Ноэль Рандон - Черная пелерина

— Это Лепер. У меня для вас сюрприз. Вчера у писателя Дюмолена украли ценную брошь с бриллиантами. В доме Дюмоленов видели Жакоба Калле, сына кухарки. Жакоб, скорее всего, не подозревает, что его заметили. Есть предположение, что он вчера вечером возвратился в Тулон. Обыщите притоны и поговорите с ювелирами. В окрестностях города тоже желательно. Платиновая брошь в форме булавки, длина четыре сантиметра, утыкана бриллиантами, шесть штук, по два карата. Любой ценой задержите Жакоба. Что? Не понимаю!

Инспектор Рандо повторил, и Лепер воскликнул:

— Вы исключаете возможность пребывания Жакоба до сих пор в От-Мюрей? У него там прочные связи.

— Ну да. Я и это принимаю во внимание. Я отдал распоряжение. Но мне кажется, что Жакоб, украв брошь, постарался от нее избавиться как можно быстрей.

— Хорошо, я буду ждать известий от вас. В свою очередь, я не разделяю ваших предположений относительно Жакоба. Что из того, что он три дня назад вышел из заключения?

— Я знаю Жакоба лучше, чем вы! — крикнул в трубку комиссар Лепер. — Это его как раз и заставляет подозревать еще больше. Жакоб не любит тратить время понапрасну. Итак, я жду вашего звонка, — закончил беседу комиссар. — Всего хорошего.

Комиссар сделал распоряжения сержанту Панье и покинул учреждение.

Возвратившись из города, Маккинсли расстался с Луизой в холле. Анни сообщила Торнтону, что мсье Дюмолен спрашивал о нем.

— Но сейчас мсье Дюмолен вышел, — прибавила она.

— И когда вернется?

— Очень скоро. Он должен был что-то решить с Котаром. У нас кончается вино, а к мсье Котару, который является нашим поставщиком, пришел очередной транспорт, — сообщила она.

Поэтому Торнтон вышел из дома и стал прогуливаться. Недалеко от того места, где он поставил вчера автомобиль, садовник Мейер, хлопотал у аккуратного штабеля кирпичей. Мейер приподнял кепку, режиссер остановился. Он вынул сигарету, угостил садовника, закурил сам.

— Стройка?

— Ну да. Я вожу кирпич, со следующей недели начинаем строить гараж. Порядочный будет, на два бокса. Теперешний деревянный пойдет под садовые инструменты. Там сейчас еле помещается один автомобиль. Прямо стыдно. Если кто-нибудь приезжает на автомобиле, то вынужден его держать под открытым небом. А вы свой куда дели?

— Одолжил мсье Фруассару. Он поехал в Ниццу.

— Ага. Это тот гость, что вчера пришел без вещей и остался?

— Он как раз и должен привезти чемодан.

— Хм, чемодан. Как он выкрутился… — Мейер показал на следы шин. — Просто удивительно, что он не врезался в кирпичи.

— А может, и врезался, — Торнтон с тревогой осматривал участок у штабеля. — По правде говоря, я никогда его не видел за рулем.

— Хе-хе. Может, с ним и случилось что, но не здесь, слава Богу, не здесь. Если кто веточку обломит, я сразу замечаю. Такой уж я специалист, и такой у меня глаз. Но если бы он врезался в кирпичи! Я сам их складывал, все как под линеечку, а халтурной работы, ух… не переношу. У меня страсть к порядку, совсем как у мсье Пуассиньяка. Вы розы видели?

— Какие розы?

— Всякие. Нет сорта, какого бы он не выращивал. У меня на участке тоже есть экземпляры, на которые приятно взглянуть. Ведь я, мсье, садовод-любитель, занимаюсь этим у себя дома, а сюда прихожу на пару часов, делаю то и это, но делаю тоже артистически. А уж какой я быстрый — вы и не поверите. У меня в руках все горит. Вчера у Дюмоленов расцвела черная роза.

— Черная роза?

— Ну да.

— Никогда не видел черных роз.

— Да они вообще-то не черные. Но трудно их выращивать! Интересно, удается ли это кому-нибудь еще? Сомневаюсь. Три года уже выращиваю их, и вот только одна наконец расцвела. Мадемуазель Луиза заладила одно: «Хочу черную розу, хочу черную розу». Мсье Мейер, говорит она, черная роза принесет мне счастье. Хе-хе. Мадемуазель Луиза просто не может без меня. Так пойдем?

— С удовольствием, — ответил Маккинсли.

Старик Мейер провел его к густо заросшей виноградом беседке. Перед беседкой была плантация роз.

В семье Дюмоленов летом основательно обедали после пяти вечера. В этот понедельник обедали вчетвером: мадам и мсье Дюмолен, Луиза и Маккинсли. Фруассар еще не вернулся.

