Уилки Коллинз - Закон и женщина

Я отвечала правду. Я созналась, что газетное известие не было для меня загадкой.

Он глядел на меня, ожидая объяснений. Но я молчала. Молчание было теперь моим единственным прибежищем.

— Разве я не имею права узнать больше того, что знаю теперь? — спросил он, подождав немного. — Разве ты не обязана сказать мне, что делается в моем собственном доме?

Вообще замечено, что в затруднительном положении люди соображают быстрее. Был только один выход из затруднительного положения, в которое поставили меня последние слова моего мужа, и я нашла его.

— Ты обещал верить мне… — начала я.

Он согласился, что действительно обещал.

— Я должна попросить тебя ради тебя самого не требовать у меня объяснения еще некоторое время. Подожди, и ты узнаешь все.

Его лицо омрачилось.

— Долго ли еще ждать? — спросил он.

Я поняла, что нужно прибегнуть к более сильному средству, чем убеждения и уговоры.

— Я хочу, чтобы ты подождал, пока родится наш ребенок.

Мой ответ, очевидно, удивил его. Он молчал.

— Скажи, что ты согласен, — прошептала я.

Он дал согласие.

Таким образом, я опять отсрочила объяснение и выиграла время, чтобы посоветоваться с Бенджаменом и с мистером Плеймором.

Пока Юстас сидел в моей комнате, я была спокойна и могла разговаривать с ним. Но когда я осталась одна и, думая о случившемся, вспомнила, как великодушно уступил мне мой муж, сердце мое сжалось от сострадания к нему. Чтение трагического письма потрясло меня. Нервы мои не выдержали. Я расплакалась, и это принесло мне облегчение.

Я пишу по памяти, без помощи записок или дневника, и не могу припомнить точно, как долго продолжалось наше пребывание за границей. Я знаю только, что мы прожили в Париже несколько месяцев. Когда Юстас был уже в силах совершить переезд в Лондон, доктора все еще удерживали его во Франции. В одном из его легких обнаружились болезненные симптомы, и доктора предостерегали его от слишком поспешного переселения из сухого климата Франции, который был ему очень полезен, в сырой климат его родины.

Вследствие этого мы были все еще в Париже, когда я получила новое известие из Гленинга. Однажды утром, к моему удивлению и восторгу, в нашу изящную французскую гостиную спокойно вошел мой старый друг Бенджамен. Он был одет так изысканно и так настойчиво старался внушить нам, что он приехал во Францию без всякой другой цели, кроме развлечения, что я тотчас же поняла его роль: он был послан мистером Плеймором для разговора наедине со мной.

Немного позже нам удалось остаться вдвоем, и мое предположение оправдалось. Бенджамен предпринял поездку в Париж для того, чтобы посоветоваться со мной насчет будущего и чтобы просветить меня насчет прошлого. Он вручил мне небольшое письмо от юриста.

«Есть несколько пунктов, — писал мистер Плеймор, — которые найденное письмо не может разъяснить. Я и мистер Бенджамен сделали все, что могли, чтобы найти правильное истолкование этих спорных пунктов. Для краткости я изложил наши соображения в форме вопросов и ответов. Примете ли вы меня как истолкователя после ошибок, которые я сделал, когда вы советовались со мной в Эдинбурге? Позднейшие события доказали, что я был не прав, пытаясь отговорить вас от свидания с Декстером и считая Декстера прямым, а не косвенным виновником смерти миссис Макаллан. Вот мое признание. Вы должны сказать мистеру Бенджамену, считаете ли вы мой новый труд достойным рассмотрения, или нет».

Я признала его новый труд вполне достойным рассмотрения.

Бенджамен достал вопросы и ответы и по моей просьбе прочел мне вслух следующие строки:

«Вопросы, возбуждаемые письмом, отысканным в Гленинге.

Первая группа: вопросы, относящиеся к дневнику.

Первый вопрос: был ли Мизериус Декстер предварительно знаком с содержанием дневника, когда старался получить доступ к нему?

Ответ. Сомнительно, чтобы он имел предварительное знакомство с содержанием дневника. Естественнее предположить, что он заметил, как тщательно оберегал мистер Макаллан свой дневник от нескромных глаз, и заключил из этого, что он содержит опасные семейные тайны, которые могут пригодиться ему для достижения его преступных целей.

Второй вопрос: какими побуждениями объяснить вмешательство Мизериуса Декстера, когда полицейские делали обыск в комнате мистера Макаллана?

