Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

Леший вскочил и заходил по комнате.

— Ладно, — выдохнул он наконец, — что душу томить? Да и я к вам за другим пришел. Я хочу вам, моим кровным сыновьям, предложить пойти со мной в табор. Мы должны навести в таборе свои порядки, чтобы все начать заново. Со мной пойдут мои рома, мои люди. Если рядом будете и вы, сыновья мои, не станет против нас никакой силы…

— Да что ты?! — протрезвел Гришка. — Дадо, ты с ума сошел! Против своих идти? Нет, я не пойду. Табор сам по себе живет, я сам по себе. Все свою жизнь проживают. Я не хочу больше ничьей смерти. Больше я ни во что не вмешиваюсь.

Федька усмехнулся:

— Вот оно что! Сыновья тебе понадобились. Время подошло. Нет уж, хочешь власти, дерись сам за нее. Другая жизнь у тебя. Табор хочешь к рукам прибрать, чтобы кровь и рознь вокруг тебя были. Может быть, Дэвла и простит тебя когда-нибудь, но я с тобой никуда не пойду.

— Ну что ж, сыночки дорогие, сказали вы мне слова свои, спасибо вам за это, за хлеб-соль спасибо, уважили отца. Прощайте, живите, как хотите. Ни проклинать, ни тем более благословлять вас я не буду, чужие вы для меня. Так и знайте: если когда-нибудь встретиться нам придется — чужие вы для меня!

И Леший, не прощаясь, вышел в серый московский рассвет, в безлюдную тишину улицы.

Ранней, едва зазеленевшей весной, к вечеру, Леший собрал своих приспешников на городской квартире Скрипача, промышлявшего валютой. Прозвище свое тот получил за виртуозное умение обделывать самые тонкие и деликатные делишки. Это был юркий, безупречно одетый, средних лет, худощавый цыган с бегающими глазами. Благодаря своим махинациям он и умудрился въехать в квартиру в самом центре города. Она стала удобным перевалочным пунктом для всякого рода дельцов, приезжающих сюда на встречи.

Леший стоял на последнем этаже серого московского дома и смотрел на миниатюрные машины, снующие внизу. Он сосредоточенно думал и молчал.

— Ну что, чявалэ, — суетился молодой цыган, — выпьем и закусим, а потом и о деле поговорить можно!

— Цыц! — Скрипач стукнул кулаком по столу. — Видишь, старшой думает.

— А что, — визгливо сказал вор по кличке Ключ, — может быть, действительно, пока Леший мозгует, мы гульнем?

— Я готов, — крикнул Балвал, с виду еще совсем мальчишка, но уже успевший отсидеть срок за кражу.

Леший подобрал этих людей, не брезгуя. Ему нужны были помощники в борьбе с баро, а кто в таборе сумеет пойти на такое?

Сели за карты. Водка, карты да веселье — атрибуты разгула. Но это было на поверхности. Все собравшиеся кожей чувствовали, что должен состояться серьезный разговор, произойти что-то очень важное. Наконец Леший подошел к ним.

— Пора и поговорить.

Карты были отброшены в сторону.

— Вчера чяво приехал из табора…

Все взглянули на молодого цыгана.

— Он сказал, что там готовятся к свадьбе…

— Ну и что? — воскликнул Балвал. — Это не повод, чтобы прерывать игру.

— Тихо! — прикрикнул Скрипач.

— Вот именно — тихо, — с угрозой в голосе, как-то по-особому засмеялся Леший. — Я не раз говорил вам о таборе и что не мешало бы взять его в руки.

— К чему ты клонишь? — спросил Ключ.

— А к тому, что сейчас самый подходящий момент.

— Почему так думаешь?

— Я не думаю, уже решил. Свадьба — это общий сбор и повальная пьянка. Можно разжечь недовольных, угомонить тех, кто сомневается, устроить скандал и начать драку. В общем, для нас трудно придумать лучший повод, чем свадьба.

— Но ты ведь знаешь, морэ, — сказал Скрипач, — стоит тебе появиться в таборе, как все схватятся за ножи.

— Сразу видно, что ты не знаешь наших законов. Они меня примут, как гостя. Никто не пойдет против обычая.

— Может быть, но как только начнется свалка, нам несдобровать, их много, а нас… Я вообще человек мирный, дельце провернуть — это одно, а нож пустить в ход — нет, это не по мне… На мокрое не пойду. Мне еще жить хочется, а ты, Леший, нас на нож тащишь.

— Я не самоубийца. Нас четверо, здоровых и сильных. В таборе тоже не дураки, но я рассчитываю, что будет много пьяных и кто-то пойдет за нами, всегда есть недовольные, такие, как он. — И Леший кивнул на молодого цыгана.

