Джон Карр - Убийство арабских ночей

Он поднялся во весь рост, перевел дыхание и, опираясь на тросточку, направился к камину. За грудой фолиантов на маленьком столике располагалась газовая горелка. Доктор Фелл взял чайник и потряс его, дабы убедиться в наличии в нем воды. Он зажег горелку, из отверстий которой с легким шипением появилось ярко-желтое и синеватое пламя – теперь только оно освещало сумрак комнаты. На мгновение доктор Фелл застыл над огнем, напоминая алхимика из средневековой легенды. Свет выхватил из темноты его несколько подбородков, копну седеющих волос, разбойничьи усы и выпуклые совиные линзы очков на черной ленточке.

Он потряс головой.

– Во-первых, Хэдли, – задумчиво пробурчал он, – я хочу поблагодарить вас за блистательно проведенную работу. Вы шли от пункта к пункту столь же неуклонно и убедительно, как рисовальщик тянет линию от точки к точке, в результате чего появляется законченный рисунок.

– Не стоит обращать внимания, – не без подозрения ответил Хэдли. – Вопрос в том, согласны ли вы. Считаете ли вы мои выводы правильными?

Доктор Фелл кивнул.

– Да, – сказал он, – да, я думаю, что в определенном смысле они правильны.

Сэр Герберт Армстронг отбросил дневник и решительно выпрямился.

– В определенном смысле? – рявкнул он. – Вот уже чего не надо в этой истории – еще одного адвоката! Этого я не вынесу. Ну и дела! Мы нашли коробочку с сюрпризом, украшенную загадочными фигурами. Открываем ее – а там другая коробочка с сюрпризом. Открываем и ее, а тут фокусник стреляет из ружья и наконец вылетает голубок. Надеюсь, в ней больше ничего нету?

– Минутку, сэр, – верный своей обычной педантичности, сказал Хэдли. – Фелл, мы готовы вас выслушать. Но только никаких сногсшибательных шуточек в такое время! Так что вы имеете в виду?

Жест, которым доктор пожал плечами, напоминал неторопливое перемещение земных пластов. Он сел на массивный стул рядом с горелкой и достал трубку. Какое-то время он, прищурившись, рассматривал ее; ничто не нарушало тишины, кроме тихого сопения чайника на огне. Затем он резко бросил:

– Исходя из моего скромного разумения, джентльмены, вам бы никогда не удалось обвинить Грегори Маннеринга в убийстве, а Джеффри Уэйда – в лжесвидетельстве. Но если это вас хоть как-то утешит, я уверен, что знаю способ, которым можно вселить страх божий в этого зловредного старика и выиграть партию – похоже, это главное, чего вы хотите добиться. Но, учитывая продуманность его действий…

Он снова растер руками виски.

– Да, Хэдли, поработали вы отлично. Есть прекрасное старое английское выражение, описывающее меня, и в буквальном смысле слова оно говорит о легкомысленном человеке, раскидывающемся по сторонам. Старая мудрость действительно предписывает ничего не упускать из виду. Я как тот косоглазый охотник, который палит во все стороны, никого не оставляя в игре. Как тот человек из старого анекдота, который старательно ищет на Пикадилли шиллинг, потерянный на Риджент-стрит, потому что на Пикадилли светлее. Однако часто есть большой смысл в поисках ответов в том месте, где, как ты знаешь, их быть не может. Ты обращаешь внимание на предметы, которых в ином случае ты бы не заметил.

Вы, джентльмены, поставили перед собой проблему и четко определили ее. Действовали вы великолепно; но вы дали исчерпывающий ответ на вашу проблему, не зная даже, из чего она состоит. Думаю, что одну часть ее вы так и не увидели: разрешите мне назвать ее загадкой Ненужного Алиби. Полагаю, вы не сомневаетесь, что алиби Маннеринга насквозь фальшивое. Джефф Уэйд, имея обширные возможности выступать в роли графа Монте-Кристо, угрозами или подкупом привлек на свою сторону тринадцать свидетелей, которые и выдали безукоризненную сказку. Двенадцать из них, признаться, были необходимы; так сказать, их россказни в самом деле были нужны, хотя можно было бы ограничиться и меньшим количеством свидетелей. Но вот тринадцатый явно был лишним. Его лжесвидетельство не так уж бросалось в глаза; человек вроде бы со стороны, необходимый, чтобы подкрепить те лживые показания, которые могли доставить Джеффри немалые хлопоты.

А теперь разрешите мне изложить то, в чем я убежден. Я считаю, что реконструкция преступления, проведенная Хэдли, совершенно правильна – если не считать одной маленькой и, может, несущественной детали. Заключается она в том, что на самом деле Грегори не убивал Пендерела. Для меня совершенно ясно, что убийцей был молодой Джерри Уэйд. Но сомневаюсь, что вам когда-либо удастся раздобыть уличающие его доказательства.

