Эллери Квин - Календарь преступлений

Марта уставилась на него и воскликнула:

— Ну конечно, папа! Наверняка был еще один амбар в другом месте, а настоящая роща Вашингтона была срублена или погибла сама.

— Нет, — покачал головой Тобайас Кларк. — Никакого амбара, кроме этого, здесь не было. Несколько бревен сохранилось с самой постройки, а на перекладине осталась выжженная дата — 1761 год.

Никки поднялась рано. Ее разбудил стук, раздающийся в морозном воздухе. Подтянув одеяло к носу, она выглянула в окно и увидела на фоне рассвета мистера Эллери Квина, размахивающего топором, словно первый поселенец.

Ежась от холода, Никки быстро оделась, накинула на плечи ондатровую горжетку, крашенную под норку, сбежала вниз, вышла из дома и обошла его, пройдя мимо амбара.

— Эллери! Что вы тут делаете? Сейчас еще практически ночь!

— Колю дрова, — ответил Эллери, продолжая упомянутое занятие.

— Да у амбара сложены горы дров! — воскликнула Никки. — Право, Эллери, ваш флирт заходит слишком далеко. — Эллери не отозвался. — К тому же кромсать стволы деревьев, посаженных Джорджем Вашингтоном… в этом есть нечто недостойное. Это вандализм!

— Просто я подумал, — пропыхтел Эллери, делая паузу в работе, — что сто пятьдесят лет — большой срок, Никки. За это время могло произойти что угодно — даже с деревом. Например…

— Медный футляр! — ахнула Никки. — Он оброс корнями и находится в одном из пней!

— Ну наконец-то, — усмехнулся Эллери, вновь поднимая топор.

Он все еще размахивал им спустя два часа, когда Марта Кларк позвала всех завтракать.

В половине двенадцатого Никки вернулась, отвезя профессора, баронессу и Пэтча на железнодорожную станцию. Она застала мистера Квина сидящим у огня в нижней рубашке. Марта Кларк массировала его обнаженную правую руку.

— О! — воскликнула Никки. — Прошу прощения.

— Куда вы, Никки? — с раздражением сказал Эллери. — Входите. Марта втирает мазь в мой бицепс.

— Он не привык рубить дрова, — весело заметила Марта Кларк.

— Да я разнес в щепы эти гнилые дубы! — простонал Эллери. — Ой, Марта!..

— Надеюсь, теперь вы удовлетворены, — холодно сказала Никки. — Предлагаю последовать примеру Пэтча, Шо и баронессы, Эллери, — поезд отходит в 15.05. Мы не можем злоупотреблять гостеприимством мисс Кларк.

К ужасу Никки, Марта разразилась слезами.

— Марта!

Никки ощутила желание как следует встряхнуть эту лицемерку.

— Ну-ну, Марта! — «Этого еще не хватало — обнимать ее при мне!» — с презрением подумала Никки. — Не важно, что эти три крысы сбежали с корабля, — я найду для вас шпагу и пятицентовик.

— Вы никогда их не найдете, — всхлипывала Марта, орошая слезами нижнюю рубашку Эллери. — Потому что их здесь нет. И никогда не было. Если история с приездом Вашингтона — правда, то он не стал бы закапывать шпагу и монету, а просто подарил бы их Симеону и Саре…

— Необязательно, — с отвратительной поспешностью возразил Эллери. — Исторические личности понимали, что глаза потомства будут устремлены на них. Так что зарыть шпагу и монету было абсолютно естественным поступком для Вашингтона.

— Вы д-действительно т-так думаете?

«Тьфу, гадость какая!»

— Но даже если Вашингтон зарыл их, — хныкала Марта, — это не значит, что Симеон и Сара тут же не выкопали медный футляр, как только президент повернулся к ним спиной.

— Два простых сельских жителя? — воскликнул Эллери. — Соль земли? Новой американской земли? Не уважить желание его превосходительства Джорджа Вашингтона, первого президента Соединенных Штатов? Вы в своем уме? Да и зачем Симеону парадная шпага?

«Чтобы воткнуть ее в плужный лемех! — со злобой подумала Никки. — Наверняка он так и сделал!»

— А эти пять центов. Разве они могли представлять какую-то ценность в 1791 году? Нет, Марта, они где-то здесь. Подождите и увидите…

— Я бы хотела в это верить, Эллери…

— Успокойтесь, малышка! Перестаньте плакать.

— Лучше наденьте вашу рубашку, Супермен, — сказала мисс Портер, стоя в дверях, — а не то заработаете воспаление легких.