Ответ. Чтобы разрешить этот вопрос, мы должны быть справедливы к Мизериусу Декстеру. Хотя он жестоко и бесчестно воспользовался дневником, он все-таким не был отъявленным негодяем. Несомненно, что он втайне ненавидел мистера Макаллана и сделал все, что мог, чтобы побудить несчастную жену покинуть мужа. Но весьма сомнительно, чтобы он способен был допустить умышленно и не сделав попытки помешать этому, чтобы человек невиновный и считавший его своим другом был по его вине предан суду по обвинению в убийстве. Мистеру Макаллану, неповинному в смерти жены, не пришло в голову уничтожить письма и дневник как опасные для него документы. Он никак не ожидал, что подозрение может пасть на него. Но Декстер должен был смотреть на дело иначе. «Дневник приведет его на виселицу. Я не хочу, чтобы он был повешен», — говорит он, припоминая бессознательно прошлое, когда рассудок уже начал изменять ему. Если бы он нашел случай овладеть дневником раньше, если бы полицейские не опередили его, он, по всей вероятности, уничтожил бы его. Он был так проникнут опасениями последствий открытия этого документа, что даже решился помешать полицейским исполнить их обязанность. Мистер Плеймор, которого он пригласил на помощь, видел его волнение и может поручиться, что оно было непритворное.

Вопросы второй группы, относящиеся к признанию жены.

Первый вопрос: что побудило Декстера сохранить письмо, вместо того чтобы уничтожить его тотчас же после того, как он нашел его под подушкой?

Ответ. То же самое, что побудило его отстаивать дневник и потом дать в суде показания в пользу подсудимого. Некоторые из его последних слов, записанных мистером Бенджаменом, заставляют предполагать, что в случае обвинительного вердикта он не замедлил бы спасти невиновного предъявлением предсмертного признания его жены. Всякая порочность имеет границы. Декстер способен был утаить письмо, оскорблявшее его самолюбие, Декстер способен был подвергнуть ненавистного соперника мучениям и унижениям публичного суда по подозрению в убийстве, но Декстер не способен был допустить, чтобы невиновный человек был казнен по его вине. Постарайтесь представить себе, что он должен был почувствовать, когда впервые прочел признание покойной. Он рассчитывал поколебать ее привязанность к мужу. И как оправдались его ожидания? Он узнал, что его поступок довел ее до самоубийства. Примите это во внимание, и Вы поймете, что угрызения совести могли побудить даже такого человека принести искупительную жертву.

Второй вопрос: какие чувства руководили поведением Мизериуса Декстера, когда миссис Валерия Макаллан объявила ему, что она намерена возобновить расследование преступления в Гленинге?

Ответ. Вероятно, Декстер опасался, что кто-нибудь подсматривал за ним, когда он был в комнате, где лежало тело покойной миссис Макаллан. Не стыдясь подслушивать у дверей и подсматривать в замочные щели, он готов был заподозрить в этом и других. Под влиянием этого опасения ему, вероятно, пришло в голову, что миссис Макаллан может встретиться с человеком, подсмотревшим за ним, и он решил с самого начала направить ее усилия в ложную сторону. Ее ревность к миссис Болл давала ему возможность исполнить это без труда, и он тем охотнее воспользовался этой возможностью, что сам ненавидел миссис Болл. Он знал ее как соперницу, расстроившую семейное счастье миссис Макаллан, и, любя миссис Макаллан, он, естественно, ненавидел ее соперницу. Сохранение своей преступной тайны и отмщение миссис Болл — вот две причины, руководившие его поведением относительно миссис Валерии Макаллан»[5].

Бенджамен положил на стол свои записки и снял очки.

— Это все. Как вам кажется, не осталось ли еще необъясненных деталей?

Я подумала и не могла найти ни одного сколько-нибудь важного пункта, который был бы оставлен необъясненным. Но имя миссис Болл напомнило мне одно обстоятельство, которое мне хотелось разъяснить вполне.

— Говорили вы когда-нибудь с мистером Плеймором о прежней привязанности моего мужа к миссис Болл? — спросила я. — Не говорил ли вам мистер Плеймор, почему Юстас не женился на ней после суда?

— Я сам задал однажды этот вопрос мистеру Плеймору, и он ответил мне без колебаний, — сказал Бенджамен. — Ваш муж советовался с ним, когда писал после суда письмо миссис Болл, и мистер Плеймор передал мне содержание этого письма. Хотите, чтобы я в свою очередь повторил вам его как запомнил?