Мадам Гортензия в белом свободном платье исполняла домашний ритуал с видом светской дамы. Луиза вышла к столу в брюках.

— Тебе не жарко, Луиза? — пошутила Гортензия.

— Нисколько.

— Оставь ее в покое, — сказал Дюмолен. — Разве ты не видишь, что это знак протеста?

Луиза отбросила прядь волос, упавшую на ее мрачное чело и промолчала.

Дюмолен обратился к Маккинсли:

— Вот вам образец. Молодая девушка, любой ценой жаждущая независимости. Скучающая, но несмотря на это, а точнее, именно поэтому склонная к аффектации… Брюки, странная прическа, таинственный образ жизни… Такой образ я создам в своем сценарии.

Торнтон с удовлетворением приглядывался к девушке.

— И какую судьбу вы уготовили в своем произведении этой молодой особе?

— Об этом вы узнаете завтра. Я думаю, завтра утром моя сенсационная история будет закончена.

— Вот тогда-то мы и подпишем контракт, мсье Дюмолен. Время — деньги!

Писатель отложил нож и вилку, поднял руки в знак капитуляции и сказал:

— Ну, поскольку деньги мы оба ценим, я к вашим услугам.

Они оба рассмеялись.

Режиссер восхищался французской кухней и вином «божоле». Мсье Дюмолен был в хорошем настроении, он беспрестанно говорил, а за десертом даже ударился в воспоминания времен последней войны.

Когда все встали, чтобы перейти на террасу, где обычно после обеда пили кофе, к Гортензии подошла служанка Анни и что-то сообщила вполголоса.

— Ко мне? — удивилась Гортензия и быстро вышла из комнаты.

Через минуту она возвратилась, слегка возбужденная, неся в руках большую квадратную коробку.

— Цветы? — поинтересовался Дюмолен.

— Наверное, цветы… — развернув несколько слоев папиросной бумаги, она вынула охапку орхидей.

— Какая прелесть!

— От кого? — спросил писатель.

Гортензия вынула из конверта карточку.

— Это Фруассар… — улыбнулась она. — Какой галантный.

— Вы одолжили ему машину? — обратился Дюмолен к Маккинсли.

— Да. И попросил еще кое о чем… — поспешно ответил режиссер.

— Что-то его долго нет, — констатировал Дюмолен и поглядел на жену.

Гортензия погрузила лицо в экзотические цветы.

Анни поставила керамический кофейник в тени тента. Крепкий запах кофе заглушил все запахи вокруг. Дюмолены, Луиза и Торнтон покинули столовую и перешли на террасу. Это было исключительно удобное место. Находящееся на самом верху парка, оно было и самым представительным. Одной стеной терраса подходила к пригорку, и с той стороны на бетонную крышу можно было взойти прямо со двора, а две другие стены возносились над неровным газоном на половину этажа. Под террасой размещался холл и парадный вход в дом. Из холла довольно большой ярус лестницы вел в столовую, откуда был выход на этот обширный, крытый тентом балкон.

Мадам Гортензия возилась с расписными чашечками.

— Кофе я ставлю превыше какого угодно алкоголя, — сказал Маккинсли с присущей ему приветливостью. — После кофе мне всегда хочется сотворить что-нибудь этакое!

— Да? Если бы вы ближе знали комиссара Лепера, то убедились бы, насколько бывает бессильным и этот напиток, — рассмеялся Дюмолен.

— Шарль, ты несправедлив, — с упреком сказала мадам Гортензия. — Лепер — беззаветно преданный нам человек, — объяснила она режиссеру. — И совсем не глупый. От-Мюрей — не Чикаго, тут себя особо не проявишь…

— Ты думаешь? Я, конечно, только теоретик в отрасли криминальных загадок, но мнения придерживаюсь иного.

Маккинсли решил коснуться щекотливой темы.

— Я слыхал о вашей потере.

— Луиза! — воскликнула Гортензия. — Ты все-таки проговорилась!

— Нет, нет. С мадемуазель Луизой мы говорили только о литературе.

— О литературе и путешествиях… — вызывающе начала Луиза.

— Точнее, мы говорили о поездке в Соединенные Штаты, — спокойно уточнил Торнтон. — Это мадемуазель Селестина сообщила мне о краже. Кажется, комиссар Лепер энергично взялся за розыски. Будем надеяться на успех.

— А вот и комиссар собственной персоной, — объявил Шарль Дюмолен.

Из-за деревьев появилась плотная фигура в светлой свободной одежде, а следом за ней тоненькая фигурка девушки. Селестина взошла на террасу по каменной насыпи, ее отец выбрал удобный окольный путь.

— Прошу не расстраиваться, я по службе.

— Мы ждем вас к кофе! — позвала мадам Гортензия.

— Самое большое — полчашки, — подчеркнул официальность визита комиссар Лепер, входя на террасу. Потом он важно спросил:

— Мсье Фруассар еще не вернулся?