Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале

Они перешли на другую сторону и вошли в кабачок на углу улицы Мучеников.

Хозяин, который за цинковой стойкой разливал по литровым бутылкам содержимое огромного кувшина, был, казалось, изрядно удивлен, видя в своем заведении двух посетителей, принадлежащих, судя по их внешности, к высшим классам общества. Но Лекок, подобно Алкивиаду[20], был везде у себя дома и везде говорил на языке тех, к кому пришел.

— Скажите-ка, не у вас ли собралась компания человек в восемь — десять, которые поджидают своих приятелей?

— Да, сударь, эти господа пришли примерно час назад.

— Они сейчас в отдельном кабинете, что в глубине дома, не так ли?

— Именно так, сударь, — ответил кабатчик с внезапной почтительностью.

Он не знал наверняка, что за человек его расспрашивает, но нюхом учуял в нем важную персону из префектуры полиции. Поэтому он ничуть не удивился, что этот изысканный господин знает его заведение не хуже, чем он сам, и без колебаний распахнул перед ним двери кабинета. В просторном помещении в глубине дома, отделенном от остальных лишь простой перегородкой из матового стекла, пили и перебрасывались засаленными картами человек десять самого разного вида.

При появлении Лекока и папаши Планта все почтительно встали, а те, кто оставался в шляпах или фуражках, тут же их сняли.

— Превосходно, господин Акаб, — обратился сыщик к человеку, который, по-видимому, возглавлял этот отряд, — вы точны, я вами доволен. Мне вполне достаточно будет шестерых из ваших людей, тем паче что я вижу здесь трех человек, которых посылал сегодня с поручением.

Г-н Акаб поклонился, радуясь, что снискал одобрение начальника, который обычно не слишком-то щедр на похвалы.

— Потерпите еще минуту, — продолжал Лекок, — дальнейшие мои распоряжения будут зависеть от донесений, которые я услышу.

Затем он обратился к троице, которую посылал утром к торговцам мебелью:

— Кому из вас удалось что-либо разузнать?

— Мне, сударь, — отозвался высокий молодой человек с бледным лицом и чахлыми усиками типичного парижанина.

— Опять ты, Зеленец? Право же, друг мой, тебе везет. Пойдем в соседний кабинет, но сперва скажи хозяину, чтобы принес нам бутылку вина, да пусть проследит, чтобы нас не беспокоили.

Вскоре все распоряжения были исполнены, и Лекок, усадив папашу Планта, самолично запер дверь на символическую задвижку.

— Теперь рассказывай, — велел он подчиненному, — и будь краток.

— Сударь, я понапрасну показывал фотографию доброму десятку торговцев, но наконец ее опознал один солидный мебельщик на улице Святых Отцов, в Сен-Жерменском предместье; его зовут Реш.

— Постарайся передать мне слово в слово все, что он тебе сказал.

— Это, сказал мебельщик, портрет одного моего клиента. Он пришел ко мне с месяц назад и сказал, что ему нужна полная обстановка — гостиная, столовая, спальня и все прочее — для небольшого особняка, который он только что снял. Он не торговался и поставил только одно условие: чтобы все было готово, привезено, расставлено, шторы повешены, ковры постелены не позже чем через три недели, то есть к прошлому понедельнику.

— Каков был счет?

— Восемнадцать тысяч франков, половину авансом, остальное в день доставки.

— Кто платил во второй раз?

— Слуга.

— Как отрекомендовался этот господин?

— Как Джеймс Уилсон, но господин Реш сказал мне, что на англичанина он не похож.

— Где он живет?

— Мебель была доставлена в особняк на улице Сен-Лазар, номер …, возле Гаврского вокзала.

На лице Лекока, сперва изрядно озабоченном, изобразилась неподдельная радость. Его охватила законная и естественная гордость полководца, который видит, что военная хитрость удалась и врагу грозит поражение. Он позволил себе фамильярно хлопнуть старого судью по плечу и произнес только одно слово:

— Попался!

Но Зеленец покачал головой.

— Я в этом не уверен, — сказал он.

— Почему?

— Как вы сами понимаете, сударь, поскольку адрес узнал, а время еще оставалось, я сходил осмотреть место, то есть этот особняк.

— И что же?

— Человека, который его снял, действительно зовут Уилсон, но на фотографии изображен не он, это точно.

Мировой судья не сумел скрыть разочарования, но Лекок не так легко поддавался отчаянию.

— Откуда у тебя эти сведения? — спросил он полицейского.

— Я поговорил со слугой.

— Олух! — воскликнул папаша Планта. — Вы же их спугнули!