— А что мне это даст? — спросил Ключ. — Одно дело — залезть в квартиру и взять там спокойно все, что можно унести, а другое — мокруха, как правильно сказал наш уважаемый Скрипач. Ведь под нож идем. Худо ли, бедно ли, но мы все — рома и знаем, что это такое — идти против табора. Пощады не будет.

— Ты лезешь в окно или к кому-то в карман, подвергая себя риску чуть ли не ежедневно, мой золотой, — вкрадчиво сказал Леший, — а за что ты стараешься, за три-четыре десятки, ну сотню в крайнем случае.

— Ну, надо знать, к кому лезть…

— Мелочи это все, молчи. Если табор будет в наших руках, то каждый день на протяжении многих лет весь доход, который будут приносить цыгане, попадет к нам, и, заметь, это без всякого риска. Самые красивые цыганухи почтут за честь иметь с вами дело…

— Во дает! — восторженно закричал Ключ.

— Молчи. — Скрипач обвел всех серьезным взглядом. — Говори, Леший.

— А что говорить? Если я стану вожаком, а вы моими ближайшими друзьями, то мы наведем в таборе свои порядки. Сопротивляться там некому, отчитываться нам тоже не перед кем, в милицию они, сами знаете, не пойдут. Мы своего добьемся. Риск, конечно, есть. Но кто не рискует? Ну что, по рукам?..

В комнате воцарилась тишина. В сгустившихся сумерках трудно было разобрать выражения лиц.

— Я, пожалуй, рискну, — задиристо сказал Скрипач, — что я теряю?

— Ну и я не дурак упускать свою долю.

Ключ радостно подпрыгнул на месте. Молодой цыган положил руку на плечо Лешего.

— Свадьба через неделю, морэ, — сказал он.

— Вот и хорошо, — ответил ему Леший, — значит, через неделю мы и поедем, а пока сидите в «берлогах», чтобы поменьше «светить».

Скрипач отправился провожать Лешего до метро. Они вышли на сверкающий проспект. Радостная и праздничная толпа, пользуясь теплым вечером, высыпала из домов. Леший неодобрительно и насмешливо поглядывал на людей.

— Ишь ты, хозяева, — процедил он сквозь зубы.

— Не злись, — засмеялся Скрипач, — гадже, что они понимают в жизни, пусть себе красуются. Что у них есть-то, все у нас…

Ровно через неделю все четверо собрались рано утром на вокзале. Поскольку надо было ехать около четырех часов, то днем они рассчитывали быть на месте.

Снег еще лежал нетронутым, и на нем четко отпечатывались следы снующих людей: парней и девушек, старых и не очень. Цыгане выбегали из деревенских домов, где остановились, и тут же исчезали в палатках, примыкающих к домам — всем хотелось обязательно принять участие в таком важном событии. Шли приготовления к свадьбе.

Сваты подъехали к дому невесты на двух повозках, запряженных украшенными лентами лошадьми, в гривы которых были вплетены цветы. Сваты, братья и отец жениха, одетые в красные рубахи и в новые, явно только что купленные костюмы и фетровые шляпы, торжественно вошли в дом, неся в руках дрэвца, еще не распустившуюся, но пышную ветку березы, тоже увитую лентами, цветами, бусами. Больше всего было на ней денег, сотенных купюр, которые в этом случае заменяли листья, ведь по обычаю: чем больше денег висит на ветке, тем богаче и удачливее жених.

Сваты с достоинством остановились на пороге чисто убранной и вымытой горницы, где у стола стояли, ожидая их и явно волнуясь, родители невесты. Сваты приосанились.

— Ну что, рады гостям?

— Дорогим гостям всегда радуемся, — пробасил отец невесты, седой, благообразный и крепкий цыган.

— Рады, ой рады, — заторопилась мать, еще нестарая, но уже полная и грузная цыганка.

— Ну, коли рады, то принимайте с Богом.

И сваты пронесли дрэвца в дом, прямо в красный угол, где висела православная икона. Они гордо поглядывали на увешанную крупными купюрами ветку. Сели к столу. Подавала невеста, еще совсем девочка, лет четырнадцати, круглая и румяная, но с дерзким взглядом, по которому отец жениха понял, что характер ее еще придется обламывать. После того как выпили и оживились еще больше, кто-то из цыган взял гитару. Сваты не собирались уходить без песен.

Рада, так звали невесту, развеселилась и тоже запела, а потом засмущалась неожиданно и убежала.

— Ну что, чявалэ, гости дорогие, — отец невесты перекрестился на икону, — поладили мы, обо всем поговорили, значит, просим сегодня всех цыган к нам на вечеринку, а там, глядишь, и у вас свадьбу сыграем.