– Боюсь, что я изумил вас, – продолжил доктор Фелл после долгого молчания, нарушенного только выразительным ругательством Хэдли. Доктор, сидевший в утреннем полумраке рядом с горелкой, отсветы которой падали ему на лицо, задумчиво вздохнул и склонил голову. – Я объясню вам свою точку зрения. Позвольте лишь излагать ее не в порядке последовательности событий. Я предпочитаю обратиться к концу этой истории, чтобы выделить кое-какие моменты. Кроме того, я хотел бы начать с аналогии.

Давайте предположим, что присутствующий здесь Каррузерс обвинен в убийстве своей бабушки в Айлингтоне, которое произошло между одиннадцатью часами вечера и полуночью. Вы, Хэдли, сэр Герберт и я общими усилиями обеспечиваем ему на это время ложное алиби. Мы привлекаем управляющего отеля в Дорчестере (этот негодяй у нас на содержании) и его коллегу; привлекаем семерых служащих и трех якобы случайных людей (на самом деле они тоже работают у нас по найму), которых назовем Д. Ллойд-Джордж, С. Болдуин и Н. Чемберлен, – все они обедали в том же месте. Все под присягой покажут, что от одиннадцати до двенадцати Каррузерс сидел в обеденном зале и покинул его только к полуночи.

Это его полностью обеляет. Никого не волнует, куда он делся после двенадцати, ибо после этого времени он никак не мог убить свою бабушку; и кроме того, чтобы в полночь добраться от Парк-Лейн до Айлингтона, ему потребовалось бы столько времени, что только один этот факт обеспечивает ему алиби. Так что нам не надо идти на существенный риск, подкупая еще одного свидетеля, который вспомнит, что Каррузерс зашел в холл отеля «Савой» в четверть первого и поболтал с управляющим. Это превышает все требования к самому безукоризненному алиби. И если мы уж пойдем на это, то лишь в силу очень серьезной причины.

Таковая и была крайне необходима Маннерингу в этом деле. Джефф утверждал, что Маннеринг не покидал греко-персидский ресторан до четверти одиннадцатого – именно в это время ряженые появились в музее Уэйда. Более чем достаточно. Зачем надо было создавать столь сложную конструкцию, в соответствии с которой Агуинопопулос должен был отвезти Маннеринга на Принс-Регент-стрит, где тот якобы встретился с управляющим домом, после чего поднялся по черной лестнице? Ответ не заставляет себя ждать: жизненно необходимо было подкрепить заявление Маннеринга, что в тот вечер он навестил квартиру Холмса.

Спрашивается, почему в этом была такая необходимость? Вы, друзья, как сказал Хэдли, пропустили мимо ушей простой факт: если он и был там, то никак не мог оказаться у дверей квартиры в двадцать минут одиннадцатого. Вы даже не попытались надавить на него в этом пункте; вы, Хэдли, разговаривая с ним в доме Уэйда, упустили это из виду. Тем не менее вам должно быть ясно – старания Маннеринга убедить вас, что он в самом деле в то или иное время посещал квартиру, были для него исключительно важны.

Если и есть черточка, которая удивляет нас в его поведении, то это неутомимая и фанатичная зацикленность именно на этой подробности: он действительно нанес визит в этот дом. Он настойчиво тычет ее вам в лицо, даже когда вы в ней не сомневаетесь – начиная с первого разговора с Каррузерсом и вплоть до предъявления своих свидетелей в кабинете сэра Герберта. Естественно, он хочет, чтобы его история была подтверждена во всех подробностях, но похоже, им владеет какая-то странная мономания: он все время возвращается к детали, не имеющей никакого отношения к преступлению. Но, если верить его показаниям, какого черта ему было нужно на Прннс-Регент-стрит? Он поднялся наверх, увидел, что дверь в квартиру Холмса открыта, зашел и обнаружил в камине сложенное письмо; неоконченное, оно было написано Джерри Уэйдом…

В этом, джентльмены, и кроется его секрет. Он вынул из камина записку (как он говорит), которую явно кто-то обронил. Он вспомнил о ней, лишь когда она выпала из его кармана в полицейском участке, и он должен был найти ей объяснение. Итак, мы знаем, что Маннеринг лгун; мы знаем, что он вообще не был на Принс-Регент-стрит. Но где же, в таком случае, он обзавелся этой запиской, и почему ему надо было так настойчиво утверждать, что она была найдена именно в квартире Холмса? Когда мы убедились, что записка с одной стороны испачкана угольной пылью, мы поняли, что он должен был ее подобрать на месте преступления. Ибо в том, что касается следов угля, Маннеринг совершил ужасную ошибку, сказав, что нашел ее в камине Холмса, который растапливается углем. Каррузерс посетил эту квартиру и побывал в обеих комнатах – там вообще нет настоящего камина ни на дровах, ни на угле. Вам, друзья, стоит знать, что в этих служебных квартирах стоят только электрические камины, позорящие нашу цивилизацию.