсону отводить «туда» людей?

С истинно китайским лукавством старик не дал прямого ответа:

— А отчего же Вильсону не идти туда? — хитро спросил он. — М-р Вильсон доставляет мне массу гостей. Ло-Ту-Унга сама знает, что чайная ничего не дает.

— Мой отец не хочет понять своей дочери. Те-Ар-Ши забыл, что Ло-Ту-Унга уже не ребенок, что она стала понимать и видеть; а то, что она видела, исполнило ее сердце ужасом и страхом. Ло-Ту-Унга знает, что все гости, которых Вильсон проводит туда, более уже не выходят из этого дома. Мой отец играет ужасную игру; я не могу этого видеть. Ло-Ту-Унга умоляет своего отца отдать приказание, чтобы того пьяного не спускали в глубину. Довольно жертв! Ло-Ту-Унга не спит по ночам; ей все кажется, что она слышит хрипение умирающих, что отца ее Те-Ар-Ши возводят на плаху!

Старик вдруг вскочил и зажал молодой девушке рот.

— Разве Ло-Ту-Унга хочет погубить своего отца? — прошипел он.

— Не Ло-Ту-Унга губит своего отца, — он сам себя губит. М-р Вильсон и Жень-Тшунг держат его в своих руках и только ждут случая, чтобы показать ему свою власть над ним. Жень-Тшунг уже сделал первый шаг: он осмелился просить Ло-Ту-Унгу в жены, а когда я дала ему надлежащий ответ и сказала, что скорее согласилась бы выйти за последнего бедняка кули, то негодяй только засмеялся и возразил: «Если Ло-Ту-Унга не пойдет за Жень-Тшунга добровольно, то Жень-Тшунг скажет только одно слово ее отцу и тот заставит свою дочь исполнить желание Жень-Тшунга. Точно также поступит и Вильсон. Ему не надо жены китаянки; ему хочется только денег, денег! Если мой отец откажется дать Вильсону деньги то он предаст моего отца суду. Тогда мой отец не вернется в наше дорогое отечество, как обещал своей дочери, а положит свою голову на плахе. Ло-Ту-Унга подслушала Жень-Тшунга и Вильсона. Они хотят заставить Те-Ар-Ши, уступить им этот дом со всеми его тайнами, отдать его в приданое за мною и тогда злодейства пойдут еще хуже, еще чаще. Ло-Ту-Унга предостерегает своего отца. Зачем он не слушает своей дочери?

Старик китаец побледнел как полотно; но он не успел ответить, так как в эту минуту в коридоре послышались чьи-то торопливые шаги: это возвращался Вильсон.

Когда адвокат вошел в чайную, Те-Ар-Ши был уже один. Ло-Ту-Унга, с быстротою молнии, скрылась за занавеской, перед которой сидел старик.

— Ну, сколько? — спросил китаец вошедшего, и глаза его жадно засверкали.

Но Вильсон как будто не расслышал вопроса, так что Те-Ар-Ши должен был его повторить.

— О! Мы ошиблись! У этого дурака не было почти ничего; не стоило и трудиться.

Но этим ответом Вильсон не отделался. Старый китаец вдруг вскочил и, прежде, нежели товарищ его успел опомниться, бросился на него и схватил за горло.

Однако, он этим ничего не достиг. Вильсон с такой силой ударил китайца кулаком в живот, что Те-Ар-Ши отшатнулся и чуть не свалился с ног.

— Это что такое, желтоглазый черт! Не воображаешь ли ты, что ты один будешь загребать весь мой заработок, а вся ответственность ляжет на меня? Как бы не так! Нет, косоглазый, дудки! Сегодняшняя добыча останется моею. А ты изволь-ка прибавить к ней еще малую толику, да и проваливай! Надоело мне продавать за тебя свою шкуру! Мой риск, — пускай и награда будет моя! А ты довольно наглотался за эти четыре года. Пора тебе и честь знать. Да и стар ты становишься очень; ты один виноват, что та история с художником или скульптором, или черт его знает, кто он такой, расстроилась и кончилась ничем. Джентльмэны перестали здесь собираться, потому что боялись, как бы ты им не испортил дело, ты, дурак, вздумал подслушивать их — ну, а этого джентльмэны не любят и незачем было этого делать — а ведь они платили нам хорошо! И вот этот прекрасный заработок мы потеряли из-за тебя, и вообще…