Эрл Гарднер - Доступен каждому

– Ничего, – сказал я весело, – две недели, проведенные здесь, пойдут ему на пользу.

– Одно я знаю наверняка: он ни за что не сядет на лошадь. И мне не придется выслушивать излияния о том, как он в детстве катался на лошадях и как однажды ему попалась такая горячая лошадка, что другой на его месте вряд ли бы с ней справился. Он не будет давать мне взятку, чтобы к следующей прогулке я нашел ему лошадь получше. Я уже сыт по горло этими разговорами. Каждый получает ту лошадь, какую заслуживает. Если бы я позволил этим парням самим выбирать себе скакуна, то все наши тропы были бы изрыты их головами. А впрочем, у каждого свои проблемы.

Я осклабился с понимающим видом.

– Как вам понравился ваш конь сегодня утром?

– Отличный.

– Вы с ним быстро нашли общий язык. У некоторых парней очень тяжелая рука, а лошади этого не любят. Они начинают сопротивляться удилам и поводьям, потом перестают слушаться, седок пытается усмирить лошадь, но ничего хорошего из этого не получается.

– Она его сбрасывает? – спросил я.

– Что вы, нет. Ничего подобного. Мы не держим таких лошадей, которые сбрасывают седоков с седла.

Просто лошадь становится норовистой, нервной и возвращается с прогулки мокрой от пота. Наезднику тоже достается, потому что он всю дорогу борется. Оба измучены и недовольны. Животные удивительным образом все понимают. Эти лошади знают, что зарабатывают свой хлеб, катая отдыхающих по этим тропам, и поэтому они очень редко обижаются на своих седоков. В основном они обладают сильно развитым чувством ответственности. Еще ни одна наша лошадь не сбросила отдыхающего на дорогу. Даже самого неловкого.

– Наверное, нелегко отыскать таких лошадей, ухаживать за ними и держать в хорошей форме.

Крамер улыбнулся:

– Что это мы все время говорим о моих проблемах? Давайте лучше о ваших.

– У меня нет проблем.

Всю остальную дорогу до аэропорта мы с Крамером вели беспредметный разговор. Крамер позволял себе лишь общие рассуждения, стоило мне упомянуть имя какого-нибудь гостя, как он замолкал или начинал говорить о чем-то другом.

Мы подъехали к аэропорту, и я позвонил Берте Кул из телефонной будки.

– Дональд, – сказала она, – как у тебя дела?

– Все о’кей, если не считать, что моя работа под угрозой срыва.

– Что это значит?

– Этот Бруно либо действительно болен, либо слишком умен, чтобы попасться на нашу удочку.

– Ты хочешь сказать, что не можешь справиться с заданием? – осуждающе пророкотала Берта.

– Дело не в том, что я не могу справиться, а в том, что справляться не с чем. Возможно, у этого парня действительно повреждена шея. Я собираюсь позвонить Брекинриджу, но сперва решил ввести тебя в курс событий.

– О боже, – промолвила Берта. – Мы не можем отказаться от этой сделки. Ты должен пробыть там три недели, потому что все расходы уже оплачены и за каждый день мы получаем шестьдесят долларов.

– Я не буду требовать от него выполнения обязательств. Я думаю, услышав мое сообщение, он захочет изменить тактику и отзовет меня.

– Отзовет тебя! – заорала Берта в трубку. – Почему? Он не может идти на попятную.

– Давай не будем показывать, что у нас нет другой работы. Мы найдем себе что-нибудь еще.

– Позволь мне позвонить ему, я с ним поговорю.

– Нет. Я сам отчитаюсь перед ним. Я буду держать тебя в курсе дела.

Я повесил трубку, хотя она еще продолжала спорить, и позвонил Брекинриджу. Мне повезло. Как только я назвал себя его секретарше, раздался его голос:

– Хэлло, Лэм. Вы звоните из Тусона?

– Верно.

– Как вам понравилась ферма?

– Прекрасно.

– А как складываются ваши отношения с Долорес Феррол?

– Великолепно.

– Это хорошо, – сказал он и через мгновение спросил: – Что вы хотите мне сказать?

– Этот Бруно оказался крепким орешком.

– Вот как? Это почему?

– Похоже, он не симулирует. Он прибыл самолетом сегодня после полудня и сообщил всем, что приехал на ферму, потому что победил в конкурсе, что он серьезно пострадал в автомобильной катастрофе, что у него травма шеи, и он должен себя беречь. Он ходит, опираясь одной рукой на трость, а другой на руку ковбоя, который ухаживает за лошадьми.

– Чертов мошенник! – воскликнул Брекинридж.

– Вы правы.

Брекинридж подумал и присвистнул в трубку.

– Ладно, Дональд, возвращайтесь.

– Вот как?

– Именно так. Нам придется заплатить ему.

