Александр Трапезников - Мышеловка

— Я знал, что все произойдет именно так, — произнес он, снимая очки и протирая стекла платком. — Все кончится… рано или поздно… Ну что же, прошу в кабинет.

Он посторонился, пропуская нас в комнату, где уже сидела Девушка-Ночь, бессмысленно уставившись в одну точку. Она странно изменилась, за какие-то несколько минут превратившись из воздушного, сотканного из лунного света существа в обычную женщину, красивую, но совершенно земную, похожую на увядший цветок. Я тронул ее за плечо. Мне хотелось, чтобы она взглянула на меня.

— Идем… — равнодушно откликнулась Девушка-Ночь, даже не подняв голову.

— Не прикасайтесь к ней! — гневно закричал доктор. А потом тихо добавил: — Извините, мне просто больно, когда это кто-то делает. Садитесь…

Никто из нас не принял его приглашения, а сам доктор заходил по комнате из угла в угол, бросая на Девушку-Ночь косые взгляды. Та продолжала сидеть неподвижно, вяло, будто из нее выпустили весь воздух.

— Это моя жена, — произнес наконец доктор Мендлев. — У нее ишемия мозга. Впрочем, к чему вам знать эти подробности?

— Почему вы держите ее здесь, а не отправите в клинику? — спросил я.

— Потому что все равно ее болезнь неизлечима, — горько отозвался он. — А там ей будет гораздо хуже. И кроме того… я продолжаю ее любить… хотя вам это, наверное, неинтересно. Вы видите ее? Разве она не прекрасна? Но она может повторять лишь одно слово, а большего от нее никому не добиться. Никогда. В ее голове произошли необратимые процессы. А ведь прежде она была талантливой художницей… Правда, сейчас ее рисунки стали еще гениальнее… Вы их видели.

— Та серия портретов в комнате?

— Да. Она рисует по памяти. С кем встретилась…

— Но почему вы ее держите взаперти?

— А вам не ясно? Вы же сами стали ее любовником… Но, несмотря на все замки, она умудряется иногда ускользать… Иногда ее просто разрывает бурный огонь желаний, и она становится очень опасной. Кроме того, ей и самой присуща гипнотическая сила. Единственный человек, кто может с ней справиться в эти часы, — это я. Остальные подвергаются опасности… умереть.

— Но если дело обстоит так, то почему же она не убила меня еще тогда, возле Волшебного камня? — спросил я, вспомнив, как хвастался перед доктором Мендлевым своей встречей с Девушкой-Ночь.

— Вам просто повезло. Очевидно, она приберегла это для следующего раза. Любовь и смерть — неразлучны…

— И когда вы изолировали ее, то пустили в поселке слух, что она сбежала?

— Естественно. Мне не оставалось ничего другого.

Доктор тяжело опустился в кресло. Я взглянул на Григория и учителя. Они слушали нас затаив дыхание.

— Доктор, почему некоторые портреты помечены крестами?

— Это те, кого уже нет в живых, — негромко отозвался он.

— Вы помогали убивать ее любовников, — догадался я.

— Да… — почти прошептал Мендлев. — Вы правы. Я не мог жить, зная, что существует человек, ласкавший ее, которому она принесла свою любовь, хоть на несколько мгновений… Это выше моих сил…

— Значит, это вы, а не Дрынов подложили электрические провода на мое кресло?

— Конечно, я. Вы стали мне ненавистны, после того… как провели с ней ночь на Волшебном камне. Но теперь… все кончено. Поздно. Жизнь ушла, а я все пытался и пытался ее продлить…

Он взглянул на часы.

— Время принять лекарство.

Мендлев подошел к шкафчику, достал какой-то пузырек и накапал в стоявший на столике стакан. Затем подошел к своей жене и поднес к ее губам жидкость. Она вскинула голову.

— Идем? — спросила Девушка-Ночь. И медленно выпила. Глаза ее закрылись, и она улыбнулась так счастливо, что у меня сжалось сердце.

— Теперь она уснет, — произнес доктор Мендлев.

Он легко поднял ее на руки, словно она была пушинкой, и перенес на диван. Укрыл пледом. Оглянувшись на нас, он произнес:

— Не уходите. Осталось последнее. Я не могу умереть так же легко, как она. Я заслужил худшей смерти. Но знайте, что, несмотря на все беды, которые она мне принесла, я никогда не был счастлив ни с кем другим. Вам этого не понять…

Доктор вынул из ящика два скальпеля, зажав их в обоих кулаках. Мы еще не понимали, что он собирается сделать, и никто из нас, придавленный какой-то тяжестью, не сделал и шага, чтобы его остановить. Мы словно бы впали в гипнотический транс. А Мендлев, положив руки на стол, посмотрел на два скальпеля, торчавшие остриями вверх. Потом спокойно откинул назад голову и резко опустил ее вниз. Страшная смерть вошла в его глаза и поразила мозг. Он умер мгновенно…

Учитель вскрикнул от ужаса, а я почувствовал, что меня бьет сильная дрожь. Мы наконец-то очнулись, но теперь уже ничего нельзя было предпринять. Все было кончено. Григорий попятился к двери, не отрывая взгляда от головы доктора на столе, возле которой расползалось бурое пятно.

