Жорж Сименон - Исчезновение Одиль

– Извините, мадам. Я ищу мсье Данжа.

– Его тут нет.

– Но он по-прежнему живет у вас?

– Конечно. Где бы еще он нашел за такие деньги номер с водопроводом.

– Вы не знаете, когда он вернется?

– Сейчас он на съемках где-то в окрестностях Парижа, может, даже в пригороде. Они снимают на натуре, как это принято у них говорить. Так что у них нет четкого расписания.

– А ужинает он здесь?

– Нет. Обычно в небольшой забегаловке на улице де Бюси. Но когда снимается, то чаще всего ужинает со съемочной группой.

– Когда у меня больше шансов его застать?

– Не знаю. Если все будет в порядке, то около десяти часов. Если же он пропустит стаканчик, то уже не сможет остановиться и появится здесь не раньше полуночи.

– Благодарю вас.

– Надеюсь, вас сюда послали не его родители?

– А что? Он опасается их визита?

– Он постоянно боится, как бы они не пришли за ним. Хотя он и совершеннолетний, но мать наводит на него страх. Похоже, она ужасная.

Семейство Данж обитало в квартале Тюннель. У него было четыре сестры, все намного младше его, они учились в коллеже. Отец работал кассиром в одном из швейцарских банков. Боб с ним встречался. У него был симпатичный, хотя и чуть чопорный вид. Что касается матери, то Боб ее никогда не видел.

Он дал себе отсрочку до следующего дня, чтобы потом уже сообщить в полицию. Он знал, что существует бюро розыска в интересах семей. Коль скоро он проходил мимо комиссариата, то вошел туда и стал дожидаться своей очереди, облокотившись о некое подобие стойки. Боб с удивлением отметил про себя, что помещения тут оказались светлыми и чистыми, стены свежевыкрашенными.

– Вы по повестке?

– Нет. Я желал бы получить справку. В какую службу обращаться, если исчез человек?

– Кто-то из ваших родных?

– Моя сестра.

– Несовершеннолетняя?

– Нет. Ей восемнадцать.

– Как давно ее уже нет?

– Вот уже два дня.

– Может, это просто побег?

– С ней такого никогда не случалось.

Послушайте. Как бы там ни было, это не мой вопрос.

Вы найдете бюро розыска пропавших родственников в Четвертом округе по адресу улица дез Юрсен, одиннадцать. Это в том же здании, что и дирекция гигиены и общественной безопасности. Спросите четвертый кабинет.

Нужно было только пересечь Сену. Бюро находилось возле набережной Цветов, но он еще не решался подключить к этому делу полицию. Он предпочитал прежде испробовать все, что было в его силах, затем позвонить отцу.

Боб провел час за чтением газеты на одной из террас бульвара Сен-Жермен, поскольку было еще очень тепло. Затем немного прошелся и в конце концов, за неимением лучшего, заглянул в кинотеатр.

Когда он чуть раньше семи явился в семейный пансион, знакомая ему женщина спросила:

– Как вас зовут?

– Боб. Боб Пуэнте.

– Подождите меня здесь, – сказала она и, придерживая подол юбки руками, стала подниматься по лестнице. Вернувшись, женщина объявила:

– Она сейчас спустится. Проходите сюда.

Они пересекли столовую, где на круглом столе стояли шесть-семь приборов, и вошли в гостиную, в которой стоял прямо-таки деревенский запах, во всяком случае, там пахло рагу.

Его не встретили с распростертыми объятиями. Когда туда, в свою очередь, вошла Эмильенна, то она взглянула на него с любопытством и с холодком.

– Кажется, ты хотел меня видеть?

– Да. Ты была подругой Одиль.

– Тебе прекрасно известно, что у Одиль не было подруг.

– Ты не встречалась с ней недавно?

– С нашей последней встречи на улице де Бур прошло больше года.

– Она не пыталась встретиться с тобой здесь, в Париже?

– Если бы она меня спрашивала, мне бы передали. Должна ли я это понимать как то, что она пропала?

– Да.

– У тебя не найдется сигареты?

Он протянул ей спичку и закурил сам, усевшись в одно из кресел, обтянутых зеленым репсом.

Она села напротив.

– Когда это случилось?

– Два дня назад.

– А ты уверен, что она в Париже?

– А где же еще?

– Рано или поздно она вернется. Ей в очередной раз захотелось вызвать к себе интерес. Она никогда не соглашалась быть такой, как все.

– Знаю. От этого мне не легче. Она отчаялась. Думает только о том, как бы исчезнуть.

– Послушай, Боб. Попытайся взглянуть на вещи хладнокровно. Если она настолько отчаялась, что готова покончить с собой, то ей нет никакого резона приезжать для этого в Париж. В Лозанне у нее было столько же возможностей, сколько и здесь.