Остаток дня мистер Квин рыскал по ферме Кларка, разглядывая землю. Некоторое время он провел в амбаре. По меньшей мере двадцать минут Эллери посвятил каждой из ям. Он тщательно обследовал поленца дубов, оставшиеся после его упражнений с топором, как палеонтолог обследует древние окаменелости в поисках следов динозавров. Измерив расстояние между ямами, Эллери на мгновение ощутил эмоциональный подъем. В молодости Джордж Вашингтон был землемером, и здесь имелось свидетельство, что его страсть к точности не ослабла с годами. Насколько мог судить Эллери, двенадцать дубов были посажены на одинаковом расстоянии друг от друга, образуя равносторонний треугольник.

Присев на сиденье культиватора за амбаром, Эллери заинтересовался причиной внезапно участившегося пульса. Воспоминания стучали у него в голове. Когда Эллери открыл невидимую дверь, чтобы впустить их, казалось, будто он впустил какую-то конкретную личность. Закрыв глаза, Эллери представил себе высокого мужчину с крупными чертами лица, тщательно отмеривавшего шагами расстояние между двенадцатью точками, словно бросая вызов будущему. Джордж Вашингтон…

Чувство влечения к цифрам сопровождало Вашингтона всю жизнь. Пересчитывание разных предметов не ради них, а ради самого счета было для него самым важным. Еще мальчиком, обучаясь в школе мистера Уильяма в Уэстморленде, он особенно успевал в арифметике, а также в мерах длины, веса и всего прочего. Юный Джордж наслаждался подсчетом кордов[14] дров, пеков[15] гороха, пинт, галлонов, как другие мальчишки — играми на воздухе.

Став взрослым, Вашингтон удовлетворял свою потребность в счете с помощью всего, чем владел. Однако он не довольствовался простым подсчитыванием акров земли, ее плодов, своих рабов и своих денег. Эллери припомнил удивительную историю, как Вашингтон однажды пересчитал количество семян в фунте красного клевера и луговой тимофеевки, получив результаты 71 ООО и 298 ООО. Потом, когда его аппетит возрос, он обратился к траве на берегу Нью-Ривер. На сей раз грандиозный математический труд увенчался числом 844 800.

Глядя на остатки рощи Вашингтона, Эллери думал, что увлечение числами побудило этого человека пересчитать окна в каждом доме его поместья Маунт-Вернон и количество стекол в каждом окне, а потом с триумфом записать полученные результаты.

Это было подобием голода, периодически требующего насыщения. В 1747 году, будучи пятнадцатилетним мальчиком, Джордж Вашингтон после тщательных измерений нарисовал план засеянного репой поля, принадлежащего его семье. В 1786 году, в возрасте пятидесяти четырех лет, генерал Вашингтон, самый знаменитый человек в мире, занимался точным вычислением высоты его веранды над уровнем Потомака и, несомненно, ощущал глубокое удовлетворение, зная, что когда он сидит на веранде и смотрит на реку, то находится на высоте ста двадцати четырех футов десяти с половиной дюймов от ее поверхности.

А в 1791 году, уже будучи президентом Соединенных Штатов, Вашингтон посадил здесь двенадцать дубов, образующих равносторонний треугольник, и зарыл под одним из них медный футляр со шпагой и пятицентовой монетой, отлитой из его собственного серебра. Под одним из них… Но футляра не оказалось ни под одним из дубов. Или он был здесь, но его давно выкопал кто-то из Кларков? Красивая история, но, по-видимому, она умерла вместе с Симеоном и Сарой. С другой стороны…

Эллери чувствовал неразумное нежелание признать очевидное. Ему не давало покоя увлечение Джорджа Вашингтона числами. Двенадцать деревьев на одинаковом расстоянии друг от друга, образующие равносторонний треугольник…

— В чем дело? — сердито спросил он самого себя. — Почему меня это не удовлетворяет?

И тогда, в сгущающихся сумерках, возникло в высшей степени странное объяснение. Потому что это не должно его удовлетворять!

Глупости, подумал Эллери. Во всей геометрии не найти более удовлетворительной фигуры, чем равносторонний треугольник. Он четок, замкнут, симметричен, уравновешен и закончен во всех отношениях.

Но несмотря на всю симметрию и законченность, он не должен был удовлетворить Джорджа Вашингтона!

Значит, симметрия и законченность существуют и за пределами холодной красоты цифр?

Забыв о времени, Эллери начал подвергать сомнению собственные постулаты.

Его обнаружили в половине одиннадцатого вечера неподвижно сидящим на культиваторе и тупо смотрящим в одну точку.

Эллери позволил увести себя в дом, позволил Никки снять с себя ботинки и носки и вернуть к жизни его окоченевшие ноги, позволил накормить себя приготовленным Мартой обедом, делая все это с равнодушием, которое встревожило не только девушек, но даже старого Тобайаса.