— Ну нет, — возразил Лекок, — такого быть не может, Зеленец — мой ученик. Рассказывай, друг мой.

— Дошел я до особняка — очень богатый дом. сударь, подумал: «Клетка, вот она: узнаем, на месте ли птичка». Как тут быть? К счастью и по величайшей случайности, у меня был при себе луидор. Не раздумывая, опускаю его в желоб, по которому из особняка стекает в уличную сточную канаву грязная вода.

— И звонишь в дверь?

— Верно. Привратник — там, разумеется, есть привратник — отпирает мне, и я огорченно рассказываю ему, что вынимал из кармана носовой платок и обронил двадцать франков, так нельзя ли попросить какой-нибудь инструмент, чтобы выудить монету. Он приносит мне какую-то железку, сам берет другую, и мы мигом вытаскиваем золотой из желоба. Я прыгаю от счастья, словно мне невесть как повезло, и как бы в благодарность приглашаю его выпить.

— Недурно!

— Ах, господин Лекок, это же ваш фокус, но, увидите, дальше все придумал я сам. Привратник соглашается, и вот мы уже, словно лучшие друзья, пьем можжевеловую в кабачке напротив особняка. Болтаем о том о сем, но вдруг я наклоняюсь, словно заметил что-то на полу, и поднимаю — как вы думаете, что? Фотографию, которую заранее уронил и даже немного потоптал ногой. «Смотри ка, — говорю я, — чей-то портрет!» Мой новый приятель берет ее, разглядывает, но, судя но всему, не узнает. Тогда, чтобы убедиться окончательно, я говорю: «Видный мужчина, правда? Видать, похож на вашего хозяина — богачи ведь все похожи…» Но он отвечает, что ничуть не похож: у этого господина борода, а его хозяин бритый, как аббат. «И вообще, — добавляет он, — мой хозяин американец. Правда, нам он отдает приказания по-французски, но с госпожой разговаривает только по-английски».

Пока Зеленец рассказывал, глаза Лекока обретали былой блеск.

— Треморель владеет английским, не правда ли? — спросил он у папаши Планта.

— Вполне сносно, и Лоранс тоже.

— Следовательно, мы на верном пути, потому что, как мы знаем, ночью, совершив преступление, Треморель сбрил бороду. Теперь мы можем идти.

Однако Зеленец, который приготовился к похвалам, был, казалось, в некотором замешательстве.

— Друг мой, — сказал ему сыщик, — по-моему, ты превосходно провел расследование, и соответствующее денежное вознаграждение тебе это удостоверит. Не зная того, что известно нам, ты сделал такие выводы, какие и должен был сделать. Но вернемся к особняку. У тебя есть план первого этажа?

— Разумеется, сударь, и первого, и второго. Привратник разболтался и сообщил мне всякие подробности о хозяевах, — правда, он служит у них всего два дня. Дама все время грустит и льет слезы.

— Это мы знаем. План, план…

— Итак, широкая и высокая арка для въезда карет. За нею довольно просторный двор. В глубине двора конюшня и каретный сарай. Слева от арки привратницкая. Справа стеклянная дверь, за дверью лестница в шесть ступенек, ведущая в вестибюль. Из вестибюля можно попасть в гостиную, столовую и еще две небольшие комнаты. На втором этаже спальни хозяина и хозяйки, кабинет…

— Достаточно! — перебил Лекок. — Все ясно.

Порывисто вскочив на ноги, он распахнул дверь и в сопровождении господина Планта и Зеленца устремился в большой кабинет. Как и в прошлый раз, все встали.

— Господин Акаб, — обратился сыщик к помощнику, — слушайте приказ. Как только я удалюсь, уплатите по счету. Затем, чтобы быть у меня под рукой, идите и ждите меня в первом же кабачке по правой стороне Амстердамской улицы. У вас будет время пообедать, но без вина, разумеется.

Лекок извлек из кошелька два луидора и выложил их на стол со словами:

— Это на обед.

Затем он вышел, приказав Зеленцу следовать за ним. Прежде всего Лекок поспешил собственными глазами взглянуть на особняк, снятый Треморелем. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что Зеленец правильно описал расположение комнат.

— Все верно, — сказал он папаше Планта, — расположение выгодно для нас. Сейчас девяносто шансов из ста за то, что все удастся.

— Что вы собираетесь делать? — спросил старый судья, который по мере приближения решающего мига волновался все больше и больше.

— Пока ничего. Действовать я начну, когда стемнеет. Итак, — прибавил он весело, — в нашем распоряжении два часа, и давайте последуем примеру моих подчиненных: в двух шагах отсюда я знаю ресторанчик, где превосходно кормят. Пойдемте пообедаем.