– Она не хочет, чтобы ее обнаружили, чтобы обнаружили ее тело.

– И как она собирается это устроить? Закопает себя сама? Если она бросится в Сену, то рано или поздно тело всплывет.

– Может, оно будет неузнаваемым.

– Кроме того, зачем бы она стала навещать меня? Чтобы объявить о своем решении и таким образом лишь еще более упростить опознание своего тела? Есть еще один момент. Видишь, я говорю с тобой откровенно. Эта история вокруг того, чтобы ее не нашли, – в этом снова вся Одиль. Она знает, что ее опознают, устроят ей похороны, на которые придут все ее знакомые.

Он вздохнул:

– Может, ты и права.

– Видишь ли, ей всегда доставляло удовольствие усложнять себе жизнь. Когда ей только-только исполнилось пятнадцать, она принялась нашептывать то одной, то другой из нас, что она уже не девственница.

"А ты еще – да? – спрашивала она.

И если ей отвечали, что да, то она смотрела на нас с удивлением и вместе с тем с жалостью, как если бы мы были какими-нибудь увечными.

"Это был не парень из коллежа, а взрослый мужчина.

Мне бы не хотелось спать с одноклассником".

Она прожужжала нам все уши о своей потерянной девственности, так продолжалось больше месяца. Все об этом знали, мальчики из класса тоже, они с любопытством поглядывали на нее.

Примерно в это же время она перешла на «ты» с двумя самыми молодыми преподавателями. Не знаю, было ли что-нибудь между ними. Не думаю.

Она повадилась ходить в маленький ресторанчик возле де Бетюзи, где они обычно обедали, и выпивала там стакан фруктового сока, а порой еще съедала и сандвич, и случалось, их видели сидящими за одним столиком, причем она, несмотря на школьный устав, не стеснялась курить в их присутствии.

– Я все это знаю, Эмильенна.

– Тогда зачем ты меня расспрашиваешь?

– Потому что я пытаюсь отыскать ее. Конечно, у нее есть свои недостатки. Но это не основание для того, чтобы позволить ей совершить непоправимое.

– Именно это я и пытаюсь тебе вдолбить. Это игра.

Она всегда играет ту или иную роль. Когда она узнала, что я собираюсь брать уроки декоративного искусства в Веве, она захотела заняться тем же, хотя ни разу в жизни не брала в руки кисть. Спустя два месяца она бросила это занятие. Ведь нужно было ездить ранним поездом и работать серьезно, без перекуров.

Все, что говорила Эмильенна, было правдой. Она, конечно же, говорила о его сестре, но делала это с холодком, и портрет, вырисовывавшийся из ее рассказа, по сути, не был похожим. Между этими двумя женщинами не существовало никакой симпатии.

– Что ж! Спасибо, что ты приняла меня.

– Что ты собираешься делать?

– Буду продолжать.

– Она знает в Париже не так уж много людей. Сколько раз она сюда приезжала?

– Одна – раза четыре или пять. Всегда на несколько дней. Когда мы были помладше, родители дважды брали нас в поездку и показывали нам город.

– Ты хороший парень. Боб. Желаю тебе удачи.

После того как он с ней расстался, его уже не покидало чувство тревоги. Он не строил никаких иллюзий насчет характера своей сестры, но вот ее только что, за какие-то минуты, облили грязью. Ее образ, каким ему его подавали, был истинным в своих главных чертах, но в то же время он был ложным, поскольку ему не хватало какой-то трепетности, которая всегда ощущалась в Одиль, некоторой жажды жизни, абсолюта.

Ему было трудно выразить словами то, что он о ней думал. Может, она была немногим лучше такой девицы, как Эмильенна, которую большинство ее подруг и родители ставили ей в пример?

Что-то, какая-то внутренняя сила толкала ее, заставляя идти до конца, не заботясь о том, что о ней думают другие. Пожалуй, лучше всех ее понял гитарист.

Он медленно пошел в сторону улицы де Сен, на всякий случай заглянул в «Отель де Рапен», где возилась на кухне толстая хозяйка.

– Мой друг вернулся?

– Десять минут назад. Вам повезло. Они снимали на набережной со стороны Корбея, и он свалился в Сену. Сейчас он переодевается, если только у него есть сменный костюм.

– Какой это этаж?

– Тридцать первый номер, на четвертом.

Должно быть, это было наверху, где находились самые дешевые номера, поскольку ковер на лестнице был только на первых трех этажах. Он постучался в дверь.

– Кто там?

– Боб.

– Боб Пуэнте?

– Да.

– Минутку. Я натягиваю трусы.

Он отворил чуть позже. На полу валялась скрученная в ком одежда, вокруг нее образовалась лужица.