– Я только сообщаю вам, как идут дела. В конце концов, может быть, он прикидывается. Возможно, мы еще выведем его на чистую воду.

– Не думаю, что вам следует пытаться это делать. Хорошо, что вы позвонили мне, Дональд. Придется нам расплатиться с ним. Если он не симулирует, эта травма шеи может стоить нам больших денег. Садитесь в самолет и возвращайтесь домой.

– К чему такая спешка? Подождем еще один день. Я хочу точнее оценить ситуацию и позвонил вам только потому, что думал, вам интересно знать, как развиваются события.

– Отлично, Лэм. Молодец. Я рад, что вы мне позвонили. Вы не думайте, вы получите все, что мы обещали. В любом случае мы заплатим вам за три недели, но я не хочу рисковать, если у него действительно повреждена шея, тем более если все можно уладить, выплатив умеренную сумму денег.

– Вы можете подождать один день? – спросил я.

– Ну. – Он на мгновение задумался и добавил: – Да, один день мы подождем.

– У меня появилась возможность выехать в город, и я решил позвонить вам и сообщить, что тут происходит.

– Лэм, можете звонить мне в любое время. Я взял за правило находиться только там, где меня можно легко найти, если появится что-то важное. Назовете свое имя моей секретарше, и она тут же соединит вас со мной. Значит, вы позвоните мне завтра, не так ли?

– О’кей.

– Позвоните обязательно.

– Обязательно позвоню. – Я повесил трубку.

Я вошел в здание аэропорта и отыскал Крамера. Он стоял у ларька и потягивал шоколадного цвета пиво. Чемодан Бруно прибыл по расписанию, и мы вернулись на ферму.

Я выпил коктейль, пообедал, а через некоторое время начались танцы.

Я танцевал с Долорес.

Танцевала она красиво и соблазнительно, хотя и не прижималась к партнеру во время танца.

– Пытались соблазнить Бруно? – полюбопытствовал я.

– Это айсберг, а не человек. Он правда травмирован, Дональд. Это что-то новое. Никогда не думала, что придется столкнуться с таким симулянтом. Они сказали, что не пошлют сюда человека, если не будут уверены, что он симулирует болезнь. Не понимаю, как они могли так ошибиться относительно этого парня.

– Может, они и не уверены, – предположил я. – Возможно, они просто решили пойти на риск, который не оправдался.

– Вы останетесь здесь, Дональд?

– Не знаю, а что?

– Мне бы не хотелось, чтобы вы так быстро уехали, ведь мы с вами только познакомились.

– Если я буду продолжать играть роль, которую вы мне предложили, то сам стану выглядеть симулянтом в глазах других.

– Я предложила, как вы выразились, эту роль, потому что вы мне нравитесь, – сказала она, выразительно посмотрев мне в глаза.

В этот момент музыка кончилась, Долорес подкрепила свои слова, на долю секунды прижавшись ко мне бедрами. Потом она улыбнулась: к ней приближался один из отдыхающих, намеревавшийся пригласить ее на танец.

– Как вы ухитряетесь не конфликтовать со всеми замужними женщинами? – спросил я ее.

– Это искусство, – ответила она и повернулась к кавалеру, улыбаясь своей стандартной улыбкой.

Я наблюдал за ней во время танца. Она танцевала подчеркнуто строго, время от времени улыбаясь кавалеру, внимательным взглядом окидывала других гостей, чтобы убедиться, что они хорошо проводят время.

Каждая замужняя женщина, поймавшая этот взгляд, оценивала его по достоинству. Он говорил о том, что Долорес ни на минуту не забывает о своих прямых обязанностях.

Я сомневался насчет Бруно, но зато не сомневался в том, что Долорес была удивительно умной женщиной.

Распорядок дня на ферме позволял гостям рано ложиться спать.

Два раза в неделю устраивались танцы, но они продолжались только час, потом музыку выключали, и отдыхающие расходились по коттеджам.

Два раза в неделю на втором дворе разжигали костер, отдыхающие садились вокруг него и слушали выступление артистов. Мескитовые дрова вспыхивали ярким пламенем и превращались в тлеющие угольки. Ковбои играли на гитарах и пели песни Дикого Запада. Такие ансамбли ковбоев ездили от фермы к ферме и радовали отдыхающих своим искусством.

Я рано вернулся в свой коттедж, поскольку Мелита Дун, сославшись на головную боль, легла спать, а Бруно попросил отвезти его в коттедж, заявив, что у него болят все суставы. Кто-то раздобыл для него кресло-каталку, и он теперь не расставался с ним.

Долорес Феррол была разочарована, но скрывала это и с удвоенной энергией выполняла свою работу.

Она старалась, чтобы все гости знакомились и общались друг с другом, а не собирались в отдельные группки, которые со временем могут превратиться в замкнутые кланы.