— Надо покинуть это место, — глухо произнес он. — Невыносимо…

Взглянув в последний раз на мертвую и вновь ставшую прекрасной Девушку-Ночь, я торопливо вышел вслед за ними.

На улице мы услышали беспорядочную стрельбу, которая разносилась по всему поселку, а кто и где стрелял — было совершенно непонятно. Складывалось такое впечатление, что по всей Полынье шли небольшие бои. Мне казалось, что палят возле кузницы, а Григорий начал уверять меня, что в стороне кладбища. Мы распрощались с учителем, поторопившись к себе домой. Но успели пройти лишь с полсотни метров.

— А ну не двигаться! — услышали мы чей-то грозный голос. Нас осветили фары притаившегося в переулке джипа. Один из охранников — это был «бельгиец» — соскочил с подножки и направился к нам. Второй, со шрамом, оставался в машине.

— Вот ты-то нам и нужен! — сказал «бельгиец», ткнув меня автоматом в грудь. Потом взглянул на Григория. — А этот — вообще лишний… Повернись спиной!

Григорий послушно и медленно развернулся, но, прежде чем тот успел выстрелить в него, я ударил ногой по стволу автомата, а сам откатился в темноту, к канаве. Из-под локтя Григория тотчас же вырвался сноп пламени, а заряд из ракетницы ударил в лицо «бельгийца». Охранник взвыл, схватившись за голову, упал на колени. Подхватив его автомат, Григорий выстрелил в сторону машины, оттуда сразу же раздалась ответная очередь. Все это длилось Несколько мгновений. Перестрелка между ними закончилась так же быстро, как и началась. Поднявшись с земли, Григорий осторожно подошел к машине, через борт которой свешивался вниз мертвый охранник. Встал и я, приблизившись к лежащему ничком «бельгийцу».

— Ну как там? — крикнул Григорий.

— Кажется, готов! — отозвался я, подходя к нему. — Они явно поджидали нас. Значит, знали, что нас нет дома. Мне это не нравится. Там что-то случилось.

— Тогда нам надо поторопиться. — Подхватив второй автомат, Григорий шагнул в сторону, и в это время я услышал легкий свист. Выпущенный из темноты нож вонзился в грудь Григория. Он недоуменно посмотрел на меня, пытаясь улыбнуться, и упал на спину. Я обернулся. В пяти шагах от меня, раскачиваясь, стоял обгоревший «бельгиец», и мне показалось, что у него просто снесено полчерепа. Но он был еще жив и пытался вытащить из-за пояса пистолет.

Не спуская с него глаз, я медленно нагнулся, взял в руки автомат Григория, подошел к «бельгийцу» почти вплотную и выпустил в его грудь длинную очередь, продолжая стрелять даже тогда, когда он уже упал на землю.

— Вот так… — произнес я, опуская руки. Какая-то пустота и омерзение навалились на меня. Впервые в жизни я убил человека. И не важно, плох он был или хорош, заслужил смерть или нет, но это было убийство, и я теперь был помечен особой печатью. Клеймом убийцы. Я сидел на земле, зажав ладонями голову, а возле меня находились три трупа. Смерть теперь буйствовала в Полынье со страшной силой, разя все вокруг, и не было видно конца ее ненасытной жадности.

Мне показалось, что она не остановится, пока не уничтожит все вокруг, весь поселок. Но должен же быть когда-то предел? Я поднялся и подошел к Григорию. Для него больше ничего нельзя было сделать. Только мысленно попрощаться. Собрав все оружие, я быстро пошел в сторону своего дома.

Я ожидал увидеть там самое худшее, и мои опасения подтвердились. Дом словно бы вымер, нигде не видно было ни души. Зато повсюду валялись стреляные гильзы, стены были изрешечены пулями, окна разбиты, а пол в коридоре и комнатах испачкан кровью. Здесь шел крутой бой, и принял его, очевидно, один лишь Марков. Но где он сам? Где женщины, Сеня, Аленушка? Я вспомнил о подвале и торопливо спустился вниз. Нажав под лестницей на скрытый рычаг, я стал отодвигать в сторону поддавшуюся цементную плиту. Затем посветил вниз фонариком. Увидев испуганные, напряженные лица Милены и Маши, я облегченно вздохнул:

— Слава Богу! Выходите. Аленушка с вами?

— Нет, она исчезла, — отозвалась Милена, ухватившись за мою руку. — Вадим, это было ужасно…